сорвавшись, захохотала. И было в ее голосе, именно сейчас, что-то знакомое, дикое и жуткое.
- Поплыла подружка. Кобель захотел трахнуть сучку, да не вышло.
Гамаль Шаадим ответила ей и потом произнесла – Это не любовь была, а просто умственное гипнотическое помешательство. Ладно, давай собирайся. И хватит болтать - произнесла еврейка Гамаль Шаадим. Быстрей приходи в себя и давай дклать ноги отсюда.
В этот момент, Джудит подумала про себя - « Была любовь или не было никакой любви. Да, какая теперь разница. Одна лишь забава и развлечение. А вообще, я не плохо этой ночью поиграла и повеселилась» - подумала она в этот момент, домывая свои руки в теплой под краном воде.
Она продолжила уже самодовольно и снова, рассматривая себя и созерцая в той иудейской древней черной симле платье с той белоснежной палача и ночного мужеубийцы накрученной чалме на своей голове. В золоте украшений. Влюбленная в саму себя и свою убийственную для всех мужчин красоту древней вдовы иудейки библейской Ветхозаветной Иудифи. Наслаждаясь и восхищаясь тем, что смогла совсем недавно сделать.
– Но, ты был хорош, мой любимый Оливер Макафферти - она произнесла, сама себе и уже громко и вслух, сверкая сейчас опять как в момент расправы над Оливером, хищно, безжалостно и кровожадно своими девичьими карими обворожительными глазами. Под изогнутыми дугой на смугленьком в кофейном отливе бархатистой нежной кожи миловидном личике бровями, любуясь собой в туалетном зеркале. И заканчивая отмывать свои такие же смугленькие преступные смертоносные руки от его крови, добавила – Да, и я неплохой актрисой, как видно оказалась.
Внезапно раздался, где-то в самом гостиничном номере снова дикий, сумасшедший и истеричный громкий женский смех самой ее подружки еврейки танцовщицы живота Гамаль Шаадим, вероятно услышавшей ее эти самодовольные и самовлюбленные в саму себя Джудит слова. Постепенно переходящий в смех и звериный рев самого дракона и демона шкатулки Филиппа Лемаршана Левиафана.
И все кругом, что Джудит сейчас видела перед своими девичьими карими глазами, стало растворяться и исчезать.
Она оказалась в своей собственной съемной квартире 969 на City Holl. В своем туалете, а не в городской гостинице и дорогом на тридцатом этаже номере с такими же дверными цифрами.
Это была настоящая реальность, а не те бредовые сумасшедшие кошмарные видения, которые она только что видела и жила в которых.
В голове Джудит Флоэрти все молниеносно и внезапно прояснилось.
Она, точно вышла из самой непроглядной адской темноты в иной мир. Мир реального и настоящего, как из-под сильной дозы выкуренного опиума.
Ее точно отпустило. Даже перестала колотить дрожь в руках.
Все растворилось в самом воздухе и исчезло вместе с ее подружкой танцовщицей живота еврейкой Гамаль Шаадим. С этим городским Нью-Йоркским отелем New York Marriott Downtown.
На ней растворилась вся ее одежда. И то иудейское исчезло древнее платье Симла. А за ним и этот черный праздничный вечерний наряд. Кольца перстни на руках и золоченые браслеты.
Она, Джудит Флоэрти сейчас была лишь в одной своей женской короткой в кружевах знакомой ей ночнушке.
Это была ее настоящая и реальная квартира.
Джудит бросилась бегом в спальню, и отшатнулась в испуге в сторону, взвизгнув от охватившего ее ужаса и шока.
Она увидела залитую кровью постель. На полу валялись, разбросанными мужская обувь и вещи. Верхняя и нижняя одежда были ей не знакомы. Джинсовая синяя куртка и белая обычная мужская рубашка, синие джинсы. Белое шелковое нижнее белье. И сами узкие нательные из белого шелка плавки. Черный выдернутый полностью из штанов широкий мужской кожаный ремень. Носки и уличные с высокой голяжкой и пряжками на каблуке остроносые ковбойские из кожи крокодила сапоги.
На прикроватной стоящей рядом с постелью тумбочке лежал небольшой идеальной формы в красивых золоченых загадочных иероглифах и узорах кубик. Та самая шкатулка старьевщика и продавца Бени Кунца, что сейчас, все еще видоизменяла все еще свою идеальную геометрическую форму. Совершая обороты во все стороны, делая свою механическую трансформацию самостоятельно и без чьей-либо помощи. Она принимала различные свои виды и собиралась обратно в единое целое. Из шкатулки Филиппа Лемаршана лилась, откуда-то из самой ее глубины странная негромкая старинная музыка, был слышен металлический звон цепей и крючьев Сенобита Пинхеда, что рвали кожу и плоть своей новой жертвы, что вопила и орала от жуткой кошмарной непереносимой боли. И вторя ей, далекие вопли и стоны тех, кто оказался волею своей несчастной судьбы внутри этой адской гениальной в своей конструкции созданной руками знаменитого средневекового французского мастера умельца коробки.
Она даже не знала, кто это. Кого убила этой ночью. Но была в жутком кошмарном ужасе. Стоя в своей спальне, вцепившись и теребя свои черные длинные распущенные по плечам вьющиеся локонами волосы своими девичьими руками.
Тот, кто погиб этой ночью, был ей даже не известен.
Но, не было ни тела, ни головы. Да и вообще была ли казнь и обезглавливание приговоренного к самой здесь смерти?
На постели кроме огромного количества пролитой крови не было ничего.
Она посмотрела на настенные над постелью часы.
На них было время 09:54.
Это время было существенно отличимо от того времени, что было на момент убийства, жестокой и извращенной безумной казни Оливера Макафферти.
Судя по всему, несколько часов, просто пролетели в одну секунду, пока эта шкатулка КОНФИГУРАЦИЯ ПЛАЧА меняла свои всевозможные геометрические формы. И неизвестно, кто был с Джудит в этой спальне относительно этого времени. То ли Оливер Макафферти, то ли еще кто-то, кого подсунул ей этот мастер пыток и издевательств булавочноголовый Пинхед.
Она была поражена тем, что эта адская шкатулка была не в ее дамской сумочке, а стояла именно на прикроватной тумбочке.
Джудит кинулась к сотовому телефону и набрала трясущимися опять и снова от охватившего ее нового ужаса своими девичьими руками номер.
- Да, алле - раздался голос иранца таксиста Карима Моафи, и у Джудит Флоэрти немного отлегло от девичьего сердца и души.
- Не он! Не этот безвинный парнишка! Слава богу! – произнесла Джудит, обрадовавшись. И швырнула, обливаясь своими слезами в сторону на стоящий тут диван свой телефон.
Она, забегала по спальне, и стала подбирать мужскую одежду. Все было незнакомым ей совершенно. Но, кто-то был этой ночью с ней здесь в ее квартире.
Но, кто это был на самом деле, кого она убила этой ночью. И она ли, это совершила своими руками? Джудит Флоэрти теперь не знала.
- «Я сумасшедшая! Я убийца и шлюха! Грешница! – звучало в ее женской голове - «Сенобиты! Они придут за мной! Левиафан и Пинхед! Ты обманул меня! Ты подставил меня, адский прислужник и ублюдок! Я даже не знаю, кого убила этой ночью! Ты мерзавец!».
Она собрала в свои руки все, что смогла и снова, услышала в своей сумасшедшей черноволосой девичьей танцовщицы живота голове - «Иудифь и Олоферн. Ночь кровавой любви».
Вдруг неожиданно и громко, даже напугав ее, раздался во входной двери в ее квартиру с номером 969 громкий и звонкий звонок.
- Гамаль! – она, радостно вскрикнула, вся обливаясь слезами и в ужасе содеянного, не зная проклинать себя или даже радоваться. Джудит Флоэрти кинулась к входной двери, и с дурру отворила ее.
Там стояла на пороге ее квартиры городская полиция и все с ее этажа поднятые ночными громкими воплями и криками соседи.
Эпилог. Анафема
Как ни странно, но она даже не жалела о содеянном. Да и о чем, можно было жалеть, когда становишься совершенно бездушным и равнодушным ко всему. И с тобой твориться что-то. Что ты теперь и сама не знаешь.
Левиафан не отпустил ее. Как условились в кровавом жертвенном договоре. Он сделал только хуже. Он заточил ее между самими мирами. Миром призраков и миром реальности.
Джудит Флоэрти перестала существовать как живой вообще человек. Обреченная не стареть и жить теперь вечно, она постепенно внутренне умирала. Ее предали проклятью и анафеме. Сделали отверженной от мира самой жизни и мира смерти. Жить среди живых и смертных, и быть среди всех изгоем. Не способным жить, как живой человек и просто умереть.
От нее осталась лишь человеческая внешняя живая оболочка. А внутри ни осталось ничего. Она потеряла безвозвратно свою душу. Поначалу не заметив этого. Превращаясь постепенно в человекоподобное нечто. Но вернуть обратно было ничего нельзя. Левиафан забрал то, что считал по праву своим. И то, что теперь принадлежало ему. И отправилось на вечные страдания и муки в мире демонов Сенобитов.
Она осталась навсегда в положении междумирья, в котором оказалась, сидя вновь и безвылазно за решеткой в Калифорнийской тюрьме «СИДАРС СИНАЙ», где содержали психов и свихнувшихся на всю голову женщин убийц, закрытая от всего, вообще внешнего мира.
Джудит Флоэрти была особым пациентом этой клиники, вернувшись обратно из иллюзорного адского кошмарного мира Сенобитов и демонов в родную свою обитель опять под надзор медсестер и врачей. Ее снова упрятали в ту калифорнийскую психлечебницу как подопытного кролика.
Сам Левиафан отказался от нее, как от прокаженной и нечистой даже в пределах его самых садистических понятиях пыток и издевательств. Он отверг Джудит Флоэрти от себя. Больше не истязал и не мучил как свою любовницу. Оставив ее мучиться в своих собственных кошмарах и грехах. И это было его этакой высшей милостью для Джудит Флоэрти. Но взамен было другое, что, в сущности, оказалось не лучше первого. Вечное заточение с самой собой и своей преступной человеческой и одновременно демонической совестью. В постоянных жутких кровожадных видениях своего содеянного. Встречей с призраками. В
