– Но ему было мало задержать отход, а потом погибнуть. Он перешёл к атаке. И выдавил террористов на улицу, под выстрелы полиции. Всех троих отправили на тот свет. В их рай, к девственницам, или о ком они мечтают.
-- М-да. Хорошая история. Не слышал. Этого отчаянного смельчака надо наградить. Русские говорят: «И один в поле воин!»
-- Один. Воин. Боец. Не за награду он бился. Я так думаю. А чтобы людей спасти и самому не погибнуть.
-- Наверное, парень был изрядно пьян. – Тамм усмехнулся криво.
-- Так и вы не трезвы. – парировал я.
Он снова посмотрел на меня тяжёлым, но уже трезвым взглядом.
-- Не понял.
-- Вы можете спасти свою Родину.
-- В одиночку? – недоверчив.
-- Зачем в одиночку. На свете много неравнодушных людей, которые хотят помочь Эстонии не попасть впросак. Не натворить глупостей.
Тамм откинулся. Осмотрел уже полупустой зал. Фотографии на стенах. Ещё раз взглянул на фото над собой. Потом на меня.
-- Налей. – палец на бутылку.
Я плеснул уже без мерного стакана. Почти полстакана. Может пить подполковник. Сразу видна русская ВДВ-шная школа.
Он взял стакан, оттопырил указательный палец, обвёл рукой со стаканом зал:
-- Я понимаю так, что всё это для меня? Для разговора со мной? Так?
Одним глотком выпил водку как воду. Зацепил уже подсохшую закуску с тарелки, кинул в рот. При этом старался не отводить взгляд от моих глаз.
Рисковал я? Очень рисковал. Но я так решил. Принял решение! Ва-банк!
-- Да. Всё ради вас. Или ради Эстонии. Как хотите. Конечная цель – ради мира на Земле.
-- Не боитесь, что я сейчас пойду в контрразведку НАТО или в местную SE — sûreté de l’Etat?
Я улыбнулся.
-- Вы вольны делать всё, что хотите. Я не вправе вам указывать, что делать и с кем говорить. Просто не каждому выпадает уникальный шанс помочь своей Родине. Спасти страну, спасти граждан своей страны, которых, как вы сами заметили, и так уже мало осталось. – я смотрел на него жёстко, уже не как благодушно-равнодушный бармен.
Тамм молчал, желваки у него гуляли под кожей.
-- Кто вы?
-- Я? – я усмехнулся. – Бармен. А вот кто вы – сами решайте. Сейчас не важно, кто я. Главное – кто вы. Подполковник, боевой офицер или…
-- Или?
-- Или кусок гудрона, лежащий на обочине жизни, который все пинают. Сами определитесь для себя. И вам станет легче и понятно, что делать дальше. Как поступать. Применяя военный термин, ответьте сами себе в чьих окопах вы?
-- Кто за вами стоит? Какая разведка? Или контрразведка?
-- Скажем так. Люди, желающие мира во всём мире.
-- А конкретно?
-- Подполковник, вы часто проходите тест на полиграфе?
-- Дважды в год. – Тамм пожал плечами. – Допуск к совершенно секретным документам. Стандартная процедура. Все проходят. А что?
-- И вам задают вопрос о контактах с представителями разведки стран, не входящих в блок НАТО?
Он задумался.
-- Да. Есть такие вопросы. Даже несколько. Они повторяются в различных вариациях.
-- Так вот мы, -- сделал упор на «мы». – в первую очередь заинтересованы в вашей безопасности как личной, так и служебной. Чтобы вам не пришлось врать, изворачиваться, подставляться при проверке на полиграфе.
-- Я настаиваю. – он упорствовал.
-- Назовём так: «Фонд борьбы за мир во всём мире». Вас это устраивает?
-- Какая страна?
-- Международный. Поверьте, вам же легче будет проходить полиграф и иные проверки. Не знаешь – не соврёшь.
Он молчал. Молча, показал на бутылку. Я вылил остатки в его гранённый стакан. Поднял на уровень глаз, и сказал по-русски:
-- За ваше здоровье! – выпил.
Я улыбнулся.
-- Вы знаете русский? – голос твёрдый, требовательный.
-- Я смотрю американские боевики, в которых русские все пьют водку и постоянно говорят один тост: «На здоровье!» Русские туристы, которые заходят ко мне тоже часто говорят как вы: «За здоровье!» Поэтому я понял, что вы пьёте за моё здоровье. За это вам отдельное «спасибо».
-- А ты скользкий. – в его голосе сквозило уважение.
Я молчал. Он молчал. Потом выдавил из себя:
-- Давайте поговорим. Но я много не знаю.
-- Давайте завтра. Не здесь. Как вам такой расклад?
Он кивнул.
-- Во сколько вы встаёте?
-- В пять утра. – он был удивлён.
-- А потом? Потом у меня пробежка.
-- Маршрут один?
-- В основном, да. Но я часто меняю. – он замялся. – Привычка. Профессиональная деформация личности. Считаю, что на привычном маршруте проще устроить засаду. Много зелёных насаждений. «Зелёнка». А я очень не люблю их с Кавказа. – он поёжился от воспоминаний.
-- Понимаю. – я кивнул. – Как насчёт того, что вы завтра выйдете на пробежку, но измените маршрут?
-- Так рано встречаться? – удивился он.
-- А что вас смущает? Город ещё только просыпается. Где вы обычно бегаете?
-- Парк Волюве (ParcdeWoluwe).
-- Знаю. Хорошее место. – кивнул. – Вы забегаете со стороны бульвара Суверен?
-- Да. – голос удивлённый.— Ведь чувствовал, что за мной наблюдают. Чувствовал как волк, но не мог понять! Всё-таки интуиция на войне научила многому.
-- В пять десять я буду на машине возле входа в парк, сядете на заднее сиденье.
-- Вы меня похитите? – голос напряжён.
-- Зачем? – искренне удивился.— Если мы будем спасть страну, а то, может, и не одну, зачем вас похищать. Я желаю вам самого лучшего здоровья и многие лета плодотворной жизни! А сейчас рассчитайтесь и ступайте спать. Вам утром на службу.
Он был ошарашен. Достал банковскую карту, я снял с неё деньги. Тамм из кармана достал несколько купюр, бросил на стойку:
-- На чай! – громко сказал он, так чтобы слышали все в зале.
Голос пьяный, немного развязанные манеры. Хорошо играет. В меру.
-- Благодарю, мсье. Очень щедро с вашей стороны. – я улыбался как бармен, получивший хорошие деньги.
В течении часа посетители очистили зал. На часах полночь. Я отсчитал половину неплохих чаевых, зашёл на кухню, смена уже сворачивалась. Шеф-повар, назовём его так, хотя до «шефа» ему было далеко, Михаэль, вопросительно смотрел на меня.
Я поблагодарил всех. Отдал ему долю чаевых. Все видели, что сумма приличная, гораздо больше чем обычно, зааплодировали.
Сел в машину, домой. Спать.
Я ещё не подготовил сообщение в Центр о поездке во Францию. Завтра. И про одно и про другое мероприятие. Если он притащит контрразведку. Чужая душа – потёмки. Хотя, я наблюдал за ним, анализировал, не должен… Спать!
Подсознание анализировало прошедший день, прошедший разговор. Попутно вспоминалось, кто и как из посетителей вёл себя. Может, кто обращал внимание на нас. Прислушивался. Не заметил. Спать.
Сквозь обрывки сна снился мне мой дед. Старинного дворянского рода. Лазарев.
Давным-давно при царе-батюшке было Жандармское управление. И было там восьмое охранное отделение. На всю Российскую Империю тридцать два офицера. Тридцать два оперативных сотрудника. Не много. Но работали эффективно. Они внедряли своих агентов во все политические партии, движения, кружки, во все слои общества свою агентуру. Контролировали, а порой и управляли процессами.
Азеф Евно, оперативный псевдоним как агента «охранки» «Инженер Раскин». Сдал массу боевиков эсеров.
Среди всех партий были источники информации. Но любая разведка или контрразведка работает в интересах или по заказу высшего политического руководства страны. И хоть контрразведчики докладывали, сигнализировали, что ситуация в Российской Империи выходит из-под контроля, чревата взрывом, революцией, но царь, правительство всё игнорировало. И случилась Февральская революция.
В тот же день все архивы восьмого отделения Жандармского управления сгорели. Сгорело всё. Дотла. И личные дела на офицеров тоже пропали бесследно.
Никто не был пойман, задержан. Растворились в воздухе. Только один был задержан. В Киеве. Мой дед.
Его жена была беременна. Тяжелая беременность, тяжёлые роды. И сыпной тиф… В сыпном бараке умерла и жена и трёхмесячный сын.
Деда опознал его бывший агент из эсеров. Деду повезло, он только оклемался от тифа. Был ещё сильно ослаблен. Бросили в киевскую тюрьму, в одиночную камеру. Сам Петлюра хотел его лично допрашивать. Надо же! Целого жандармского офицера поймали! И непростого, а из «охранки»! Важная птица!
Об этом напечатали местные газеты. Даже Советская власть тут же обратилась через посредников к Петлюре с предложением обменять или выкупить деда.
Двое суток провёл в камере дед. А потом исчез. Из закрытой камеры. Из охраняемой тюрьмы. Больной, ослабленный. Испарился, растворился.
В тридцатых годах Советская Власть через зарубежную прессу обращалась к названным офицерам, просила вернуться домой, или выйти на связь с Советским представительствами. Обещали полную реабилитацию, деньги, славу, почёт, пенсию. Никто не откликнулся на призыв Советской власти, в то время. Знаю точно, что информация о них в России до сих пор засекречена, хотя прошло уже почти сто лет.
Дед всплыл во Франции. Только уже не как русский эмигрант, а как француз. Имел в собственности два доходных дома. Снова женился. Тоже русская. И тоже из древнего русского дворянского рода. Вот и получается, что я насквозь дворянин, и кровь у меня цвета медного купороса. А я тут барменом пыль со столиков смахиваю и раскланиваюсь за щедрые чаевые.
В 1937 году у деда родился сын. Мой отец. Дед понял, что Гитлер не успокоится, и после оккупации немцами Судетской области Чехословакии, отправил свою жену с годовалым сыном в Советский Союз. С письмом, в котором рассказывал, кто он и предлагал помощь разведчика-нелегала в Европе.
Бабушку с отцом отправили жить в Ленинград… А потом началась война и больше чем девятьсот дней блокады города. Голод и холод…
Бабушка умерла и похоронена на Пискарёвском кладбище. Отца вывезли в Горький, в детский дом.
Дед активно работал на советскую военную разведку. Свои доходные дома, во время захвата Франции, он предоставил немецким офицерам. Что использовалось для получения информации и легло маленьким кирпичиком в общую Победу над фашистами.
После освобождения Франции деда объявили в
