– Но я же тихонько, – вымолвил я в оправдание.
– Какая разница! – возразил Леший. – Куда вы, люди, вообще несётесь?
Не стал я ничего объяснять ему. Встал, поблагодарил его за обратный путь с того света и поплёлся домой.
– Бог в помощь! – прозвучало во след.
Это вчера было. На индийский фильм я опоздал, и кто там в семье козни невестке строит, так и не узнал толком. А сегодня вечером я опять побегу. Никакие придуманные существа мне не указ. Мой Леший добрый, конечно, хороший. Но он на одном месте стоит. А я без движения и до ста лет не дотяну.
* * *
Сказка о золотой птичке
Жил старик со своею старухой
У самого тёмного леса.
Жили они в ветхом домишке,
И было им на двоих поровну
Сто шестьдесят лет.
Старик ловил певчих птичек,
Старуха ворчала, да кашу варила.
Раз он в лесу повесил клетку,
Залетел в неё клёст кривоклювый.
Он в другой день повесил клетку -
Залетела в него синица писклявая.
А в третий день - тоже одна птичка,
Да не простая, а золотая,
И говорит человеческим голосом:
"Отпусти ты, старче, меня в чащу!
Откуплюсь чем только пожелаешь".
Пожалел старик птичку
И отпустил её со словами:
"Бог с тобою, золотая птичка!
Твоего мне откупа не надо,
Лети себе в лес тёмный,
Порхай там себе на просторе".
Воротился старик ко старухе,
Рассказал ей великое чудо:
"Я сегодня поймал было птичку,
Золотую птичку, не простую.
По-нашему говорила птичка,
Домой в лес просилась.
Не посмел я взять с неё выкуп,
Так пустил её в лес тёмный".
Старика старуха забранила:
"Дурачина ты, простофиля!
Взял бы обличие для меня новое,
Моё-то совсем состарилось".
Вот пошёл он к тёмному лесу,
Видит - тот встревожен слегка.
Стал он кликать золотую птичку.
Прилетела к нему она и спросила;
"Чего тебе надобно, старче?"
Ей с поклоном старик отвечает:
"Смилуйся, государыня птичка,
Разбранила меня моя старуха,
Не даёт старику мне покою.
Нужна ей наружность другая,
Её-то, вопит, совсем состарилась".
Отвечает золотая птичка:
"Не печалься, ступай себе с богом.
Будет ей новое обличие,
Без морщин, седины и согбенности".
Воротился старик ко старухе.
Сидит та под окошком,
И всё новое у неё:
И лицо и фигура годов на сорок лишь.
Ещё пуще старуха бранится:
"Дурачина ты, простофиля!
Выпросил всего-то серёдку мне,
Много ль в таком виде радости?
Воротись, дурачина, ты к птичке.
Потребуй ещё моложе обличия».
Снова пошёл он к тёмному лесу,
Видит - растревожен лес.
Стал старик звать птичку.
Прилетела к нему она, спросила:
"Чего тебе надобно, старче?"
Ей старик с поклоном отвечает:
"Смилуйся, государыня птичка!
Ещё пуще старуха бранится,
Не даёт старику мне покою:
На двадцать лет выглядеть хочет".
Отвечает золотая птичка:
"Не печалься, ступай себе с богом,
Совершу всё, как ей чудится".
Пошёл он к своему домишку,
А бабы среднего возраста и нет уж.
Перед ним молодуха пригожая,
Сидит она под окошком,
На чём свет стоит мужа ругает:
"Дурачина ты, прямой простофиля!
Выпросил, облик на двадцать!
Воротись, поклонись птичке:
Не хочу быть молодухой-красавицей,
Хочу быть девкой-невестой,
С телом нежным, как у младенца,
Ярче самой птички золотой,
И чтобы она в услужении у меня была".
Пошёл старик к тёмному лесу,
Видит - бушует лес тёмный.
Стал он кликать золотую птичку.
Прилетела к нему птичка, спросила:
"Чего тебе надобно, старче?"
Ей старик с поклоном отвечает:
"Смилуйся, государыня птичка!
Никак не уймётся старуха моя.
Хочет быть она самой красивой,
Даже краше тебя хочет быть.
И чтобы ты ей служила»".
Ничего не сказала птичка,
Лишь крылышками взмахнула
И улетела в дремучую даль.
Долго ждал он в лесу ответа,
Не дождался, к старухе воротился.
Глядь - сидит под окошком девочка,
Годик от роду или того меньше,
На горшке сидит
И соску посасывает.
Давно это было.
Нет уж того старика в живых,
И лес поредел,
И домишко струхлявился.
А девочка всё сидит на горшке
И соску сосёт.
* * *
Топорик Раскольникова
Пришёл Раскольников к старухе-процентщице, чтобы убить её. А она и говорит ему, кряхтя и кашляя:
– Ты топорик-то положи на комод, чего ты его держишь под пальто. Ты же не царь Пётр и не мужик, чтобы с топором ходить. Уронишь ещё на ногу себе. Я ведь всё равно знаю, зачем ты пришёл.
– Ну, коли знаете, тогда я лучше его обратно за дверь в каморку к дворнику положу, – тихо произнёс Раскольников. – Я его и в самом деле едва держу, не ел ничего уже несколько дней. Вчера, правда, один банан откушал.
– Нет, – решительно возразила Алёна Ивановна, – Положи топорик аккуратненько на комод. И никого вообще убивать не надо. Ни меня, ни Лизавету.
– Ой, спасибо, бабушка! – обрадовался Раскольников. – А то я и вас и себя загубил бы, проверяя, тварь ли я дрожащая или право имею.
– Какая я тебе бабушка! – возмутилась несостоявшаяся жертва. – Я ещё даже не на пенсии. Ждала, что в пятьдесят пять выйду, так нет, не получается, до шестидесяти теперь тянуть надо. Как овдовела, так на проценты и живу. Тебе вот по блату процентов десять могу скинуть.
– На что?
– Квартира нужна?
– Ещё как нужна, Алёнушка Ивановна! – взмолился Раскольников. – Главное, помочь некому. Мать у меня давно пенсионерка и сама чуть милостыни не просит. Сестра, кандидат наук, в гувернантках таскается. А я на Сонечке жениться хочу. Ну не ехать же мне на Дальний Восток, где обещают бесплатно гектар земли дать.
– В ипотеку пойдёшь? – сверкнув хитрыми глазёнками, спросила жадная процентщица. – Нехристи в банке тебе ничего не дадут, ты безработный, а я дам. Без справки о доходах и поручительства.
– А просто в рассрочку без процентов и закладной нельзя? – поинтересовался Раскольников. – Вроде как по знакомству. Тогда бы вы мне действительно помогли. А так грабёж и вымогательство получается.
– Нельзя, – прошипела Алёна Ивановна. – Я же частница и без процентов помру. Пусть государство тебе помогает, это его забота. А я никого любить не обязана и сама зарабатывать не хочу. Для меня вы все, голодранцы, источник наживы. И притворяться добренькой я не собираюсь.
– Ладно, – обречённо вздохнул автор безумной идеи очищения общества от ненужных людей. – Уж лучше в ипотеку, чем на каторгу.
– Да, выбор у всякой твари маленький, и прав почти никаких, – откинув назад жиденькую косичку, глубокомысленно заключила молодая ещё по нынешним временам старуха. – Двадцать пять процентов по году на сорок пять лет, как раз до моего столетия. Устроит?
– Устроит, – согласился Раскольников, почувствовав лёгкую дрожь от предлагаемых условий. – Деваться мне так и так некуда.
– Тогда пиши расписку, – и Алёна Ивановна полезла в верхний ящик комода за бумагой. – А топорик с отпечатками твоих пальчиков я в Лондон на аукцион свезу.
* * *
Меня тут нет
Весна.
На кладбище стою
И вниз смотрю:
Могилы, имена,
Чужие судьбы.
Ещё чуть-чуть бы,
И сам улёгся б на
Одном местечке
Среди цветущих верб.
Но глянул вверх,
А там овечки –
Облаков причуда.
И благодатный свет.
Пойду-ка я отсюда,
Меня тут нет.
* * *
На кладбище стою
И вниз смотрю:
Могилы, имена,
Чужие судьбы.
Ещё чуть-чуть бы,
И сам улёгся б на
Одном местечке
Среди цветущих верб.
Но глянул вверх,
А там овечки –
Облаков причуда.
И благодатный свет.
Пойду-ка я отсюда,
Меня тут нет.
* * *