Все это мгновенно пронеслось в голове, пока я тряс руку москвича и выдавливал из себя подобие улыбки. Я думаю, что на моей прокопченной роже мои мысли очень хорошо отразились. Но не мог же я прямо сейчас, в присутствии Сан Саныча, которого сильно уважаю, послать этого пижона на хрен.
- Вячеслав, - в ответ я представился московскому пижону.
- Майор Карпов, отвезите эти военные билеты в штаб ставки, пусть там разберутся, чьи солдаты, известят родственников, - Сан Саныч протянул ему документы.
Москвич согласно кивнул головой и, взяв билеты, не рассматривая их, не пересчитывая, сунул даже не во внутренний карман, как это сделал бы нормальный офицер хотя бы из уважения к погибшим, а в наружный карман бушлата, висевшего на спинке стула.
Меня это здорово задело за живое, с плохо скрытым раздражением в голосе я спросил у этого сукиного сына:
- Уважаемый, а не потеряешь ли ты билеты, все-таки жизни за ними, а?
И Сан Саныч, и Рыжов, уловив гнев у меня в голосе, посмотрели на залетную птицу как на врага народа. Тот, видимо, поняв свою оплошность, что-то пробормотал под нос и судорожно переложил документы к себе во внутренний карман куртки. При этом, гаденыш, очень выразительно посмотрел на меня, словно хотел стереть в порошок. Ну-ну, пацан, посмотри, я взглядом пьяного бойца могу усмирить, а тебя, хлыща лощеного, я взглядом и автоматом на колени поставлю. Я выдержал взгляд его водянистых маловыразительных глаз. Да и сам он выглядел хлюпиком. Ростом где-то метр семьдесят, а может, меньше, худой, с маленькой головой. Весь белый-белый, почти альбинос, единственно что глаза не красные, а какие-то бесцветные. Он как-то сразу производил отталкивающее впечатление, да еще его длинная челка, которую он постоянно поправлял, добавляла в его облик какое-то неуловимое женское начало. А может, "голубой", в голове пронеслась шальная озорная мысль. Офицер Генерального штаба - педик. Вот шухер-то поднимется. А что, говорят, в Москве это модно сейчас - менять сексуальную ориентацию. Нет, спать я с ним рядом не буду. Хотя, скорее всего, он просто бесцветный, как рыба, как медуза. Надо будет предложить этому педриле окраситься в какой-нибудь морковный цвет, и то веселей будет. И снайперу тоже облегчит работу.
Я на секунду представил себе майора Карпова, выкрашенного в красный цвет, и улыбка растянула мои губы. Карпов нервно начал оглядывать себя - может, что-нибудь у него с одеждой не в порядке? Убедившись, что с формой у него все в норме, и сообразив, что я нагло смеюсь над ним, он в ответ зло уставился на меня.
Сан Саныч, зная мой взрывной характер, чтобы разрядить обстановку, сказал, обращаясь ко всем присутствующим:
- Хватит козни друг против друга строить, сейчас пойдем посмотрим на труп Семенова, оформим документы, и вам, Вячеслав Викторович, - он посмотрел на Карпова, - придется отвезти его в аэропорт для отправки на родину.
Мы потянулись на выход. Во дворе уже стояли и солдаты, и офицеры. Труп Семенова был аккуратно уложен на расстеленный брезент, руки были сложены на груди, на тыльной стороне кистей были ясно видны следы от гвоздей, лицо кто-то заботливо прикрыл солдатским носовым платком. Люди, сняв шапки, просто стояли и хранили скорбное молчание, и только по напряженным фигурам и лицам можно было предположить, что творится в душе у каждого. Счастье снайпера, что кончили его там, а то тут бы он долго еще жил, к своему огорчению.
Билич подошел к покойному, поднял платок, посмотрел в грязное лицо с застывшей навечно на нем маской ужаса, вздохнул и, повернувшись к стоявшему рядом Клейменову, приказал:
- Аркадий Николаевич, оформите опознание трупа и подготовьте к отправке. Представитель ставки, когда поедет, заберет его с собой.
- Хорошо, Александр Александрович, - и уже к окружавшим его бойцам: - Берите героя и заносите в здание, там теплее, вот и зашнуруем, и позовите писаря, пусть подготовит акт опознания, извещение о смерти и все, что там полагается.
Все разом засуетились, задвигались. Билич сказал, обращаясь ко мне, Рыжову и московскому хлыщу:
- Идемте ужинать.
Я был, конечно, не против перекусить и пропустить сто грамм, но не в компании этой бесцветной рожи, поэтому вежливо отказался:
- Спасибо, товарищ подполковник, но я попозже, надо отмыться с дороги, подготовить рапорт о снайпере и Семенове, да и текучки много, надо подтягивать.
- Как хочешь, а в 21.00 ко мне на доклад, и комбриг к этому времени должен вернуться, - внимательно глядя на меня, сказал Сан Саныч. Кажется, он понял, в чем истинная причина моего отказа от совместного ужина.
Они вошли в здание, я посмотрел, как бойцы на брезенте уносили все, что осталось от Семенова, в здание, развернулся и пошел к своей машине.
У каждого офицера штаба была своя машина. У нас с Юркой Рыжовым был ГАЗ-66 с фанерным кунгом. Хотя многие офицеры предпочитали короткие минуты отдыха проводить в подвалах, мы с Рыжовым любили наш кунг. Был у нас и водитель Харин Пашка, ростом метр семьдесят, широк в кости, рожа широкая, почти всегда улыбающаяся, глазки маленькие, зато волосы рыжие, по солдатской моде почти обритый затылок и развевающийся чуб. По своей натуре Пашка был жук, жулик, проныра, но я неоднократно наблюдал его в бою, он много раз выводил из-под обстрела машину вместе с нами, и поэтому мы его любили и доверяли ему. А в мирной жизни этот Пашка был самовольщиком, злейшим нарушителем дисциплины, любителем заложить за воротник, бабником. Там, откуда мы прибыли, его дожидалась беременная невеста. До увольнения в запас ему оставался год. Пашка знал буквально все, что происходило в бригаде, поддерживая теплые дружеские отношения со всеми бойцами штаба, узла связи, столовой. Он снабжал нас всеми новостями, некоторые вещи он узнавал раньше нас, получая информацию от связистов, что давало нам время подготовиться и при обсуждении у командира или Саныча давать толковые ответы и предложения, в то время как другие только еще переваривали полученную информацию. Командование ценило нас за эти советы и почитало за грамотных офицеров. Конечно, мы и сами не лыком шиты, но это тоже не мешало.
Подойдя к машине, я с удовлетворением отметил, что Пашка успел за день наполнить бумажные мешки песком и обложить ими машину. Теперь можно дышать спокойней, и из трубы над входом вьется дымок, значит, есть тепло, горячая вода, сухие сигареты. Я подошел к двери и, не открывая ее, позвал:
- Пашка! Ты где?
- Я здесь, товарищ капитан. Охраняю.
Из сумерек вынырнула Пашкина фигура, я посмотрел на место, выбранное им для охраны, и про себя отметил, что толково сделано.
- Ну что, мой незаконнорожденный сын, чем отца порадуешь? Как ты себя вел? - шутливо я обратился к Пашке.
- Все хорошо, Вячеслав Николаевич. Вот, машину обложил песком, продуктов достал.
С продуктами была проблема, так же как и с матрасами, нательным бельем, обмундированием. Тыловые колонны отстали еще на "Северном", не имело смысла их тащить под многочисленными обстрелами. Только наливники с охраной под обстрелами подвозили нам горючее для машин и дизель-электростанций. Конечно, у каждого солдата, офицера в каждой машине, БМП, танке запас тушенки, каш консервированных с мясом всегда был, но разве это еда? Так, прямой путь к язве желудка. Поэтому все без исключения постоянно занимались добыванием себе пропитания.
Вот и при штурме этого милого бывшего детского садика в подвалах были обнаружены приличные запасы продовольствия и спиртного. Многое мы уже съели и выпили, но мы также знали, кто нагреб больше всех продуктов и спиртного, и, пользуясь когда личным обаянием, когда изворотливостью и нахальством Пашки, периодически раскулачивали связистов.
- Сынок, - обращаясь к Пашке и влезая в кунг, - какими разносолами и заморскими настойками ты порадуешь своего старого больного отца?
- Голландская ветчина, баранина копченая, сардины, по-моему, французские, и две бутылочки коньячка, по этикетке тоже французский, - отрапортовал он.
- Вода горячая есть? - поинтересовался я, снимая с себя оружие, бушлат и прочую амуницию.
- Есть, полный чайник, - доложил Пашка, закидывая автомат за спину.
- Идем польешь, а потом ужинать, - я уже успел насладиться теплом в кунге и сейчас с большой неохотой шагнул в сумеречный мороз, тем более что пришлось раздеться.
Я начал долго и старательно умываться, отфыркиваясь, как кот, и выплевывая забившую ноздри и рот пыль. Бани пока не было, и поэтому мы набрали в аэропорту освежающих салфеток и какого-то дешевого польского одеколона и, периодически раздеваясь догола, обтирались ими. Нижнее белье просто выбрасывали, надевая новое.
Пока я, вернувшись в кунг, вновь одевался и протирал автомат ветошью, Пашка нарезал ветчину и вонючие копченые бараньи ребрышки, открыл банку сардин. В центре стола водрузил нераспечатанную бутылку коньяка с надписью "Hennesy". Я открыл бутылку и понюхал содержимое, пахло неплохо. Разлил по пластмассовым стаканчикам. Себе побольше, Пашке поменьше. Поднял стакан, посмотрел на свет, взболтнул, еще раз понюхал, запах мне определенно нравился.
- Ну что, Павел, за удачу.
Чокнувшись, мы выпили.
- Вячеслав Николаевич, а снайпера почему не привезли?
- Сам знаешь, наверное. Клей, Семен, Американец да и другие уже успели рассказать? Умер он от сердечной недостаточности и от полученных ран, а остальное - не твоего ума дело. Рассказывай, какие новости. Война еще не кончилась?
-Не-е-ет, - протянул Пашка, - не кончилась, а вот дан приказ форсировать взятие гостиницы "Кавказ". Обещают поддержать авиацией. А потом всю бригаду кинут штурмовать площадь Минутку с дворцом Дудаева.
- Вот там и ляжем, потому что одной бригадой самоубийственно штурмовать такой комплекс. Что еще?
- Во втором батальоне начальника штаба ранило. И сидит там вместе с ними певец Шевчук из "ДДТ". Слыхали об этом?
Глава 3
- Нет, этого я не слышал. Что он там делает?
- Да ничего, приехал на "Северный" концерт давать, а там и попросил, чтобы на передовую его вывезли. Всю свою бригаду оставил в аэропорту, а сам попал к нашим, кто же знал, что второй батальон потом обложат так, что и не выберешься. Вот там и сидит, мужики по рации сообщили, что парень классный, не боится, сам в бой рвется.
- Сейчас, чтобы его вытащить, глядишь, и бросят на прорыв дополнительные силы и возьмут "Кавказ". А там и всех раненых на "Северный" и вывезут, а там домой.
- Москвич, который приехал, все ходил да выспрашивал у солдат, как живем, как воюем, все в душу лез.
- Так послал бы этого звиздюка на хрен, и дело с концом. Дальше фронта тебя уже не пошлют. А то, что он делает, - так у нас свой замполит есть,
