– Здравствуй, дорогой! Какой ты молодец, что сегодня пораньше… – кивок пышной гривой, – Как же ты его балуешь – просила же!.. Не раньше, чем на Рождество!
– Ничего… И на Рождество что-нибудь придумаем… Пока мы себе можем позволить – пусть ребёнок… – дальнейшее опять слилось в простой фон. Потому что Джимми, наконец, справился с упаковочной пленкой и веревками, и открыл крышку.
– Па!!! О-о!.. У-у-у!.. Спасибо! Спасибо-спасибо-спасибо!!! – Джимми учмокал отца, сыпля возгласами восторга и благодарности, и чуть не задушив столь ценного предка, подарившего ему столько радости.
Наконец сына удалось оторвать от шеи, и Ма увела отца переодеваться и «поговорить», а Джимми потащил драгоценную «КакВсамделишнуюЖелезнуюДорогу», с домиками, паровозом, лесами и тоннелями, к себе… Ух!.. Надо столько всего сделать – расчистить угол, убрать ракетодром! Иначе просто негде будет разместить такое Чудо!
Надо ли говорить, что странный сон, приснившийся на шкуре тигра, напрочь выветрился из головы задолго до того, как его удалось всё же поздним вечером уложить в постель.
Как он оказался в этом странном месте, Джимми не знал.
Может, ему опять всё снится?.. Но щипание себя за руку ни к чему не привело.
Ладно, придётся осмотреться.
Пока ему ничего, вроде, не угрожает непосредственно. Хотя… Вон та шестерёнка как-то уж слишком быстро… Приближается! Джимми отодвинулся в сторону.
Ф-фу – пролетела мимо!
Огромное серо-розовое пространство без теней и видимого источника света жило своей бесшумной, но крайне деятельной жизнью.
То, чем это пространство было заполнено, слишком уж сильно напоминало в десятки, сотни раз увеличенные механизмы дядиных часов.
Вон те мощные барабаны наверху – в них, наверное, жизненная энергия, или… Что-то такого же типа. А вон те шестерёнки – приводят в движение… руки и ноги! А сколько вокруг людей!.. С лицами-циферблатами.
И все эти фигуры, и женские и мужские, оказывается, словно стрелки, движутся только от воздействия пружин, кривошипов, шестерёнок, валов и шкивов с ремнями!.. Да и вообще – всё здесь: и дом[i]а[/i], и деревья, птицы, даже водопад из большой речки – приводилось в движение, вроде, от мощных заводных пружин, путём передачи движения через очень сложную и запутанную на первый взгляд, систему этих самых шестеренок-шкивов-рычагов…
Самым реальным, существенным в этом Мире, несомненно, было то, что все медно-железно-стальные детальки выглядели как и в жизни: блестящими, материальными, весомыми, и, если можно так сказать – потрясающе красивыми и монументально-солидными.
Люди же выглядели полупрозрачными условными схемами-контурами.
Да-да, именно так! Словно духи или приведения: просвечивающие, с размазанными очертаниями тел и лиц. И если шестерёнки, валы и рычаги двигались, вращались, перемещались, приходили в зацепление и снова разбегались, то кукольно-гротескные фигуры людей застыли в полной неподвижности. Словно второпях кем-то не до конца вылепленные скульптуры-пародии.
Впрочем, не лучше выглядели и дом[i]а[/i], леса, реки и всё остальное, относящееся к привычному Миру – зыбкое и полупрозрачное, словно намалеванный на колыхающемся от любого дуновения тонком полотне, задник в плохом театре.
Джимми присмотрелся к себе. Он один мог здесь передвигаться и выглядел… Как механизмы – сугубо материальным и весомым. И уж точно – не прозрачным. Но…
Он висел в воздухе.
Пространство над- и под ним заполняли детали, механизмы, предметы и люди – а он мог словно бы плавать по собственному пожеланию – вверх, или вниз. Вперёд, назад, в стороны…
«Вперёд!» – приказал он мысленно. И тут же так и произошло: он двинулся вперёд, уворачиваясь от шкивов с приводными ремнями, или ходящих взад-вперёд стальных штоков-рычагов.
Чем-то всё это напомнило посещение Комнаты Страха на ярмарке, куда их с сестрой водил Па где-то год назад. Ну, сестра-то вряд ли чего запомнила – ей тогда было два, а вот Джимми… Его напрягало то, что в темноте, к которой глаза ещё не привыкли, нужно было ещё и уворачиваться от каких-то рук скелетов, людоедских морд и пиратских мечей.
Внезапно он приказал себе остановиться. Вот: хоть кто-то знакомый!
Это оказался Рупперт Шрёдер – сверстник Джимми, и извечный враг по группе Подготовительной Школы. Именно Руп постоянно изводил Джимми насмешками над его маленьким ростом и тощими ногами… Ну ладно – сейчас он покажет, у кого ноги тоньше!..
Не очень хорошо осознавая, как именно и что он делает, Джимми стал массажировать и нажимать своими материально-плотными руками на ляжки и икры Рупа, делая их всё тоньше, и бурча про себя: «Посмотрим, что ты запоёшь теперь, идиота кусок!»
Окинув критическим взглядом дело своих – не то рук, не то сознания, Джимми злорадно рассмеялся. В тот же миг всё вокруг стало таять…
Он провалился в полную тьму.
Но про себя Джимми успел подумать, что такого странного и глупого сна ему отродясь не снилось…
Утром всё было как обычно: его разбудили, сообщив, что он проспал будильник.
Сердитая гувернантка-мулатка заставила почистить зубы, позавтракать, надеть ненавистную форму. Шофёр матери повёз его в её машине в чёртову школу – во всю ту же подготовительную группу. Родители Джимми во что бы то ни стало желали видеть сына во всех отношениях «готовым» к престижнейшей школе для отпрысков виднейших семейств города.
Странно. Главного врага-дразнильщика и придурка Рупа сегодня почему-то не было на занятиях.
Со смутно нарастающим чувством беспокойства, стыда и отчаяния от того, что вряд ли удастся что-то из сделанного словно бы и во сне, понарошку, но – в реальности отразившегося, похоже, страшной свершённостью, как-нибудь исправить, Джимми поминутно ёжился, вздыхал и потел.
Поэтому внимание и мыслительные способности на получасовых уроках чтения, чистописания и естествознания оставляли желать куда лучшего. Равно как и полученные отметки. Математику он вообще конкретно завалил.
Так что матери, приехавшей за сыном лично, к двенадцати, миссис Шарлотта Бург (вредоносная старая дева, настоящий монстр в очках), выговаривала, что «Сегодня Джимми [i]чрезвычайно[/i] рассеян. Концентрация внимания и логика совсем не те, что на прошлой неделе… И вероятно, четвертные отметки будут…»
Джимми, воспринимавший это как всегда в виде досадного бормотания, висел на руке матери, заставляя ту то клониться набок, то с усилием выпрямляться, так, что в конце-концов она даже сердито одёрнула его. Тогда он попробовал закинуть пробный камешек:
– Ма! А почему сегодня не было Рупа? Мы с ним хотели… – он замолчал, так как не смог придумать убедительный предлог – «они с Рупом» никогда ничего сделать «вместе» не хотели!..
Однако нужного результата он добился – Ма спросила у вредной старухи:
– Да, кстати, Миссис Бург – я что-то не вижу юного Шрёдера. Надеюсь, он не болен?
Миссис Бург, несмотря на всю её сдержанность, как-то изменилась. Сердце Джимми замерло, предчувствуя самое плохое! Он всегда (Ну, когда настраивался должным образом!) как бы мог чувствовать…
Не мысли, нет! Но, вероятно, эмоции, душевное состояние других людей…
Так вот: «сухая и чёрствая» старушка взаправду была [i]очень [/i]расстроена. Она…
Еле сдерживала слёзы!
Вот уж этого Джимми и предположить никак не мог! Что в «занудном сухаре в очках», в миссис Бург столько сострадания! И чувства долга. Перед ними – юными олухами и балованными бездельниками! И перед их родителями: она и вправду переживала: за учёбу и будущее подопечных!..
Пока всё это открывалось перед мысленным взором мальчика, миссис Шарлотта, сделав знак его матери, отвела ту вглубь коридора, и что-то страшное начала говорить – у матери, всегда такой непосредственной и жизнерадостной, вытянулось лицо, и сжались кулачки.
Однако когда спустя всего пару минут она вернулась к сыну, то старалась улыбаться, как ни в чём не бывало. По дороге к машине сказала, что на обед будет шикарная рыба под майонезом, а из оранжереи уже доставили свежую клубнику.
Джимми слушал, кивал, а сам ощущал, с каким трудом даются матери обычные, вроде, фразы об их жизни и привычном окружающем Мире…
А ведь что-то в них теперь точно шло не так, как всегда!..
И не только в Жизни и Мире: что-то шло не так и в самом Джимми.
Словно что-то гигантское, давящее и гудящее-ревущее, постепенно наваливалось снаружи, сминая ту тонкую прозрачную перегородку, что отделяла его и его привычный круг бытия – от мрачной и злобной реальности… Подлинной Реальности?.. Космоса?
[left]Этого он не знал. Но чувствовал – ничто не будет так, как раньше, когда он, беззаботный и глупый мальчик, думавший только о своих играх, развлечениях и мелких эгоистичных желаньицах, вовсю валял
