Часть 3. Гарпунёр Михалыч против инопланетян.
Гонконг – город контрастов.
В 60-х годах для советского человека пребывание за границей (или просто посещение её) оставалось недостижимой мечтой для подавляющего большинства населения огромной страны. Даже мечты о таких мечтах было уделом немногих наивных романтиков. Даже несчастная Болгария, которая, как известно из пословицы «курица – не птица, Болгария - не заграница» и та представлялась в сознании людей некой феерией, а уж что говорить про капстраны!..
Заветная и загадочная заграница была доступна только сотрудникам посольств, торговых представительств, резидентур разведуправлений Министерства обороны, КГБ и ЦК КПСС, немногочисленным журналистам-международникам, спортивным делегациям (особенно их руководителям) и – внимание! – морякам загранплаванья.
В моряки торгового флота СССР охотно записывались не только жители прибрежных и портовых городов, но и обитатели материковой глубинки, моря отродясь не видавшие. Причём, морякам хорошо платили только на кораблях, посещавших северные (и южные) широты – это на Северном морском пути и в Антарктике, а так их должностные оклады не сильно превышали зарплаты их сухопутных коллег на заводах и фабриках, вот только… Вот только вторые никогда не могли увидеть заветные иностранные порты и никогда не держали в руках настоящую иностранную валюту – а вот моряки получали часть зарплаты именно в валюте (как правило, в «твёрдой» - это доллары, фунты, марки ФРГ, франки и т.д.) и умело пользовались разницей курсов и цен на предметы первой необходимости (второй и третьей тоже) внутри СССР и за его пределами.
В многонациональном космополитическом Гонконге можно было купить всё! – от жевательной резинки до лимузина. Но на лимузин ни у кого из наших не хватало, даже соберись они купить себе один такой в складчину, а вот на резинку, капроновые чулки, вошедшие в моду транзисторы (маленькие радиоприёмники), модные записи на пластинках, нарядные буржуйские шмотки, косметику – это пожалуйста.
Предыдущая стоянка у китобоев была еще на Мадагаскаре, где их не выпустили даже в порт, не то что в город – там разразилась очередная антиколониальная войнушка, и поэтому всюду постреливали негры в белых и наоборот. Валюта осталась нереализованной, и вся надежда была на Гонконг.
Команду и работников рыбозаводов в город выпускали в три этапа – чтоб не оставить корабль без экипажа в случае чего. А «случай чего» мог возникнуть из «ничего» в любой момент: со стороны командования корабля, партийного и комсомольского комитетов должна была быть неусыпная забота (в смысле, слежка) за несознательной частью советских моряков. А несознательными моряки становились сразу, только ступив на заграничную землю. Нет, они не шли напиваться в кабаки и прочие сомнительные заведения, которых в Азии пруд пруди, но они хором кидались заниматься бизнесом и делать «ченч» - обмен по-нашему. «Ченч» – это когда менялось что-то хорошее наше на нехорошее «ихнее» без излишнего денежного оборота. Хорошо шли советские часы на натуральных камнях (микроподшипниках), фотоаппараты «Зоркий» и «ФЭД», детали морской амуниции (ремни, всякие пряжки-бляшки), новомодные и неизвестные тогда в СССР шариковые ручки «Bic», значки типа «Слава КПСС», наборы открыток с ВДНХ, особенно азиатами ценились маленькие бронзовые бюстики Ленина и товарища Сталина (плавили они их на металл, что ли?) и так далее…
Но самый ажиотаж происходил не в порту и не в городе, а прямо у бортов советского китобойного флагмана: в тёмные южные ночи корпус судна облепляли бесшумно подплывшие к бортам маленькие лодчонки с местными китайцами. Китобой для них был, что для нас дар Божий – ведь здесь везли то, что для китайца ценнее золота и алмазов: китовый ус, головную жидкость спермацет, иногда могла перепасть амбра и даже вонючий китовый жир-ворвань был китайцу милее одеколона. Всё это было элементами их традиционной тысячелетней медицины. И спускались на верёвочках в китайские лодки китовые зубы в мешковине, ведёрки с жиром и склянки со спермацетом. Обратно в иллюминаторы затаскивали пакеты с иностранным барахлом и разными заморскими ништяками. Вахта не препятствовала, командный состав смотрел на этот базар сквозь пальцы, получая свой гешефт с оборота, капитан заперся от эдакого позора в каюте и хлестал виски (тоже, впрочем, полученный по бартеру от местного карго – портового грузового начальника). И только замполит и секретарь партийной организации скрипели зубами от ярости и досады на верхней палубе, не в силах остановить это буржуазное перерождение их славного экипажа. Опасались бунта в случае запрета рыночных отношений, бунта бессмысленного и беспощадного.
В город отпускали не каждого индивида в отдельности, а плотно спаянными «пятёрками», то есть по пять человек в микрогруппе с обязательным старшим, который обязан был присматривать за поведением своих подопечных и удерживать их от всяких соблазнов. Ведь «у советских собственная гордость и на буржуев (а также на витрины их магазинов) мы смотрим свысока». Но, как правило, идейно убеждённых старших для всех «пятёрок» не хватало и приходилось назначать рядовых членов партии и даже ВЛКСМ. Поэтому соблазн приобретательства охватывал в группе всех и дружной пятёркой, но не теряя все же друг друга из виду, носились советские моряки по припортовым супермаркетам, презрев все прочие достопримечательности.
Поэтому наших ребят всех четверых «дядя в штатском» велел запереть в каюте у Вовчика – так, на всякий случай: подозрительные детишки, как ни крути, а мы в зарубежном порту.
Комсомолка Танька была слишком юна, чтобы её назначили старшей в «пятёрке», да она и не рвалась ею стать по неопытности и врождённой стеснительности. Она только с горечью убедилась в неискоренимости тлетворного влияния Запада (особенно его нарядных и практичных шмоток) на неокрепшие и нестойкие души советских людей: они вместо посещения места первой забастовки рабочих в Гонконге все дружно рванули в ближайший универмаг. Не устояла и сама Танька, приобретшая две пары капроновых чулок (с поясом), разрисованную всякими флагами косыночку и несколько забавных безделушек (брелки, значки), которые вообще продавались горстями – по 5 центов за горсть – сколько захватишь. На большее у неё не было валюты – ещё не заработала – а продавать свои часики «Заря» она не решилась – стыдно.
Теперь она сидела в каюте, рассматривая чулки и не решалась натянуть на свои ножки эдакую срамотищу. Заодно она переписывала в свою заветную тетрадочку стихи поэта Есенина, хотя и запрещённого в ту пору в СССР, но такого сладкоголосого певца любви, что устоять было невозможно. Танька вздыхала и вспоминала, как её целых два раза приглашал на танец в родном Саратове молодой красавец-лётчик. Но ей тогда надо было уходить в рейс и ничего такого с лётчиком не случилось, да он и пропал в тот же вечер. Но грёзы остались. Так, витая в мечтаниях и желаниях, Танька поначалу не заметила, как сквозь запертые двери её каюты начало просачиваться нечто зеленоватое, вспучиваясь в пузырь на двери.
Шпионы и валюта.
«Дядя в штатском» - он же майор госбезопасности Пафнутьев Павел Николаевич – оказался на этом рейсе «смотрящим» от КГБ по воле случая и обстоятельств. Он честно прошел Великую Отечественную сначала в отрядах НКВД, а потом в СМЕРШе, закончил курсы начсостава Органов, служил в центральном аппарате, но звёзд с неба не хватал и поэтому к предстоящей вскоре пенсии мечтал получить подполковника, выслугу лет и добавочек к ней в виде пары годиков службы на китобоях (стаж шел год за два, да и оклад полуторный). К тому же в его 45 лет совсем не лишним был приобретённый непосильным трудом на благо Отчизны домик в Крыму, аккурат между Ялтой и Гурзуфом.
Помимо общегосударственных задач по присмотру на море и на суше за рядовым и начальствующим плавсоставом китобойной флотилии у Павла Николаича была еще одна сверхсекретная миссия именно в Гонконге. Ему московским начальством было доверено одно деликатное дельце, о сути которого вы не услышите и не увидите ни в книгах про шпионов, ни в кинофильмах: Пафнутьев должен был забрать у советского резидента в Макао и Гонконге кругленькую сумму в валюте. Да-да… именно забрать, а не передать резиденту деньги на текущие расходы и на вербовку осведомителей.
Дело было вот в чём: много лет назад, а именно после Второй мировой войны, когда постепенно в Макао - португальской колонии на этом кусочке китайской земли – образовалась игорная зона (впоследствии ставшая всемирно известной), ГРУ МО СССР – это Главное Разведуправление Минобороны - сумело внедрить сюда своего агента. Этот агент своим умом, некоторыми связями в местном китайском обществе и стартовым капиталом от ГРУ смог организовать игорный клуб, ставший в дальнейшем популярным и известным казино. Дела пошли столь успешно, что агент-резидент, сумевший завербовать несколько крупье из местных и подкармливающий даже администрацию колонии, поимел возможность дважды в год отправлять весомую часть прибыли на Родину - в СССР, так остро нуждавшемся в твёрдой валюте. Вот за этими «дивидендами» и прибыл в том числе в Гонконг майор Пафнутьев.
Путь от Макао до Гонконга через пролив в устье Жемчужной реки на пароме в ту пору занимал около 2,5 часов (теперь там шикарный длиннющий мост и можно домчаться за 20 минут). Советский резидент-хозяин казино был в порту Гонконга известен всем и миновал по прибытии парома британские полицейские посты беспрепятственно. Они встретились с майором Пафнутьевым в кафе, где после обмена паролями саквояж со ста тысячью американских долларов (тогда это было целое состояние) перекочевал в руки «дяди в штатском». Павел Николаевич, возвращаясь на своё судно, отгонял от себя мысли типа: «А не сбежать ли мне с этим саквояжем куда-нибудь на Новую Зеландию?». Но эти предательские мысли советский патриот–контрразведчик гнал и гнал от себя прочь, как мух поганых.
Майор и привидения.
На корабле «Советская Украина» внешне всё было как обычно. Если не считать, что весь корабль сильно встряхнуло, как от удара большой волны, когда человек с саквояжем начал спускаться на пассажирскую палубу. Но следующей волны – или что это было - не последовало. Спустившись по трапу, майор намеревался пройти к себе в каюту, поместить саквояж в сейф и далее спокойно отмечать коньячком выполнение задания Родины.
В коридоре между рядами дверей в каюты его поджидал странный зеленоватый туман. «Учения у них какие-то, наверное, по борьбе за живучесть корабля. Молодец, капитан-директор» - подумал майор, - «хоть корабль и в гавани, но расхолаживаться нельзя и надо обязательно занять делом оставшийся на борту экипаж. Отмечу его в своём рапорте в Москву». Проходя мимо каюты с нашими ребятами, Пафнутьев открыл дверь своим ключом и убедился, что все на месте. Запирать по новой он их не стал – никуда не денутся, а Катеньке и Павлику сказал, что можно вернуться в свои каюты.
Пройдя немного дальше по коридору, майор вдруг остановился как громом поражённый: перед ним возник большой мерцающий зелёный шар на
