Загадка Симфосия. День пятый

якобы своим неумелым вторжением я возбудил убийц на дерзкие шаги. Не будь меня, все обошлось бы без лишней крови. Получается, это я разворошил навозную кучу — вони много, а толку мало...
      Старец потребовал от меня покинуть обитель вослед князю, Владимир, видимо, уведомил игумена, что наше расследование будет продолжаться, а тому не в жилу. Ты можешь себе представить, старец запугивает, что в противном случае не ручается за мою жизнь — и он не сумеет, да и не захочет помешать расправе над нами.
      Я тогда спросил Парфения откровенно: «В чем его-то интерес, чего он добивается? Выходит, игумену не нужен порядок в обители?..» От прямого ответа настоятель уклонился, вывернулся старый хрыч, мол, ему потребно лишь спокойствие, об остальном Господь позаботится. Вот хитрая лиса! Ну ничего, прижму его к стенке... Он того и боится, что отроется его подноготная, не желает, видать, каяться...
      Впрочем, в одном можно согласиться со стариком: после отъезда князя за нашу жизнь не дадут и полушки. Но и пусть не дают, да и я не отдамся! Коль нужно, всех по струнке выстрою, всех в стойло поставлю! Ишь чего удумал, хочет застращать посла Великого князя и Римского императора, меня — рыцаря, взявшего кре... — и тут мой боярин осекся, смекнув, что сболтнул лишнего.
      Однако его нечаянное откровение не явилось новостью. Я давно, еще в Праге, предположил, что Андрей Ростиславич возложил-таки на себя Крестное обязательство. Не знаю почему, но я был горд, что мой вожатый крестоносец. Хотя и не православных людей то поприще, но по справедливости, рассуждая — нет на Земле ничего более достойного почета, как пострадать за Гроб Господень. Вечная слава рыцарям Креста!
      Тем временем боярин, преодолевая неловкую паузу, вспомнил и о моей нужде:
      — Зачем ты-то ему потребовался? Не иначе и тебя запугивать станет. Ты, Василий, обязательно сходи к авве, прояви уважение к его летам, — боярин скоморошничал. — Но особо ему не поддавайся. Лишнего не болтай. Милей всего — прикинься несведущим, недалеким монашком. Использует, мол, меня боярин в темную, в планы не посвящает, только «поди да принеси». Давай, Василий, поиграем с игуменом в его игру, коль ему стало невтерпеж. А то так сделай вид, что устрашен его угрозами, якобы рад бы сознаться, да не в чем — предосудительного не творил, греха в помыслах не имел.
      — А-а-а... — попытался я напомнить недавнее свое похотливое падение, но боярин тотчас скумекал, что тяготит меня:
      — Ну, а коли ему донесли про твои шашни, так ты, братец, не робей. Так прямо и скажи: «Я, мол, с дальней дороги, оголодал без баб. Дело молодое, отмолю в старости...» Так ему и скажи, уткни его мужескую гордость и уже совсем по-отечески добавил. — И в самом деле, да не бойся ты его, у старца гонор взыграл, а мы причем тут?.. Нам ручки следует целовать, что разгребаем грязь в киновии, а не палки в колеса вставлять. Ишь, умник отыскался! — помолчав, боярин в раздумье добавил. — А может, и не умник вовсе, а кат висельный?.. Ну, ничего, Бог даст, разберемся... Главное, не показать, что уразумели его уловки. И постарайся, Вася, ничего не есть — не пить, ежели он угощать зачнет. Мы с тобой не голодные. Смекаешь?..
      И тут в дверь кельи раздался острожный стук. Створка отошла, и в проем просунулась сморщенная мордашка княжьего вельможи Судислава.
      Андрей Ростиславич по-хозяйски радушно пригласил боярина в келью. Тот не заставил себя упрашивать. Быстренько юркнул вовнутрь, притворяя створку, опасливо оглядел покинутый коридор. Убедившись, что остался незамеченным, старик облегченно перевел дух. Но едва заметил меня, стоящего на отшибе, помрачнел и недовольно вымолвил:
      — Боярин Андрей, а как же наш уговор?.. — кивнул в мою сторону.
      На что Андрей Ростиславич, подойдя к вельможе, полуобнял его и с расстановкой ответил:
      — Извини, Судислав Брячиславич, что не предупредил сразу. Иноку Василию я доверяю, как самому себе. Он мой первый помощник во всех делах, к тому же сведущ в книжном деле и, как мне кажется, без его совета нам никак не обойтись.
      Старый боярин пристально оглядел меня с ног до головы, после чего молча кивнул головой, дав добро на мое присутствие. Пригласив нас к столу, Андрей Ростиславич кратко, по-деловому изъяснил суть дела:
      — Убийства в обители, несомненно, связаны между собой, но их нельзя отнести к распрям ополоумевших чернецов, в том просматривается более серьезная подоплека. По моему убеждению, убийца пытается сокрыть некую тайну, краешек которой приоткрыли излишне пытливые иноки. Что же это за секрет?
      Обитель полнится разными, весьма противоречивыми слухами. Монахи, кто со страха, а кто с умыслом, городят невесть что. Но, как сказано, дыма без огня не бывает... Поэтому надобно проверять любой факт, хоть как-то проливающий свет на преступление. Нужно понять, что движет убийцей, почему он так немилосердно жесток?
      Василий, мы с боярином Судиславом Брячиславичем уже обсудили эти напасти. Нас сблизила разгадка смерти Горислава. Хотя эконом Ефрем взят с поличным, однако не все ясно в этом, казалось, раскрытом деле. Злодейства с роковым постоянством следуют одно за другим, скорее всего, конец им еще не наступил. Посему, Брячиславич, доложи-ка, что ты припомнил на досуге...
      Боярин Судислав, сотворив заговорщицкую мину на лице, начал с отдельного предисловия, впрочем, судите сами:
      — Я говорил тебе, Андрей Ростиславич, что знавал покойного князя Ярослава Владимирковича с измальства. Мы с ним пуд соли съели и в походах дальних, а более в устроении мира-порядка в княжестве Галицком. Так вот, не имел Владимиркович привычки зарывать в землю свое достояние, подобно татям лесным. Помню его знаменитые слова: «Злато призвано работать, а не лежать под спудом. А коль не приращивает самое себя, то все равно обязано служить общему благу».
      Безусловно, князь Ярослав опасался за судьбу младшего сына Олега, видя непостоянство бояр и происки окрестных властителей. Но был уверен, что порукой безопасности княжича явится то почтение, что заслужил Осмомысл от галицкого люда, да и по всей Руси. Считал он, что не изменят бояре и дружина крестоцелованью, не поднимется до времени их рука на наследника престола, а там он сам Божьими молитвами в силу войдет.
      Верил Ярослав в провидение, помня судьбину отца своего:
      Старый Владимирко, лет сорок назад, потерпев поражение от Изяслава киевского, укрылся в Перемышле. Притворясь умирающим от ран, послал к венгерскому королю с просьбой о заступничестве. Венгры поручились за него, он целовал угорскую святыню — крест святого Стефана, обещаясь вернуть киевскому князю захваченные города. Стоило опасности исчезнуть, Владимирко отступился от клятвы и во всеуслышанье подло язвил о «малом кресте». Возомнив высоко о себе, с обидами прогнал киевского посла Петра Бориславича. Но вечером, возвратясь в палаты, проходя тем местом, где днем осыпал киевлянина бранью, Владимирко ощутил словно бы удар в плечо. Князь повалился, его скоро снесли в горницу, но через час он скончался. Так-то вот!
      А что клад?.. Конечно, деньги всегда сгодятся, особенно в лихую годину. Только схрон — схрону рознь. Умные люди сказывают: «Один зарывает злато, дабы самому и отрыть, другой, чтобы досталось наследнику. Первый безмолвствует, второй доверяет другу. Но в друзьях нельзя обольщаться. Ибо велик соблазн умыкнуть запрятанное, коль нет хозяина». Да и казну в одиночку не зарыть. Нет, Ярослав Владимиркович был не столь наивен. На том и сошлись мы с тобой, друже Андрей.
      Когда я узнал, что ищешь ты какие-то рукописи или книги старинные, меня как крапивой ожгло. Вспомнил я одну давнюю историю. И сейчас поведаю ее вам, только вот попью...
      Утолив жажду, вытерев рушником губы, старец продолжил свой рассказ:
      — После казни Настасьи полюбовницы, лишенный власти княгиней Ольгой и боярами, отправился Ярослав вослед немецким рыцарям в Святую Землю изгонять сарацин. И я с ним был по ту пору... Торопились мы к Дамаску, да опоздали малость, отступил Конрад (1) с воинством своим от града того великого. Пришлось и нам повернуть в сторону запада. И вот тут-то и приключилась с нами та история.
      Оставалось нам всего полдня перехода, как вдруг заприметили мы в ущелье кровавую стычку. Безбожные турки избивали горсточку непреклонных рыцарей-храмовников. Князь отдал команду поспешить на выручку союзникам. Как ураган налетели мы из-под кручи, мигом разогнали нечестивцев. Но, к нашей печали, из тех тамплиеров лишь один в живых остался, да и то смертельно израненный. Имел князь Ярослав беседу с умирающим воином. При том случились свидетелями я да писарь княжий черноризец Ефрем. Чтобы стало понятно, скажу, что стал он потом библиотекарем здешней обители. Смекаете?..
      Издыхающий рыцарь молил князя доставить в ближнее командорство и передать комтуру уцелевший скарб, уж очень важно было то имущество. Ярослав заверил умирающего, что исполнит его просьбу.
      Погребя, как должно, павших рыцарей, дружина справляла поминальную тризну. Мы же втроем уединились и подло вскрыли походный рундук рыцаря. Он до верху был набит старинными ветхими свитками с неведомыми письменами.
      Писарь Ефрем — человек книжный, пояснил князю, что это арамейские и еврейские древности. На его ученый взгляд — они цены неимоверной. Редкий в мире государь или монастырь владеет подобными сокровищами. Хорошо бы эти свитки не возвращать, а взять себе трофеем, ибо мы заслужили такую награду. Поначалу Ярослав отверг Иудино предложение. Но писарь стал канючить и таки убедил князя. Я же по дурости не стал им перечить. Вот так и порушили обещание франку.
      Изменили мы тогда и воинскому долгу, резко повернули к морю, сославшись на плачевные обстоятельства. То походило на правду, ибо разрозненные толпы разноязыких рыцарей брели к Акке, собираясь навсегда покинуть Палестину. Добравшись до первого порта, не встав за ценой, сторговали мы латинский корабль и отчалили восвояси.
      Радуясь возврату домой, пребывал я, подобно остальным, в беспробудном пьянстве и порочной игре в кости, перенятой у крестоносцев. Но все же узрел, как Ярослав Владимиркович уединялся вместе с писарем в трюме, и там они разбирали присвоенные рукописи храмовника. На мое язвительное замечание, уж не собирается ли князь перейти в иудаизм, он осадил меня, — не моего ума дело обсуждать занятие господина. Я внял уроку и впредь помалкивал о странном поведении Осмомысла.
      По возвращению в Галич я вскоре начисто запамятовал про те свитки. А на досужие расспросы о подробностях нашего похода отвечал: «Богу было угодно, чтобы армия крестоносцев потерпела поражение от неверных. И пусть бесславье падет на императора Конрада и французского короля — никчемные то полководцы. Мы же, галичане, ни разу не показали спины сарацинам, завсегда бивали слуг Пророка, и не к чести нам посыпать голову пеплом».
      На такой возвышенной ноте старый вельможа закончил любопытную повесть. Внимая которой, мы не раз переглянулись с боярином, но выказывать собственное мнение остереглись. Андрей Ростиславич искренне поблагодарил Судислава и не стал более его удерживать.