Спасшиеся и погибшие

больше споров и склок, чем разумных слов.
АНТОНИЙ.    Так что же ты предложишь?
СТАРЕЙШИНА.   Ты хочешь знать, что делать. Молиться. Мы должны молиться.
ФОМА.  Мы молились, и что толку?
ПАХОМИЙ.  И Иосаф молился.
ЛУКА.  Ничто нам не поможет.
ФОМА.  У нас нет выхода.
ИОННА.   Он сказал, что погибнут все, если Он не получит своего.
СТАРЕЙШИНА.    И что же по-твоему мы так легко сможем отдать на растерзание своих братьев?
ИОННА.   Я ничего не знаю. Что делать и как быть.
АНТОНИЙ.  Мы должны, мы вынуждены дать Ему то, что Он хочет.
СТАРЕЙШИНА.  Да смилостивится над нами Бог...
БЛАЖЕННЫЙ.    Бе-е... Бе-е... Бе-е... Блеяли овцы, когда волк пришёл. У них были рога, их было много. Но они лишь блеяли. Бе-е.. Бе-е... Блейте. Только не зовите это молитвой.
ФОМА.   Опять он за своё! Как смеешь ты перебивать старейшину?
БЛАЖЕННЫЙ.    Ладно бы он что-нибудь говорил, а ведь только блеял.
ФОМА.   Не смей оскорблять самого мудрого из нас!
БЛАЖЕННЫЙ.   Разве баран с самыми большими рогами умнее прочих?
ФОМА.   Замолчи!
ЛУКА.  Что вообще ему здесь надо?
ДИОНИСИЙ.  Ему нечего делать на нашем собрании. Едва ли он понимает, что происходит.
ЛУКА.   Его надо прогнать.
ФОМА.   Не прогнать, а изгнать вообще. Давно пора была.
СТАРЕЙШИНА.  Худой ли добрый, умный или глупый, но он — наш брат. Он один из нас. Он — часть общины.
ФОМА.  Самая худшая её часть.
БЛАЖЕННЫЙ.    Бе-е... Бе-е... От страху они друг друга начали бодать. Блейте трусливые глупые овцы. Бе-е....
ЛУКА.  Уйди, дурак!
ФОМА.  Поди прочь! Не то огрею.
АМВРОСИЙ.  Лучше замолчи, не то тебе не миновать беды. Неужели не понимаешь, в каком все состоянии?
ФОМА.   Что толку с ним говорить как с человеком?
МАРИЯ.  Что вы накинулись на него? Он не понимает, что говорит.
ФОМА.  Вот пусть и молчит.
МАРИЯ.  Не обращайте на него внимания. Он и замолчит.
БЛАЖЕННЫЙ.   Бе-е... Бе-е....
ФОМА. Замолчи, дурак! Иначе я за себя не ручаюсь. Можешь ты понять своим умишком, какая над нами всеми нависла беда?!
БЛАЖЕННЫЙ.  А что такое случилось? Неурожай?
ПАХОМИЙ.  Ты же видел Его. Как и мы.
БЛАЖЕННЫЙ.   Вас что так напугала эта тень?
ИОННА.  У него не было тени.
БЛАЖЕННЫЙ.   Он сам и есть тень. Всего лишь тень. Нашли чего бояться? Лучше бы позаботились о ужине. А то из-за собрания так все и останемся голодными.
ФОМА.  Уйди, проклятый!
БЛАЖЕННЫЙ.    Ой! Как больно он меня своим рогом боднул. Глупый баран.
ЛУКА.   Гоните его.
БЛАЖЕННЫЙ.   Гоните как Миссию. Вот спасибо.
ЛУКА.  Ты смеешь сравнивать себя с Миссией?
БЛАЖЕННЫЙ.    Уж лучше сравнивать себя с Ним, чем с вами.
ФОМА.  Ты договоришься. Ещё одно слово...
МАРИЯ.   Оставь его. Он не разумен.
СТАРЕЙШИНА.    Не трогайте блаженного. Не берите на себя грех.
БЛАЖЕННЫЙ.   Да, как будто вам итак грехов мало.
ФОМА.  Ну всё!
БЛАЖЕННЫЙ.     Молчу. А то ещё затопчете. Кажется, среди овец затесался бык. (Поспешно закрывает рот рукой, продолжая при этом тихо издавать разные звуки — мычит и блеет) 
ФОМА.  Наконец-то умолк.
ДИОНИСИЙ. Что мы решим?
АНТОНИЙ.  Кто-то должен пожертвовать собой.
АМВРОСИЙ.  Чтобы спасти всех.
ПАХОМИЙ. Семь человек.
АНТОНИЙ.  Всего семь.
СТАРЕЙШИНА.   Целых семь. Семь наших братьев.
ИОННА.  Вы забыли, они отдадут не только жизни, но сами души. Он говорил о душах.
АНТОНИЙ.  Всё равно я готов. Быть может, когда-нибудь через мириады лет, Господь смилостивится и спасёт меня из той Геенны, в которую утянет этот треклятый бес.
АМВРОСИЙ.  Что ж, раз уж я решился.
МАРИЯ.  Я пойду.
АНТОНИЙ.  Женщина? Как можно?
МАРИЯ.  Лучше я, у меня ещё нет семьи.
ТАИСИЯ.  Пусть лучше идут самые старые, как я. Мы уже достаточно пожили. Зачем губить молодых?
КАССИОДОР, ЕВСЕВИЙ, МАРИЯ (наперебой).   Нет, мы уже согласились.
ИОННА.  Стойте, Он же говорил, что Ему нужны семь самых чистых, самых верных.
ДИОНИСИЙ.  Кто из нас самый благоверный. Как решить, кто достойнее?
ИОННА.  Мы не можем выбирать, кому лишиться жизни и тем более души.
ПАХОМИЙ.  Но кто-то всё равно должен пойти.
БЛАЖЕННЫЙ.   Ой, дураки. (Затыкает рот, сдерживая смех)
АНТОНИЙ.  Готов я, также Амвросий и Мария. Кто ещё?
ЛУКА.  Я бы пошёл, но как же дети?
АНТОНИЙ.  Для того и нужно идти, чтобы спасти детей.
ЛУКА.  Не могу.
ДИОНИСИЙ.  Я бы пошёл, но жена на сносях... Она не переживёт, если меня вдруг не станет. Да ещё таким образом.
Остальные мнутся и опускают глаза.
КАССИОДОР.  Я пойду.
ТАИСИЯ.  Тогда и я. Как мне без тебя остаться?
КАССИОДОР.  Но ты не можешь.
ТАИСИЯ.  Оставим споры. Я вижу, что ты твёрд в своём желании. Утвердилась и я.
ЕВСЕВИЙ.  И я пойду вместе с вами. 
МАРИЯ.  Я не поменяла своего решения.
АНТОНИЙ.  Кто ещё? Нужен один. Это ради всех. Это нужно Богу.
ПАХОМИЙ.  Я готов пожертвовать собой... Как ни страшусь, но если так надо... Пусть он заберёт меня...
СТАРЕЙШИНА.   Я не могу допустить такой жертвы.
ПАХОМИЙ.  Это жертва не тебе. Это жертва Богу.
БЛАЖЕННЫЙ.  Ты хотел сказать —  Сатане... Хотя молчу. Правда вам так не по нутру сегодня.
АНТОНИЙ.  Итак, есть все семь человек. Отлично.
БЛАЖЕННЫЙ.  Лучше не придумаешь.
СТАРЕЙШИНА.   Надеюсь, вы все выговорились. Теперь выскажусь и я. Вас всех я помню ещё малыми детьми. Вы росли на моих глазах.
ТАИСИЯ.   Кроме меня, думается.
СТАРЕЙШИНА.  В самом деле. Однако и тебя я помню ещё юной девушкой. Помню твоего покойного мужа, когда он даже в твоих женихах не числился. Вы все мне как дети. Как я могу отдать вас какому-то чудовищу? Как могу отпустить? Не важно, что говорил, чем угрожал  посланец ада. Мы не будем следовать этому. Никто из нас по своей ли воле или по всобщему решению не уйдёт к Нему. И это моё последнее слово.
БЛАЖЕННЫЙ(удивлённо).   Надо же. Наконец-то, хоть один заговорил человечьим голосом.

Третье явление

ВОЖДЬ.   Нам надо пополнить припасы. Мои воины начинают голодать. Коням нужен корм. Этот странный человек проведёт нас к поселению, где мы найдем всё, что нужно.
ЖРЕЦ.    Почему он взялся проводить нас?
ВОЖДЬ.   Не знаю. Это страшный человек. И я его боюсь.
ЖРЕЦ.   Мой вождь, ты — храбрейший из нас. Ни один воин не может сравниться с тобой. В бою никто не может одолеть тебя.
ВОЖДЬ.  Я боюсь его, как боятся змеи, ядовитых скорпионов. В нём таится какая-то страшная сила. Я чувствую её.
ЖРЕЦ.    Я дам тебе надёжный оберег.
ВОЖДЬ.    Вознеси жертвы. Убей одного из моих коней. Следует задобрить богов.
ЖРЕЦ.    Твоя воля будет исполнена.
ВОЖДЬ.  Он появился неожиданно. Словно ниоткуда. Сказал, что рядом есть мирная богатая община. Что приведёт к ней. Он хочет одного, чтобы мы убили всех без разбора. Женщин, детей. Всех. И я сделаю это. Лишь бы больше его не видеть. Скажи, какой из наших богов может защитить меня?
ЖРЕЦ.   Вчера я вопрошал высшие силы. Все знаки говорили о том, что он ничего не сделает нам.
ВОЖДЬ.   Которую ночь мне снятся странные сны. В них являлся ребёнок с седыми волосами. Он говорил что-то о грехе, о жертве.
ЖРЕЦ.     Много есть богов. У каждого народа на каждое явление существует свой бог. Как люди между собой различны, так разнятся и боги. Верховный бог огнепоклонников таинственен и коварен. Персы не могли и желать себе более подходящего покровителя. Боги эллинов лицемерны и жизнелюбивы, подобно им самим. Боги северных народов жестоки, сильны, свирепы. Они любят кровь.
ВОЖДЬ.   А Бог христиан?
ЖРЕЦ.    Бог христиан — это Бог слабых и ничтожных. Ему по сердцу рабы и больные.
ВОЖДЬ.    Они считают, что Он защищает и спасает их.
ЖРЕЦ. Он никого не защищает. Просто это единственный бог, согласившийся покро-вительствовать угнетённым. Потому они так и чтут его.
ВОЖДЬ.  Они не отказываются от Него. Готовы идти ради Него в огонь, на любые муки и жертвы.
ЖРЕЦ.     Если бы этот бог был и вправду силён, им бы не надо было это делать.
ВОЖДЬ.  Я не люблю христиан. Не пьют вина, не любят женщин. Не приносят жертв. Обряды у них скрыты от посторонних глаз. Их Бог пугает. Это бог уродства, болезней и страдания. И та община, которую мы должны разрушить, как раз принадлежит христианам.
ЖРЕЦ.     Ты сделаешь то, что хочет наш проводник?
ВОЖДЬ. Да. Когда я говорю с ним, у меня внутри всё холодеет. Он исчезает и появляется незаметно. Колдун он или что иное, не знаю. Я выполню его желание. Что ещё тебе вещали боги?
ЖРЕЦ.    Успех. Достаток. Слава. Тебе нечего тревожиться, могучий вождь. Никто из смертных не в силах тебя сокрушить. Ты попираешь всех своих врагов. Ты — меч. Ты — и рука его несущая.
ВОЖДЬ.   И скоро меч этот вновь изведает крови.

Четвёртое явление

Антоний идёт во главе шестерых человек к хижине старейшины, но уже у самой двери останавливается.
АНТОНИЙ.   Вы тверды в своём решении? Ещё раз подумайте. Сомневающийся не должен идти. Ни я, ни кто другой не обвинит вас в малодушии. Видит Создатель, мне самому страшно и не раз меня посещала мысль отказаться.
КАССИОДОР.    Ты можешь не проверять нас. Мы все идём.
АНТОНИЙ.    Как женщины, так и мужчины?
МАРИЯ.    И в женщинах решимости не меньше, чем в мужчинах.
АНТОНИЙ.   Даже больше, как я погляжу. Итак, семь человек есть. Теперь надо переубедить старейшину. А это будет нелегко.
Они входят.
СТАРЕЙШИНА.   Вы? Опять будете проситься на смерть? Можете не начинать. Я не даю своего согласия.
АНТОНИЙ.   Боюсь, тогда нам придётся уйти без твоего согласия.
СТАРЕЙШИНА.   Насколько я понял, тот страшный человек-нелюдь говорил, что все, вся община должна избрать семерых, а не они сами. Я лично, как и все прочие, благодарен вам за вашу жертвенность. Не сомневаюсь, что Бог воздаст вам за неё, но да простят меня Небеса этой жертвы я их лишу.
АНТОНИЙ.   Думал ли ты, что это может быть всего лишь испытание, как с Авраамом и сыном его?
СТАРЕЙШИНА.  Что только я ни думал и при этом не знаю, что и думать. Если ты прав, и всё это испытанине нам, то в чём оно тогда заключалось для несчастного Иосафа? Такой кроткий, такой добрый. И такая ужасная смерть.
АНТОНИЙ.   Ужасная, но и праведная. Пахомий, скажи, каковы были его предсмертные слова.
ПАХОМИЙ.   Он умирал с именем Господа на устах.
АНТОНИЙ.   Разве это не мученичество, которое прославляют во всех землях наши браться по вере?
СТАРЕЙШИНА.   Ты поистине одержим этой идеей мученичества. Молишься с таким усердием, что иные могли бы счесть его неистовством.
АНТОНИЙ.   Есть и более усердные молитвенники, чем я. Моё неистовство, как ты выразился, происходит лишь от того, что мне вечно не хватает сосредоточенности.
СТАРЕЙШИНА.   Вот и все подвижники, преуспевшие на путях веры, также считали себя хуже всех. Признайся, Антоний, ты мечтаешь о подвиге во имя веры. Это похвально и даже необходимо для христианина. Хотя и грозит привести к тщеславию, которое уже есть грех. Ты готов пожертвовать собой. И это тоже похвально. Однако вместе с собой ты обрекаешь ещё щесть человек.
АНТОНИЙ.   Бездействием мы приговорим всех.
СТАРЕЙШИНА.    Тебе не дано знать, что будет.
АНТОНИЙ.   Но и ты не можешь этого знать.
СТАРЕЙШИНА.    Как никто из смертных.
АТОНИЙ.  И ты думаешь, слова о том, что все погибнут как Иосаф, были лишь пустой угрозой?
СТАРЕЙШИНА.   Нет, как раз в этом у меня нет сомнений.
АНТОНИЙ.   Ты обвинял меня, что я обрекаю шестерых своих братьев на смерть. Но ты же сам готов обречь всех. 
СТАРЕЙШИНА.    Тем более великой жертвой будет, если погибнем мы все.
Антоний не находит больше доводов.
АМВРОСИЙ.    Подумай о детях. Дети погибнут.
СТАРЕЙШИНА.    Я думаю и о детях, но и о вас