приступ, блин. С этой мыслью улеглась обратно, при этом написав смс: "прости, что ночью, но почему это не получится? И вообще, когда ты со мной в этот магазин поедешь? Ответь, пожалуйста?" Ответа, конечно же, не было, но всю ночь оставшуюся я не спала. А наутро я взяла в руки телефон, чтобы ещё раз прочитать эту злосчастную смс. И знаешь, что там было написано?! "Спасибо, но сегодня это сделать не получится"! Прикинь? Т.е. ночью я проснулась, неправильно прочитала смс, написала полную хрень полчетвертого утра (про магазин и про то, почему это сейчас не получиться сделать - да уж, переспать в 03:30, действительно...) Вот такие дела, прикинь, так лохануться? Потом, подумав, я пришла к выводу, что сам виноват. Что не хрена меня было все выходные мурыжить! А то можно было бы еще не такое написать, блин! Вот я и ни на грамм не почувствовала себя виноватой, что разбудила человека ночью. И что там (в моей смс) была полная хрень. И знаешь, до сих пор не чувствую <себя виноватой>. И пришла к выводу, что еще чуть-чуть, и он меня доконает. Точнее, я сама свихнусь. Поэтому с ним либо нужно завязывать полностью, вообще вплоть до того, что бы мне ничего не знать даже через его знакомых. А уж тем более, если он решит когда-нибудь пожениться <с другой женщиной>, т.к. это точно будет мой последний день (если я об этом буду знать, конечно), или что мне нужно начать по-другому его воспринимать. Вот такие дела. И вот такие проблемки».
Из этого, равно как и других подобных рассказов было совершенно ясно, что Леночка на самом деле не столько страдает от неразделённой любви, сколько весьма артистично разыгрывает перед ним этот спектакль, наполняя его всё большим драматизмом. Джонни всё больше сомневался, что это вообще можно назвать любовью даже в нулевом приближении. Ему всё это скорее напоминало, как капризный ребёнок ложится на пол в супермаркете и, пытаясь разжалобить родителей, делает вид, что бьётся головой об пол, дабы разжалобить родителей и заставить их купить ему вожделенную игрушку. Примечательно, что ценность игрушки в основном сводилась при этом к навязчивому стремлению ребёнка обладать именно ею. Подобным образом, Леночкин бывший практически не интересовал её как человек, как неповторимая личность. Он был нужен ей лишь как объект, удовлетворявший её потребности. А также как объект, посредством которого она себя удовлетворяла сексуально. И потому вполне естественно она категорически не желала отдавать такой ценный для себя объект другой хозяйке. Однако называть такое объектно-ориентированное стремление обладать другим человеком любовью, наверное, перебор,- думал Джонни.
А 31 декабря Леночка решила разыграть для Джонни по аське с неожиданным продолжением по телефону спектакль на тему «скользящих и падающих». Начала она с того, что у неё в этот день, видимо, как следствие падения несколько дней назад, стал болеть копчик. Она повторяла про это много раз, писала, что не может терпеть и т.д. Джонни давно заметил, что она была совершенно не способна переносить какие-то негативные вещи в своей жизни. И в особенности – боль. Он представлял, каково с ней пришлось персоналу в больнице, когда она там лежала. Соответственно, ничего удивительного не было в том, как к ней там стали в итоге относиться. Конечно же, по своему ещё детскому опыту пребывания в больницах, Джонни знал, что сам был в этом плане далеко не идеален. Но если с ним самим – скорбным невротиком – было более-менее ясно, то с ней-то что не так? Увы, как ни стыдно ему было в этом себе признаваться, вопрос этот пока оставался для него мучительной загадкой. Джонни очень хотел надеяться, что скоро они смогут видеться чаще. Несомненно, наблюдение Леночкиного поведения в реальной жизни должно было прояснить ситуацию.
Разумеется, Леночка не преминула воспользоваться реальной или больше воображаемой болью в заднице с тем, чтобы улизнуть в предпраздничный день с работы. Её отпустили. Джонни попросил её самостоятельно ничего не предпринимать и позвонить ему по возвращении домой. Чтобы он был в курсе, как у неё дела, прошла ли её пятая точка, и помочь ей советом, если что. Однако ни через два, ни через три часа от Леночки не было никаких вестей. Наконец, часов через пять-шесть после своего досрочного ухода с работы Леночка позвонила ему и принялась рассказывать несколько наигранным, фальшиво-плачущим тоном, как она по дороге с работы купила какую-то мазь, и что мама ей всегда говорила «мажь побольше». Дальше, весьма артистично всхлипывая, Леночка стала плакаться ему о том, как сильно ей стало щипать, как она не находила себе места от боли, и что у неё теперь жопа красная, словно у макаки.
Поскольку Джонни не знал, верить ему в эту историю или нет, он также не знал жалеть ему Леночку или нет, хотя на чисто эмоциональном уровне выбора у него, пожалуй, не было, потому что ему было очень жалко её если не из-за боли в заднице, то из-за её несусветной глупости.
Так или иначе, у него складывалось впечатление, что она словно постоянно играла с ним в игру. В ней она о чём-то врала ему, а о чём-то, наверное, нет. И он, не имея возможности проверить или узнать наверняка, был постоянно озадачен её неразрешимыми загадками.
Казалось бы, в противоположность этому, манипуляция его чувствами, которую Леночка применила к нему за день до этого, 30 декабря, загадкой для него не была. Он уже более-менее понимал, как это работает. Но даже несмотря на такое знание, он вынужден был признать: манипуляция эта всё же работает, действуя на каком-то эмоциональном уровне, неподконтрольном его логике. Началось с того, что в тот день Джонни в очередной раз осознал, как мало значат для Леночки его соображения по поводу её ситуации, а также её самой. Остро почувствовав в очередной раз, насколько глупа и унизительна при таком раскладе его роль, он не выдержал и написал ей об этом. Джонни заявлял, что не видит смысла больше вмешиваться в чужую жизнь, для которой его мнение ничего не значит. А потому он прекрасно понимает, что ему давно пора оставить её наедине с её бывшим.
Однако такое заявление, как он и предполагал, не могло не спровоцировать наигранный приступ ярости со стороны Леночки. Она написала ему, что в такие моменты ей хочется тяпнуть его чем-нибудь тяжёлым по голове и привязать к батарее, дабы от неё не сбежал. Мол, поступить таким образом ей мешает только осознание того, что второй потери она просто не переживёт. Примечательно, что Джонни был больше всего поражён даже не тем, насколько легко она говорила о готовности лишить его жизни, ударив тяжёлым предметом по больному месту. Значительно больше его впечатляло то, как легко и эффектно она манипулирует его чувствами, заявляя, что его потеря (если она его убьёт) будет для неё сравнима по значимости с потерей бывшего. А последнего, согласно её драматическим заявлениям, она так сильно любит.
Кстати, в тот же день, когда они мирились, Леночка словно невзначай написала ему: ты же знаешь, что я тебя люблю! Естественно, Джонни не воспринял это всерьёз, однако зачем она это написала, он так и не понял.
В канун нового 2011 года в странной реплике Леночки неожиданно открылась важная черта её личности, хотя подлинную значимость этой её особенности Джонни осознал лишь значительно позже. Когда Джонни обмолвился о предстоящих более чем 10-дневных каникулах для большинства работающих, Леночка довольно парадоксально не проявила по этому поводу особого восторга. Она заявила, что ей будет скучно сидеть всё это время дома, и что лучше бы она работала в эти дни. Так Джонни узнал про Леночкину склонность к скуке, а также повышенную потребность в стимуляции со стороны окружающей обстановки, дабы развеять эту самую скуку. Правда, на тот момент Джонни не был ещё готов интерпретировать эти обстоятельства как симптом патологии Леночкиной личности, а скорее смотрел на них как на сочетание избалованности, лени и неспособности содержательно себя занять.
Видимо, скука в те дни была у Леночки столь сильной, что 1 января она заявила Джонни о своём намерении приехать к нему в гости 3 числа. Казалось бы, у Джонни от этого известия должны были быть «полные штаны счастья», и в некотором роде это было так. Однако он прекрасно понимал также, какой объём работы ему предстоит для того, чтобы предстоящий визит Леночки имел хоть какие-то шансы не стать тотальным разочарованием для обоих. Дело в том, что две комнаты (в третьей, изолированной, жила его мама) его квартиры были по большей части завалены компьютерным хламом.
Хотя ему удалось расчистить в обеих комнатах дорожки, по которым можно было комфортно ходить, не спотыкаясь о железки, ближе к 7 утра 3 января, после бессонной ночи, проведённой в разборе завалов, Джонни понял, что потерпел неудачу. В отчаянии он написал Леночке смс о том, что их встреча, назначенная на тот день, отменяется, и попытался объяснить причину. Совершенно неожиданно, Леночка устроила ему самый настоящий спектакль. Она начала с того, что высказала ему, что он разбудил её своей смс. Джонни в это не очень-то верил, однако доказать свою правоту в сложившихся обстоятельствах не мог. И к прочим источникам его дискомфорта добавилось ещё и острое чувство стыда перед бедной Леночкой. Она, по её словам, так сильно переживала свою ситуацию с бывшим, что плохо спала ночью, только ближе к утру нормально уснула, и тут Джонни будит её своей смс. После примерно получаса скандального выяснения отношений, когда они попеременно не отвечали и сбрасывали звонки друг друга, Леночка со всхлипываниями в голосе принялась говорить ему, что едет в гости к нему, а не к его обстановке. Джонни чувствовал себя просто ужасно не только и не столько из-за бессонной ночи, сколько потому, что Леночка плачет по его вине. Хотя он не мог также не отметить для себя, что плачет она как-то ненатурально, словно актриса, играющая в любительском спектакле.
В итоге, где-то около полудня не выспавшийся Джонни встретил Леночку у своей станции метро. Он начал с того, что отчитался перед ней о положенных на её телефон пятистах рублях, в порядке компенсации за его плохое поведение утром (она его об этом попросила). Как он и предполагал, все примерно 15 минут, что они топали до его дома, она сетовала на то, в какой «жопе мира» он живёт. Когда же они, наконец, пришли к нему домой, прошли в комнату и сели на диван, Леночка заявила ему, что диван ужасный, обои тоже, кругом груды железа, короче, «надеюсь, ты сам понимаешь, что не одна женщина жить здесь с тобой не будет». Джонни промямлил в ответ что-то вроде «не надо про всех женщин, говори только за себя». Однако внутренне, с горечью был вынужден с ней согласиться. Добило же его в тот день то, что Леночка отказалась пить коньяк, который ей не понравился. Ещё за день до их предполагаемой встречи Джонни поинтересовался у неё, чем её угощать, когда она приедет. На что Леночка ответила, чтобы он купил коньяк, а также чем запивать и закусывать. Тогда непьющий Джонни стал допытываться, какой коньяк. Леночка вначале отвечала уклончиво, мол, поинтересуйся у них там, в магазине, какой у них хороший коньяк. Когда же Джонни для уверенности попросил её назвать конкретную марку, она назвала какой-то крутой бренд,
