Загадка Симфосия. День пятый

обусловлена секретными манускриптами. Список с апокрифа апостола Фомы, найденный в столе Захарии, понуждает предположить, что в монастыре незаконно сохраняются запретные писания первохристиан. А коль так, то становится понятен интерес ученой братии, готовой смертельно рисковать ради приобщения к запретному знанию. Ибо та неудержимая тяга просвещенного человека общеизвестна по всему христианскому миру... Извращенный любомудрием мозг книжника видит в сакральных писаниях скорый путь познания бытия, призванный, по его убеждению, изменить мир к лучшему. В особенности сие относится к сочинениям богословского характера, тем паче основанным на священном предании. Сочтя их руководством к действию, высоколобые ученые мужи, ведомые чрезмерной гордыней, рассчитывают стать вровень с богами, забывают участь Люцифера и его воинства.
      Уж каким таким боком, но скорее всего, покойный Захария приобрел доступ к тем раритетам... Возможно, ему, как восприемнику библиотекаря Ефрема, поручили хранить их или он самостоятельно выведал, где они спрятаны. Заимев возможность пользоваться рукописями с благой или иной целью, он взялся переводить доступные ему тексты с греческого на славянский. Насколько я знал, кроме греческого и начатков латыни, иных языков, скажем, таких, как арабский, еврейский и арамейский, он вообще не знал.
      Захария избрал себе в помощники Антипия. Видно, тот внушил доверие своей немощью, ибо из-за болезни он менее остальных подвержен подозрению в крамольном непочтении. Кроме того, при всеобщем попустительстве припадочный инок пользовался немалыми свободами: нерегулярно посещал церковные службы, уставные уроки творил в своей келье, мог не ходить на общую трапезу. Из-за жалости и сочувствия по причине своей болезни был вхож к важным инокам — лучшего сотрудника и не найти. Чтобы пытливые иноки не заприметили у него на столе древних рукописей, припадочный по мере возможностей копировал их на дому.
      Непонятно только — зачем Захарии потребовался еврейский текст? И с какой целью он показал рубрикатору библиотечные тайники? Для чего сам не покладая рук переводил скопированные Антипой пергаменты? Стоп, а откуда я взял, что он переводил тексты. Мы видели только перевод Дидима Иуды Фомы. Так что не спеши, Василий, не то наломаешь дров...
      И все-таки общая тайна крепко сплотила Захарию с Антипием. И кто знает, имелись ли еще у них совместные интересы? Во всяком случае, иноки были в одной упряжке. Вот откуда пошла упертость Антипия. Ведь он ни на волосок не приблизил нас к тайне Захарии. Наоборот, все так лихо закрутил, что мы поверили ему.
      И еще одно стало ясным, не только сбережения Захарии вынес рубрикатор после его убийства. С ними он очень легко расстался, покаянно отдал все Парфению, разыграв при том душещипательную сцену. Наверняка он, заметая следы скрытных занятий, унес и надежно спрятал потаенные бумаги.
      Андрей Ростиславич внимательно выслушал мои излияния, соглашаясь, изредка поддакивал кивком головы. Но стоило мне прерваться, как он озадачил меня. Боярин спросил, а что я думаю насчет богомаза, он то какую роль исполнял? Но я уже вошел в раж и, ни мало не задумываясь, мигом сочинил очередную версию:
      — Возможно, художник Афанасий вызнал о негласных плутнях библиотекаря. Будучи в близких отношениях, просил того поделиться сокровенной тайной. Естественно, Захария не пожелал открыться приятелю, а чтобы не разругаться с ним, наплел про клад Осмомысла.
      — Кстати, в обители все словно сговорились, так и норовят втемяшить нам байки о сокровищах старого князя. Уж очень это странно? — обмолвился боярин.
      — Но Афанасий оказался не так прост, не поверив хранителю, провел собственное расследование: проследил, подслушал или еще как, но он узнал секрет библиотекаря. И, вполне вероятно, предпринял какие-то свои шаги... Вопрос лишь в том: хорошо ли он их обдумал, не явилась ли поспешность причиной его гибели? Даю голову на отсечение, что именно после смерти Захарии он рванул напропалую, потому и расстался с жизнью. Обратившись к нам за помощью, он рассчитывал выиграть время, да прогадал...
      Мои догадки понравились Андрею Ростиславичу. Но я пошел дальше, предположил, что и эконом Ефрем многое знает и скрывает от нас. Уж очень он рисковый человек. Люди с авантюрной жилкой никогда не упустят своего интереса, любыми путями из кожи вылезут, но будут добиваться поставленной цели.
      Боярин не стал спорить. Одно только его смущало, неужто христианские реликвии столь важны, что из-за них напрочь летят головы? Ему, человеку земному, не очень то хотелось верить в безрассудность людей, отдающих жизни за древние пергаменты. Поэтому он допустил, что помимо апокрифов, скорее всего, в тайнике хранятся еще и важные хартии. Скажем, крестоцеловальные грамоты или иные сверхсекретные обязательства... Оглашение тех документов может нарушить мир и благоденствие, а то и поломать сам миропорядок.
      Расставаясь, он согласился с моей мыслью, что мы упорно уклоняемся в область досужих домыслов, мало способствующих поимке убийц.
     
     
      Глава 3
      В которой Василий сочувствует боярину и гадает, как лучше исполнить его поручение
     
      Андрей Ростиславич просил меня пристальней покопаться в «хронографе» Антипия, рассчитывая выявить остальные уникумы, заказанные Захарией. Сам же боярин собрался по утру проведать князя Владимира, который вознамерился покинуть обитель, в Галиче его ждали неотложные дела.
      Вчера поздним вечером прибыл гонец с известием, что в стольный град явились послы Святослава Киевского. Им поручено разрешить оставшиеся еще со времен Ярослава Осмомысла долговые тяжбы. Ход понятный: оказывая давление на должника, киевский князь намерен привязать Владимира Ярославича к Киеву, внести сумятицу в его отношения с Всеволодом Суздальским, да и с самим императором Фридрихом.
      Кроме того, вестник сообщил князю, что в городе стало неспокойно. Среди торговцев и ремесленников кем-то насаждаются слухи о грядущих поборах в истощенную казну. И что львиная доля тех средств пойдет на не нужную княжеству брань. Подкупленные витии трезвонят о создании отборной дружины для участия в крестовом походе, понуждая галичан открыто, во всеуслышанье отказывать в поддержке рыцарям Креста. Напуганный народ страшится блокады Галича с моря из-за неизбежного конфликта с византийцами, противниками крестоносцев. Любому дураку понятно: дряхлой империи грозит сплошной разор от продвижения немецкого воинства к Святой Земле.
      Уже передовые рыцарские отряды сцепились в схватке с ромейскими друнгами(1), ставящими препоны переправе через Босфор. Дружины крестоносцев, растекаясь по дунайской пойме и Фракии, нещадно вытаптывают земли мадьяр, сербов и болгар. Стоном наполнены мирные пажити, обираемые прожорливым воинством, конца которому не видно. Разоренные поселяне сбиваются в разбойничьи шайки, совершают дерзкие набеги на растянутые обозы крестоносной орды. А несметные полчища рыцарей, невзирая ни на что, словно саранча, опустошают благодатный край, превращая цветущие земли в мертвую пустыню.
      Получается, миссия Андрея Ростиславича оказывается под угрозой. Хотя, если быть честным, еще толком ничего не оговорено, нет даже предварительного соглашения об участии Галича в войске императора Фридриха. Враги же крестоносцев уже подняли головы, всколыхнули народное недовольство, всячески настраивают люд против святого дела. Издалека видны ослиные уши греческого прихвостня епископа Мануила, обозленного на суздальцев и князя Владимира.
      И, как на грех, очередная загадочная смерть черноризца. Хорошо, если цепочка смертей обусловлена внутренними причинами, враждой монашеских группировок или грызнёй неуемных книжников. А если она звено хитроумно спланированного заговора, посягающего на высшую власть?
      Понятно, с кондачка ничего не решить, нужно детально разобраться во всей запутанной истории. Оставить же нарыв дозревать, лениво отмахнуться от него, по крайней мере, опрометчиво, если не сказать преступно...
      Кроме того, стала рушиться пусть и эфемерная, но все-таки надежда князя на сокровища, сокрытые отцом. То золото помогло бы ему разрешить наболевшие вопросы: уплатить откупное Фридриху, усилить дружину, помириться с Киевом.
      А может, и к лучшему, что Владимиру не удается «поднять голову» — все останется послушным и смиренным. Но что бы там ни было, основная задача Андрея Ростиславича — подвигнуть Галицкого князя к прямому участию в новом крестовом походе.
      По расчетам Фридриха, ослабленный долгими раздорами Галич обязан предоставить крестоносцам сто конных и полтысячи пеших воинов. Пай по меркам княжества не малый. Но это не старческая блажь заносчивого императора, а именно разумное требование стреляного полководца. Безусловно, Фридрих знал, не вся гигантская рать дойдет до Палестины. Тысячи ратников полягут еще на дальних подступах к ней в столкновениях со стихийными ополченцами, горными дикарями и коварными конийцами. Иные горе-вояки просто сбегут восвояси, устрашась тягот, испробовав хлад и зной, а главное, непереносимую жажду пустынных переходов. Вот и сгонял император в неисчислимую орду своих вассалов — всех, кого можно понудить силой или хитростью.
      А как быть Галичу?.. Обуза, прямо сказать, непосильная для бремени княжества. Пустая казна и недовольство горожан делали задачу неосуществимой. Боярин, вникнув в суть положения дел на Галичине, понимал это, но и отказаться от выполнения миссии не мог. Вот почему он так настойчиво взялся за поиски клада. Ухватился как за спасательную соломинку, надеясь подсобить незадачливому правителю хоть в чем-то облегчить тому исполнение ультиматума кесаря Фридриха.
      И вот теперь Андрею Ростиславичу предстоял нелицеприятный диалог с князем Владимиром. Прежде всего следовало пресечь тщетные помыслы о дармовых деньгах, а затем, вопреки паническим доводам окружения князя, уговорить Владимира Ярославича все-таки снарядить дружину и повести ее к императору. Ну а если князь смалодушничает, станет ловчить, то его следует напугать жуткими напастями, кои он безрассудно совлечет на себя. И обязательно растолковать, что Всеволод в Суздале и пальцем не шевельнет, дабы выгородить нерадивого племянника.
      Кроме того, боярин твердо решил довести до победного конца расследование в обители, для чего потребен сугубый указ Владимира. Князь должен наделить боярина особыми полномочиями, сделав Андрея Ростиславича как бы своим наместником в этом уделе.
      Добиться задуманного не просто, однако Ростиславич верил, что обломает княжью строптивость. Рассудите сами, князь, наведя порядок в обители, восстановив попранную справедливость, бесспорно выиграет во мнении подданных.
      Второй козырь состоял в том, что в ходе следствия наверняка удастся изобличить происки епископа Мануила и тем самым прищучить хитрого лиса. Само собой разумеется, Владимир на дух не переносил изворотливого грека и был бы несказанно рад его бесчестью.
      Впрочем, на словах-то все гладко