Потому что не щажу! Разозлила! Сволочь неблагодарная!
Как смотреть, как я терзаю тела других женщин – так только ругается, а как самой терпеть – так визжит и умоляет! Пощадить её.
Ага – два раза!
Когда разогрелся – стянул штаны, и обработал своим жеребцом всё, что положено было обработать! Надечку традиционно – попридушивал. От души. Один раз думал – уже не отдышится… Как бы не так – этих тварей и палкой не убьёшь!
Или – убьёшь?
Вот. Давно уже я приготовил станину, на полу. Для закрепления в вертикальном положении толстого конца шеста. Вернее – кола! А кол у меня – не так, чтоб острый. Собираюсь я, как граф Цепеш-колосажатель, широким массам больше известный, как граф Дракула – подольше наслаждаться агонией жертвы. То есть – кончик кола – закруглённый.
Осталось решить – сейчас я её надену на него, или – позже.
Ну а пока, чтоб ей не было скучно – поливаю я её грудь и животик – расплавленным парафинчиком! А его у меня в банке расплавилось на конфорке – почти литр!
Я знаю, что его температура – не выше плюс восьмидесяти, и он насквозь, конечно, не прожжёт, но ожог оставит приличный! И мучений доставит – вполне! Вон: дёргается и орёт – куда там иерихонским трубам! Но вот, вроде, успокоилась – парафин кончился!..
И сквозь стоны и проклятия начинает она истерить:
– Скотина! Тварь! Брехло вонючее! Ты же обещал, что – пока оставишь! В живых!
– А я тебя ещё и не убил! – сам удивляюсь. Думаю: телепатка, что ли?! Впрочем, ничего удивительного: они все – телепатки! Стоит на улице посмотреть на какую-нибудь козу, и опустить взор на её задницу, прикидывая, как бы впендюрил, как тут же начинают: и этим самым задом вилять, и через плечо сексапильно оглядываться!..
– А маслом раскалённым зачем полил?!
Смеюсь. Говорю:
– Дурочка. Это – не масло. С масла ты бы сейчас вообще слова пикнуть не могла бы. Потому что прожгло бы до кишок! Это – парафин. Плюс восемьдесят. Да, горячо. Да, больно. Но не смертельно.
Надечка рычит:
– Вот уж утешил! Сволочь!
Говорю:
– Ах, вот ты как заговорила, неблагодарная тварь?! Я ей – парафин. А она меня – сволочью! Ну-ка, быстро извинись! А то – полью расплавленным свинцом! И не просто полью – а в то самое твоё моё любимое местечко, из-за которого ты и жива пока! Смерть будет долгой и крайне мучительной! А заодно покажет нашей новой знакомой, что меня не нужно напрасно оскорблять! И дразнить!
Надечка моя совсем, смотрю, с глузу съехала. Орёт:
– Мразь! Трус поганый! Чтоб у тебя …уй на лбу вырос!!! Чтоб тебе …опу на глаз натянули!..
Ну, и прочие аналогичные гадости, которые она мне всегда говорит и желает.
Пожимаю плечами:
– Так – что? Извиняться не собираешься?
– Не-е-ет!!! Чтоб ты сдох!!! – и ну рыдать.
Ну и ладно. Я же понимал, что рано или поздно мне придётся от неё…
Примеряю ещё раз свой кол к станине. Станина – плоская, из брусьев. Отверстие для держака – проделано в толстых досках – сверху и снизу станины. Основание двухметрового кола туда вставляется плотно и удобно. И держится отлично – сам же делал! Осталось немного.
Подхожу к Надечке, которая наконец заткнулась, и сейчас расширившимися глазищами смотрит на меня. Ну-ну. Раньше надо было смотреть! И извиняться.
Начинаю неторопливо вдвигать, чуть проворачивая, обильно смазанный вазелином конец трёхдюймового круглого бревна ей в анус. Ну, это у основания оно – трёхдюймовое. А там, на острие – дюймовое. Плавно так на отрезке в добрый метр переходит в основной диаметр. Уж не поленился – всё отработал сам. Старым добрым рубанком.
Вот когда дошёл до четверти метра, где диаметр дюйма в полтора, стала моя Надечка выть как-то уж особенно громко и отчаянно. И пытаться анус-то – сжать. А та коза, что висит на стене, принялась поливать меня отборным матом, и вопить всякую хрень, типа: «Помогите!», «Спасите!», «Эй, кто-нибудь!..» Поняла, стало быть, что я не привык обходиться полумерами!
Когда вдвинул в задний проход колышек свой до отметки в полметра, приостановился. Подложил под него подставку. Прошёл к противовесам – снял грузы. Ножки моей Надечки освободились. Но и не думает она соскакивать ими со станочка, или вытащить с их помощью колышек: зафиксировал я его через сквозное отверстие в нём – к поясу на её талии – верёвкой! Не соскочишь!
Теперь отвязываю ручки. И плечи и волосы. Кисти связываю за спиной – для этого пришлось девушку чуть повернуть, и приподнять.
А не могу сказать, что стремится моя дама убежать.
Нет, так и лежит на спине, дико вереща, стеная, и подвывая.
Вот под этот аккомпанемент, и под проклятья и ругательства со стороны «больной» Лизочки и перенёс я мою Надечку к станине. Одной рукой – под плечи, другой – прямо под колышек. Аккуратно теперь вставляю основание кола – в его гнездо, и располагаю кол – вертикально! Вот он и встал в пазы!
А неплохо получилось! Теперь только убрать верёвку, пропущенную через отверстие в колу, и закреплённую на поясе на талии – теперь-то её удержит от побега с кола – гравитация…
Надечка, головка которой оказалась на высоте около трёх метров, начинает поводить вокруг глазами, мычать, и корчить страшные рожи! Про вопить, как оглашенная – уж не говорю! Но ни освободившиеся ножки, ни вывернутые из суставчиков в плечах ручки, не могут помочь ей самостоятельно слезть с кола! Наоборот: мне доставляет несказанное удовольствие смотреть, как она елозит ножками по промазанному вазелином колышку, в тщетной попытке если не сняться с него, то хотя бы – замедлить своё на него «нанизывание»!
А нанизывание происходит довольно быстро. (Похоже, сильней надо было затуплять «рабочий конец»! Да и вазелином мазать – только верхнюю треть кола!) Или это она – своими движениями при криках вызывает в теле тряску, или уж просто – мало мышц у неё в анусе – но наползает её промежность на кол довольно быстро.
Не прошло и получаса, как зашло к ней в тело сантиметров семьдесят! И теперь и криков почти не слышно: сил нет. Да и поняла, что только ускоряет ими нанизывание…
Дальше – больше: вот уже и кончик кола обрисовался, пока скрытый, из растянутой на ключице кожи, а затем – и вылез, окровавленный, наружу!
Но мучения девушки ещё не кончены.
Колышек-то – утолщается книзу! И она – продолжает на него «наползать»!
Вот и смотрю, как постепенно движется книзу, снова отчаянно вопя и рыдая, эта с-сучка, пока там всё ей раздирает широкая нижняя часть моего орудия! О!
Вот и ножки достигли пола! И она может опереться на них!
Она так и делает, стоя на кончиках пальчиков! Ха. Посмотрим, насколько хватит её сил оставаться в таком положении.
А ненадолго – всего на четверть часа! Похоже, окончательно лишило её сил внутреннее кровотечение! Вот она уже и на всей стопе! И готова отключиться. Головка клонится к плечу. И коленочки начинают подгибаться…
Ну уж – нет! Я не собираюсь позволить ей отключиться! Соскользнуть, так сказать, в нирвану!
Подношу ей к носу пузырёк с нашатырным спиртом. Дама у стены вопит:
– Подонок! Мразь!!! Неужели тебе – мало?! Она же – сейчас умрёт!!!
Поворачиваю к ней голову, говорю:
– Нет. Она умрёт примерно через двое суток. Когда её доконает не боль даже, а – заражение крови. Именно столько могли прожить на колу те, кого туда насаживал граф Дракула. Но он – шутник почище меня! Он даже пиры закатывал под открытым небом! А вокруг его столов, в землю были обычно вкопаны сотни – Слышишь? Сотни! – кольев с насаженными врагами. Так что ему и музыкантов заказывать было не нужно!
На это историческое отступление меня снова костерят на все корки, и проклинают, и обещают вечные муки на том свете…
Дура ты, думаю.
Никто ещё с этого «того света» не возвращался. И не может доказать, что всё это – и кипящие котлы с маслом и серой, и клещи, и дыбы, и испанские сапоги, и всё прочее – действительно есть. И применяется к грешникам. И грешницам. А вот у меня в подвале – всего этого добра, и много чего ещё – предостаточно!
И я жду – не дождусь, чтоб пустить его в дело!»
Уважаемые на приветствие предпочли не отвечать. А сразу приступить к «делу»: одна из явно активисток, голосом, которым бы только гвозди забивать, проверещала:
– Мерзавец! Ты что – возомнил себя – Богом?! Как ты посмел ещё что-то нам «диктовать»?! Оставь свои «условия» себе! И готовься к смерти! Наши войска уже в пути!
Как ни в чём не бывало Андрей повернулся лицом к уже знакомой ему сестре Меделайн. Спросил:
– Сестра Меделайн. Кто эта храбрая, но чрезвычайно импульсивная дама бальзаковского возраста? И как её зовут?
[left]Он заметил, что на лице невозмутимой