Проклятый род

остановился, снял шляпу и, приложив ее к груди, долго стоял, не шевелясь пристально вглядываясь в очертания домов. Сизый туман низко стелился над землей, уже слышны были крики пастухов, гнавших деревенское стадо на пастбище, первые лучи солнца пробивались сквозь черные тучи. Человек надел шляпу и направился в сторону кладбища. В тени огромных дубов сиротливо торчали кресты и белые краснозвездные памятники, большие гранитные плиты над старыми могилами как будто росли из-под земли. Кладбище было обнесено простым деревянным штакетником, ворота, увенчанные крестом, от ветхости покосились.
Человек в сером плаще остановился перед воротами в нерешительности. Он, щурясь, как кот на солнце, посмотрел на крест и улыбнулся, обнажив короткие клыки, белые и острые. Толкнув ногой калитку, он вошел. Незнакомец вдохнул полной грудью кладбищенский воздух, воздел руки к небу и из груди его вырвался долгий протяжный звук похожий на вой волка. Стая ворон, облепившая ветки дубов, испуганно метнулась ввысь.

* * *

Священник Венедикт Герусов произнес последнее «Аминь» и закрыл молитвослов. Он посмотрел на строгий лик Спасителя и истово перекрестился. Большая восковая свеча догорала в подсвечнике перед иконой великомученика Георгия Победоносца, сквозь темные шторы пробивались лучи солнца, воздух был наполнен запахом ладана. Отец Венедикт устало опустился в кресло. Долгие часы молитвенного стояния давали о себе знать: ныла спина, болели ноги. В дверь постучали, и отец Венедикт услышал нежный голос жены: «Батюшка, к тебе уже можно войти?» «Да, да, Поленька, войди!» — тут же ответил отец Венедикт. Дверь отворилась и на пороге появилась жена Герусова матушка Полина: маленькое, пухлое создание, с округлым лицом и копной пышных черных волос, всегда заплетенных в большую, толстую косу. Она прошла вдоль длинных полок с книгами и присела на край дивана напротив мужа. Ее белое платье очень шло ей, оно как-будто подчеркивало всю ее фигуру и придавало ей какую-то особенную привлекательность. Влажные, миндалевидные глаза, исполненные всегдашней, какой-то затаенной грустью, испытывающе смотрели на батюшку. Певучий голос завораживал и приводил в трепет. Она спросила:
— Поедешь ли ты сегодня в Рипецк?
— Да, Поленька, поеду нужно привезти свечи. Если тебе что-нибудь нужно, говори.
— Да, милый, привези, пожалуйста, новую игрушку для малыша.
— Хорошо, мой друг, я привезу. Приготовь что-нибудь на завтрак, а я пойду, отслужу молебен святителю.
Отец Венедикт надел подрясник и вышел из комнаты. Храм святителя Николая Чудотворца находился рядом с домом священника. Храм — обычная крестьянская изба, только большая и с серебристым куполом-главкой над крышей. Храм выкрашен в голубой цвет и находился в самом центре села. К нему вели все улицы Сыравели. Двери церкви были уже открыты. Церковный староста Мария Кузминична Мухина ждала отца Венедикта у входа. Сморщенное, желтоватое лицо ее было омрачено какой-то заботой.
— Что случилось, Кузминична? — Спросил Герусов. Мухина подошла под благословение.
— Дурной знак, отец. — Ответила она, и голос ее был как всегда строг и внушителен. Она повела Герусова в церковь. Они прошли длинный притвор и оказались в светлой средней части храма. Здесь на полу, в самом центре, был рассыпан какой-то черный порошок.
— Сажа. Дурной знак. — Разъяснила Марья Кузминична.
— Что ты заладила, дурной знак, дурной знак. Чистила вчера печку, да сажу оставила. Убери лучше! — Оборвал ее Герусов и вошел в алтарь. Мухина недовольно ворча, принялась подметать пол.

* * *

В тот день, утром, часов в семь, к участковому милиционеру с. Сыравель Григорию Петровичу Немирову пришел пастух Лёшка и сообщил, что на кладбище что-то происходит. Он не мог объяснить толком, что именно, но настойчиво просил сходить туда вместе с ним. Еще когда он об этом рассказывал, со стороны кладбища донесся странный звук, похожий на вой и стая воронов черной тучей поднялась к небу. Обеспокоенный всем этим Немиров вместе с пастухом отправился на кладбище.
Дошли быстро, калитка была открыта и трава на тропинке, ведущей в центр кладбища примята. Рядом со старой Ильинской церковью, метрах в семи от нее, шесть дней назад похоронили Фомича, умершего внезапно. Но странное дело: крест над могилой был свален, сама могила разрыта, труп выброшен из гроба и лежал около дерева.
— Глянь, Григорий Петрович, а головы-то у него нет! — Воскликнул Лёша.
Немиров, приложив к носу платок (вонь стояла невыносимая), приблизился к мертвецу: действительно головы не было, ее как будто кто-то оторвал и не только оторвал, но видимо и унес с собой, так как нигде поблизости Немиров головы не обнаружил. С трупом надо было что-то делать, нельзя было оставлять его так валяться посреди кладбища. Участковый вместе с пастухом, превозмогая тошноту, сбросили тело в могилу и туда же свалили гроб с червями.
— Не по — Божески как-то, Петрович, мы его, как падаль. — Замолвил, было Лёха.
— А он и был падалью, — раздумчиво заметил участковый. — Сходи лучше за лопатой, да смотри никому не болтай! — Предупредил он пастуха. Лёха быстро удалился.
Григорий Немиров присел на лавочку в ограде могилы, достал пачку «Беломорканала» и закурил. Стояла какая-то странная тишина, даже шелеста листьев было не слышно, а пения птиц и подавно. Григорию показалось, что как будто, что-то зашевелилось в могиле, он похолодел, и рука невольно потянулась к кобуре. Впрочем, это было лишнее движение, еще со вчерашнего вечера там лежала не початая пачка все того же «Беломорканала», пистолет Петрович оставил в сейфе. Он осторожно подошел к могиле и заглянул за ее край, в гробу лежал Фомич, и голова его была на месте, где она и должна быть, и как будто не шесть дней назад положили его, а только сейчас. И тут Фомич открыл глаза. Немиров от неожиданности вздрогнул, его как будто кто-то толкнул, стенки могилы стали осыпаться, и Григория потянуло вниз, как в какую-то воронку. В последний момент он успел ухватиться за край ограды, рванулся изо всех сил и смог вылезти из этой воронки. Он отполз в сторону и к удивлению своему обнаружил, что никакой воронки нет, а могила в прежнем своем виде, будто ее никто и не разрывал, только крест так и валялся в стороне.
— Что тут, Петрович! — Прокричал запыхавшийся Лёша, успевший к этому моменту принести теперь уже не нужную лопату. Глаза Лёхи округлились, когда он увидел целехонькую могилу и перепачканного землей участкового. Ни спрашивая, ни о чем друг друга, они вместе, что есть сил, бросились бежать и остановились, только преодолев мост через речку Кару.

* * *

Степан Дмитриевич Серов, директор Сыравельской средней школы, в тот августовский день слышал странный вой со стороны кладбища, но не видел, как воронье взвилось к небу. Он в это время сидел в своем кабинете и разгадывал кроссворд, поэтому и не мог он ничего видеть, слишком занят был. Но вой слышал и от неожиданности вздрогнул. Он что-то напомнил ему, что-то из далекого детства и не очень приятное, но что именно, как не силился Степан Дмитриевич, а вспомнить не мог.
Полчаса спустя в кабинет директора вошел молодой человек в сером плаще и фетровой шляпе. И Серову показалось, что он когда-то видел уже этого человека, но где и когда он опять-таки вспомнить не мог. Молодой человек произвел на Степана Дмитриевича благоприятное впечатление: у него были красивые черты лица, прямой нос, карие чуть с прищуром глаза, черные блестящие волосы, аккуратно зачесанные назад. Серов обратил внимание на то, что нижние края плаща были испачканы грязью, но не придал этому значения.
Войдя в кабинет, молодой человек снял шляпу и вежливо поздоровался. Он представился как Рагнар Васильевич Гандель, выпускник истфака Лакинского университета приехавший по направлению Рипецкого роно в Сыравель учительствовать. Тут же представил все необходимые документы. Степан Дмитриевич предложил Ганделю присесть, а сам принялся внимательно изучать представленные ему бумаги. Между делом пристально наблюдал за новым учителем, тот сидел неподвижно, положив шляпу на колени. Глаза его были пусты и ничего не выражали, они были совершенно неподвижны, будто у куклы.
— Что ж очень рад, что в наш коллектив вольются новые молодые силы. Надеюсь, мы сработаемся. — Сказал Степан Дмитриевич, отложив документы в сторону
— Я тоже на это надеюсь. — Холодно ответил Гандель.
— Завтра приступайте к работе. Оформите документы в отделе кадров. Особенности учебного процесса уточните у нашего завуча, Надежды Андреевны. И еще такой вопрос, где вы будете жить?
— В доме Обесхозова. Игнат Иванович Обесхозов дед моего лучшего друга Николая Кавалерова, он разрешил мне жить в доме его деда, дал ключ.
Брови директора удивленно поползли вверх, он переспросил:
— В доме Обесхозова? Но ведь дом давно пустует, Игнат Иванович лет десять как умер, а внук его пропал безвестно и от него никаких известий, мы уж думали, что и он умер.
— Да нет, жив, здоров Коля, скоро и сам приедет, а дом я приведу в порядок
Рагнар Гандель встал, надел шляпу и молча вышел. Степан Дмитриевич был удивлен без меры и даже несколько обеспокоен. Он вспомнил историю дома Обесхозовых во всех деталях. Дом действительно принадлежал Игнату Обесхозову. Жил он в нем с матерью, когда началась война, ушел на фронт. Через год мать получила похоронку на сына. От горя она вскоре умерла, а Игнат спустя десять лет после окончания войны вернулся в село. Объяснил он свое долгое отсутствие тем, что попал в плен к немцам, потом еще угодил в наш лагерь в наказание за лагерь немецкий, а похоронку прислали из части, посчитав его погибшим. Все тогда обратили внимание на то, что за 15 лет, пройдя через войну и лагеря, Игнат внешне никак не изменился: когда он уходил, ему было 25 лет, вернулся ему как будто столько же: лицо чистое без морщин и ни одного седого волоса.
Через три года после возвращения Игната убили. Труп нашли в его собственном доме с перерезанным горлом. Игната похоронили, а дом заколотили досками. У Обесхозова не было наследников, правление колхоза предлагало желающим занять пустующий дом, но никто почему-то не захотел. Дом внушал смутное беспокойство: в нем никто не жил, но он казался жилым, он даже не ветшал, и трава вокруг него не росла.
Степан Дмитриевич в те времена был еще совсем молодым учителем, и, пожалуй, только он обратил внимание еще на одно обстоятельство: после возвращения Игната в селе стали появляться и другие невозвращенцы разных войн или те, от кого известий давным-давно не было: вернулся Степаныч пропавший еще в первую мировую, Людмилка Корягина уехавшая в 20-е годы на строительство ГЭС. Все они недолго жили в Сыравели, как правило, их также, как и Игната находили в собственных домах с перерезанным горлом, а потом они благополучно оказывались на местном кладбище. Череда этих странных смертей пришлась, как раз на конец 50-х и начало 60-х годов и так и не была выяснена их причина, а потом о них забыли. Серову в то время даже пришла в голову мысль, что все эти люди только для того вернулись в село, чтобы, в конце концов оказаться на Сыравельском кладбище, но все это было только догадки смутные и неясные. Дом хранил некую тайну, смысл которой не всем дано