Не знаю, у кого как, а у меня не жизнь - сплошное похмелье. Начиная от самого рождения. Не успел я появиться, только обрадовался глотку свежего воздуха, как какая-то толстая тётка в белом, как шлёпнула меня по заду. Я от боли как заорал. А она – ещё разок, посильнее: «Ну, вот, ещё один Македонский родился!» Слышу, кто-то отвечает: «А вы откуда знаете, что мы хотим его Сашкой назвать?»
О, как! Одна Македонским обозвала, другая - Сашкой. А меня-то спросил кто-нибудь, кем я хочу называться?
Вот с этого всё и началось. А дальше, как по накатанной – пожизненное похмелье. У других вроде всё нормально, а у меня всегда какая-то головная боль.
Вот учился я во втором классе. Училка нас рассадила по парам – мальчик с девочкой. Со мной Надьку посадили. Ничего так, нормальная. Только смотрю, у неё волосы постоянно лохматые, мешают смотреть. Я и предложил ей сделать причёску приличную. Она говорит: «А ты разве умеешь причёски делать?» «А, то! Конечно, умею!» Сделал. После урока в классе мы остались, я достал канцелярский клей. Сделал ей ирокез, видел по телеку. Потом ещё подкрасил в зелёный цвет. Красиво получилось! Потому что, когда мы шли с ней домой, все останавливались и смотрели на неё, а я гордо нёс её портфель.
Думаете, всё этим закончилось? Отец выпорол меня ремнём. Целую неделю не давали конфет. А Надька до конца второго класса ходила в школу лысая. А ведь было так красиво! Зато первого сентября в третьем классе она была самая красивая девчонка, потому что волосы у неё отросли и стали кучерявые. Но хоть бы кто-нибудь вспомнил, что такой она стала благодаря мне. Она сама, и то «спасибо» не сказала. Вот и делай после этого хорошие дела. Больше того, она вообще зазналась и перестала со мной разговаривать. А мне не очень-то надо! Что, других девчонок мало? Вон, Анька постоянно смотрит на меня. Так и получилось, что в армию я ушёл уже женатым на своей Нюрочке.
А вот ещё случай – когда я уже с женой жил, шёл с работы. И тесть тоже после смены шёл. Встретились мы с ним по дороге. Смотрю, идёт еле-еле. Говорит: «Ноги прямо не идут домой! Слушай, Шурик, пошли в какое-нибудь кафе, перекусим. Я тут сегодня премию отхватил, если до дома дойду, то мне ничего не достанется.
Зашли с ним в ресторан. Хорошо было. Потом ресторан стал закрываться, и нас вывели. Но мы были – своим ходом. Хотя и с трудом. Не знаю, как и куда дошёл тесть, а я утром проснулся на коврике у своей двери. С наружной стороны. Утром пришлось идти на работу грязным, помятым и голодным. Да, ещё и голова раскалывается! Ну, что это за жизнь? Мало того, и на этом не закончилось! Вызвал меня шеф нашей автомастерской и велел поставить новые свечи на иномарку своему дружку. А что, я не против. Правда, свечей на складе не было. Сбегал в хозмаг, купил на свои кровные. А голова – трещит и не перестаёт. Так и хочется ею хряпнуть о стену.
Поставил свечи. К вечеру прибегает секретарша и говорит: «Иди, тебя шеф зовёт». А сама такая – на ней сплошной минимум одежды. Но что мне понравилось, что у неё на голове, начиная ото лба и до затылка, идёт ярко розовая полоса окрашенных волос. И так это здорово! Вот надо было мне во втором классе Надьке сделать розовый ирокез, а не зелёный. Наверное, эффект был бы совсем другой!
Пришёл к шефу. Вижу – он вообще не в духе. Смотрит на меня оловянными глазами и молчит. Потом как заорал: «Ты что, гад такой, с машиной сделал?» «А что я сделал? Свечи поставил, и всё». «С каких это пор от парафиновых свеч авто заводится?» «Ну, надо было спичкой зажечь свечи, машина бы завелась», - ответил я. Эх! Я ни разу не слышал такого длинного предложения из одних матов. Шеф был в ударе. Позвал розовую секретаршу и велел ей издать приказ с выговором мне. И сказал, что это последнее предупреждение – потом он меня уволит. Если бы он знал, как у меня голова болит! Он в таком состоянии без единого слова подписал бы и поставил печать на свой смертный приговор, лишь бы его оставили в покое.
Он отправил меня домой и сказал, чтобы я завтра пришёл, как штык - вовремя и не больной. Ага, будешь тут здоровым, когда мне сейчас дома столько штыков вставят, что живого места на мне не останется.
Вот так у меня во всех делах. Чуть-чуть хорошего, а потом – длинное похмелье. Взять мою жену: когда выходила за меня, говорила, что будет мне самой хорошей женой. А что в итоге? Вот, я с ней уже полвека. Это значит, уже полвека крестьянской жизни до отмены крепостного права. «Куда пошёл? Зачем выпил? Ты чего купил? Когда придёшь?» Прямо, прокурор какой-то.
Эх, где моя клюшка? Надо идти. Наверное, Нюрка уже борща наварила. А то сейчас Кольку за мной пошлёт, а тот будет надо мной смеяться. Да где же моя клюшка? «Колька! Где моя клюшка?» Колька прибежал: «Дед, а зачем тебе клюшка? Ты что, вратарь, что ли?» Это он, озорник, поиздеваться решил над дедом.
Но не могу я никак ругаться. Жизнь эта похмельная достала уже, а всё равно не могу, хотя бы немного, поматюкать её. Эх, сейчас бы сюда ту тётку в белом, которая меня Македонским обозвала, и чтобы она меня по заду посильней стукнула. Вот тогда я бы всю эту похмельную жизнь со всех сторон обложил.
Я вот часто думаю, почему так жизнь складывается? А потому, что меня выпустили, а не спросили, хотел ли я в эту жизнь. С самого начала уже лишили права голоса. А я, может быть, хотел бы родиться вообще не на этой земле. Вот говорят, что планет, на которых есть жизнь, великое множество. А я то почему тут оказался? Меня спросили? Кто меня здесь посеял?
А теперь ещё приходят и требуют, чтобы я отдал за кого-то свой голос. А он у меня от такой жизни уже и так хриплый стал. И в горле сохнет. Надо пойти, Нюрка капнет мне грамм сто перед борщом, вот тогда я и посмотрю, кому и в каком ассортименте отдать свой голос.
