подняв его вверх, а после освещая своё лицо.
К Терехнану все еще лезла Данхере с кулаками и какие-то люди из её шайки, но мужчина отбивался от них полученным мечом, а после прибежал на ликин свет, который она тотчас же потушила.
Испуганная Летхерне прекрасно знала о своих способностях, силе и слабости — о чем не знал её отец.
Он резко бросил оружие, оглянулся на бегущую Данхере в метре от себя, быстро взял Лео на руки, схватил дочь за руку и она моментально взмыла.
Прошло сильно меньше секунды, когда они оказались на лесной дороге между Понкле и Оттоворхерном.
***
- Ух ты, как мы быстренько, — восхитился Терехнан, — Это мы... Где?
- Дорога между Оттоворхерном и Понкле, — быстро ответила Лика, — Достаточно далеко.
- Все равно нам следует ускориться, — серьезно сказал Лео, спустившись с рук ликиного отца.
Они бежали, сквозь ночь, сквозь лес.
Они бежали от смерти.
И почему-то смеялись.
Глава 10 – Истина в любви
Произошедшее требовало определённого отдыха для всех оказавшихся в старом оттоворхернском доме.
Терехнан принялся залечить леовы раны, посылая свою дочь то за водой, то за спиртом, то за бинтиками. Усталая девушка, еле нагибаясь, принесла все необходимое и бухнулась на кровать рядом, забываясь тяжёлым сном.
Терехнан лишь вздохнул, заматывая руки Лео:
- Придется тебя в другое место положить... — он улыбнулся так лучезарно, что стало ясно, откуда Лика взяла свою улыбку.
Юноша с перевязанным торсом схватил тряпочку с головы, умыв лицо:
- Хоть на диван.
- Ну нет, — настойчиво произнёс катаннец, — Диван — это только моя привилегия, будь ты хоть где правящим, диван не дам. А тебе что-нибудь ещё найдем, — он хихикнул, после чего юноша был укрыт пледом и отправлен спать.
***
Терехнан вернулся в комнату к дочери.
В ней ещё горел светильник в форме звезды из непонятной материи, валялись куски ткани, на полу образовалась лужа из воды и спирта.
За окном было совсем темно. Даже звёзд не было видно, даже яркой Луны. Не было веснушек на коже матушки ночи, что жемчужными плевочками расползались по её нежному лицу, которое Терехнан рисовал тысячу и тысячу раз, через которое пытался понять свою истину.
Он, закатывая рукава у плаща, облокотился на подоконник, вглядываясь в темноту.
Он был уже стар, как и его истина — казалось, она была словно эта пустота, была непостижима полностью.
Была огромна.
Тысячи ответвлений и дорожек среди воды и пустоты влеклись за одним простым и чётким пониманием, одной чёткой фразой в его голове.
Истина в любви.
И единственные веснушки, которые ему мерцали, которые он оглядывал с такой нежностью, любовью и лаской; которые проносили его истину вновь и вновь — это были лишь веснушки Летхерне.
Терехнан потушил ночник и ушёл.
***
Лика проснулась удивительно рано — даже раньше, чем Лео.
Она проснулась тогда, когда рассвет только-только покинул эту землю, хотя спустившись вниз на кухню, она увидела того, кто этот рассвет застал.
Терехнан, сидящий за маленьким столом с собранными в хвост волосами, искусно выписывал портрет этот рассвета на холсте.
Это была большая рыжая женщина — если бы у катаннцев была мать — покровительница, то, скорее всего, это была она. Её кожа была жёлтой, от самых нежных оттенков переходя в тёмные и грязные; красный румянец вмешивался с цветом кожи так, что ближе к носу аловатый оттенок становился таким же рыжим, каким и были её волосы. Её лицо в профиль было изображено крупным планом, как и её развевающиеся волосы. Сзади лишь виднелись белые — белые цветы. Глядя на эту картину, Лика вспомнила оранжевый витраж с изображённым жёлтым солнцем на стекле входной двери — он был прямо за её спиной.
Отец потянул зелёный чай из разноцветной чашечки — на этот раз это была бирюзовая чашка в чёрную крапинку. Лика взглянула ещё раз на обросший плющом потолок: у двери с витражом висел ловец Солнца, а у окна — ловец снов; и сидел отец ближе к ловцу снов, как будто пришедшее солнце он видел спиной и тут же наносил на холст.
Терехнан поставил чашку на место, закуривая и оглядываясь на Летхерне:
- Доброе утро, — он улыбнулся, хватая её за плечо, — Ты рано, но это хорошо. Вот, взгляни, — он выдохнул голубой пар и поставил трубку с вырезанными на ней голубыми птичками на стол, — Что скажешь?
Лика смотрела на рыжую женщину и на непокрашенные белые цветы:
- Рассветало? — тут же спросила она.
- Ох, да еще как! Тебе, Лика, надо было видеть, как рассветало, — отец заправил голубую рубаху в тёмно-синие катаннские штаны не по размеру.
Лика грустно взглянула на отца.
В таком кризисе она чувствовала невероятную вину и стыд за то, что она никак не могла взяться за кисти и донести свою истину путём рисунка, а другие пути, ей, к сожалению, были непостижимы.
Но истина у неё была — истина о том, что полюбив себя самого; такого, какой ты на самом деле; укороченному телесной оболочкой сознанию откроется любовь ко всему живому и настоящая свобода от злости.
Но никак она её не могла передать.
Отец, заметив это её смятение, взял её за руку:
- Подойди поближе, — он усадил её на свои колени, — Что ты видишь?
Лика вгляделась ещё раз:
- Ты нарисовал рассвет как чудесную девушку, — затрудненно произнесла она, — Больно уж красивым был рассвет.
- Да не просто красивым, моя дорогая, — отец схватил холст в руки и стал показывать, — Когда я проснулся и вышел, я увидел рассвет. Вот этот рассвет. И я вышел на улицу, и вдруг моя душа наполнилась такой любовью к этому рассвету, и к мокрой росе, и к этому всему моменту. Смекаешь?
Лика поморгала.
- И меня переполнило таким количеством образов и слов, которые я никак не смог передать. Только так, — он положил на стол холст и снова закурил, — Ты не видела рассвет, так? Можно тогда написать то, что ты застала, — Лика напряженно заморгала:
- Ночь?
- Ночь, — закивал Терехнан, — Помнишь, какая мгла была. Что ты чувствовала?
- Беспокойно было, — Лика посмотрела прямо в его глаза, — Тревожно. Но ведь... — она замялась под вопросительным взглядом отца, — Но ведь истина в любви, разве не так?
Отец посмотрел на неё со всей свойственной ему проницательностью, отчего Лика подумала, что сказала что-то не то:
- Тревога ведь не любовь, — она заинтересованно вгляделась в отцовское лицо.
- Так полюби её, — мягко ответил Терехнан.
Кажется сейчас Лика полностью поняла смысл своей истины.
Любить все. Не только любить любовь. Не только хорошее.
Любить отвратительную, тревожную сторону; любить страх и боль — любить за то, что это можно почувствовать; за то, что это жизнь.
Такая, какая она есть — где-то красивая, где-то не очень; где-то приятная, где-то страшная; где-то взлет, где-то падение.
И никогда и нигде она не испытает больше этих ощущений.
Терехнан мило улыбнулся, а Лика просто замешала краску.
***
Лео проснулся достаточно поздно по своим меркам, но за это он не испытывал ни капли стыда, и даже проснувшись от Солнца, которое пробивалось сквозь зелёные занавески, он пролежал ещё с полчаса, ощупывая своё тело.
Болело. Не так ужасно, но неприятно. В этом плане он даже завидовал катаннцам — им хоть бы хны.
И всё-таки, надо было спускаться.
Внизу он увидел сидящую на отцовских коленях Лику. Она что-то очень упорно рисовала тёмной краской, которая еле заметными пятнами была размазана по её щекам.
Лео подошёл сзади.
На него обратил внимание только Терехнан, но и тот промолчал.
Взору Лео предоставился мужчина в профиль с вытянутым носом и длинными фиолетовыми волосами. Кожа его блестела нежно — -лиловым, а глаза в форме треугольников активно замазывались чёрным, как и то, что происходило сзади него силуэта. Хотя то больше походило на некую звезду вокруг его очертаний, либо на беспорядочное расположение чёрных мазков, так как края картины были нежнейше белыми.
Только глазам осталась участь быть замазанными черным в несколько слоёв — краски было настолько много, что она стекала по голубоватым щекам мужчины.
Лика была слишком увлечена, поэтому её отец ещё раз обернулся на юношу:
- Ах, Лео, здравствуй — здравствуй, — прощебетал он, привлекая внимание девушки, которая тут же оторвалась от рисования и обернулась на вошедшего, — Как ты себя чувствуешь?
- Паршиво, — прыснул барканец, — Ничего не найдется съестного?
Терехнан поставил Лику на пол, отчего та слегка закачалась, и стал рыскать:
- Ну, — протянул тот, — Если мы подсуетимся, то выйдет дивный омлет. Не мясо хжува, но что имеем, — он подмигнул, призывая помочь с приготовлением.
***
Завтрак был разложен по разноцветным тарелочкам, в кружки был налит зелёный чай. На полуденном солнце быстро высыхали краски.
Юноша смотрел на Лику в нежно-голубом катаннском платьице — перед сном она лишь успела снять штаны и пончо. Сейчас она смеялась шуткам отца и определенно радовалась тому, что они тут все сидят.
- Ну чего, — начал отец, намывавший посуду, — Куда держим путь, бойцы? Назад в Баркацну?
Девушка слегка заглохла, а Лео принялся отвечать с глубоким вздохом:
- В Еннеле же, — он подошёл к Терехнану.
-
А, точненько... — отец положил последнюю тарелку, которую моментально вытер и подошел к Лике, — Слушай, а вот как это?
- Чего... Это? — Лика совсем не поняла вопроса.
- Ну, чувствовать боль, — выдохнул Терехнан, — Это конечно ужасно, но... Не ощутимо.
Лика засмеялась.
Только в таком положении она поняла, как же хорошо быть катаннцем и не знать этих бед с физической оболочкой, оттого и верить в исключительно духовную.
- Как будто мы тебя взяли с двух сторон и потянули, — она хихикнула и повисло напряженное молчание.
Благо, что недолгое.
- Ладно, — Терехнан потрепал свою дочь по голове, — Надо собираться в это Еннеле.
Глава 11 – Прощание
Снова свет.
Уже знакомый ей свет.
Дышать было тяжело, из-за чего она проснулась.
- Доброе утро, — кивнул Гонан, — Как самочувствие?
Лике нужно было отдышаться.
Последнее, что она помнила это то, как долго они шли до Еннеле, как спали на земле, а отец готовил им что-то невиданное, рассказывал истории на ночь и напевал под нос песни.
Помнила, что пришли к Гонану, но не знала, что было потом.
- Я в порядке, — сказала она, на что врач улыбнулся.
- Очень рад, Лика, — он пожал ее ослабевшую руку, — Операция удалась.
И Гонан стал проверять её болевой порог — стандартный катаннский. Лика снова почти не чувствовала боли.
Обернувшись, она увидела Лео, который, сидя на стуле, спал.
***
- Всё, пришли к Гонану, — баюкал её Терехнан, — Всё в порядке будет. Дождёмся его, примет, покопает кости — да и всё, живчик!
Гонан нашёлся быстрее, чем они предполагали — на леовой памяти, когда он впервые оказался тут, он сильно дольше ждал врача.
А тут Гонан, только заметив Терехнана, принялся с ним здороваться и готовить операционную.
Девушка волновалась, даже Лео это замечал; Лео это замечал и слушал, как Терехнан её успокаивает — он бы так не смог. Он бы сказал: "Да ладно тебе" и пошёл.
Юноша слушал их донельзя простые разговоры и радовался тому, что наконец, его жена была счастлива.
А потом они отправились в приготовленную для них комнату.
Лео просто сидел снаружи.
***
Во время операции он успел даже уснуть.
И представлялось ему, как медицинские трубки связывают сердце Терехнана с Ликиным — может, так оно и было на
