Загадка Симфосия. День третий

миниатюры выполнены столь изумительно и красочно, что у меня и слов таких нет, дабы их описать.
      Тут из узкого прохода в соседнюю горницу на наши голоса вышел высоколобый ухоженный инок, явственно перевалив годами за шестой десяток. Приветствовал он нас весьма складно и вычурно.
      То был небезызвестный Аполлинарий с Афона, один из самых просвещенных светочей не только обители, но и всего княжества. Заметив в наших руках книги, украшенные Антипой, улыбнувшись, он произнес на отточенной латыни:
      — Антипа наш artifex proeclarus egregius omni laude piktor dignissimus...(4)
      Я подивился, услышав в славянской глухомани величественную латинскую речь. Предугадав просьбу боярина, я, насколько сумел, переложил ему слова монаха о славном художнике, достойном великой похвалы. Аполлинарий благожелательно кивнул головой, подтвердив правильность моего перевода. Выразив мне признательность, он посетовал, что в прежние времена для ученого мужа зазорно было не знать латынь, ныне же редкий инок выведет «Тe Deum»(5). Я искренне посочувствовал ему, прибавив, что в наши дни мало кто знает и по-гречески.
      Аполлинарий вкрадчиво втолковал нам, что Парфений поручил ему быть за библиотекаря, так как помощник усопшего Захарии Селиваний еще не вошел в надлежащие лета, да и не шибко грамотен. Во всяком случае, из латыни ведает только начатки, из еврейского даже букв не знает. А век назад монастырские отцы-основатели положили условием должности хранителя обязательное знание триады древних языков. Не случалось в истории обители, чтобы стезю ту доверили не вполне достойным инокам. Наоборот, библиотекарями становились высокообразованные мужи, кроме триады владевшие другими европейскими языками, умевшие даже по-арабски. Встречались уникумы, помнившие наизусть священное писание и даже комментарий к нему святых учителей православия. Что лишний раз подтверждало тезис Аполлинария об ущербности нынешних времен, о вырождении рода человеческого. Если исчезают гиганты, а мир заполонила посредственность, о каком таком светлом будущем приходится мечтать?..
      Пришел черед воспротивиться Андрею Ростиславичу:
      — Позволь, отче, не согласиться с тобой. Ты утверждаешь, что кануло время дарований, а как же Антипа? Ты сам недавно восхищался им. Разреши мне, не ученому человеку, усомниться, — и боярин лукаво сощурился. — Слава Богу, я повидал достаточно мир и чудеса его. Встречались мне удивительно одаренные личности, уверяю тебя, совсем немалое их число населяет христианские страны. Да вот и Василий подтвердит... Италия и Германия кишат просвещенным людом. Есть настоящие исполины, сродни греческим учителям нашим Василию, Иоанну и Григорию. Так что зря, отче Аполлинарий, ты принижаешь возможности рода человеческого. Не оскудела та нива, даже еле вспаханная. А уж коль поднять ее как следует, то родит она неисчислимое множество достойных славы и памяти сынов.
      Аполлинарий встрепенулся, согнав с лица сонную хмарь. Посмотрел на боярина, как на неразумного ребенка, и покровительственно вопросил, мол, кому тот отводит роль ратая. Кто тот пахарь, трудами которого явится поколение новых гигантов? Андрей Ростиславич не сразу нашелся, что ответить, но, малость, подумав, не сплошал:
      — Провидением Божьим создан сей мир и утверждены дни, в которых и мы живем, да и будут пребывать наши потомки. Помыслы же и деяния, полезные общему благу, занесены в анналы всевышнего. Впрочем, как и замыслы врага человеческого и адептов его. Каждый несет посильную ношу, сообразуясь с обозримым будущим. Главное, не встать поперек хода истории, идти всем в одном направлении. Что несравненно проще и верней, нежели сталкиваться лбами в противостоянии. А ответ за выбор торного пути обязаны понести высшие сословия во главе с государями. Ибо Бог наделил их достатком, позволяющим не думать о хлебе насущном. А также и вы, монашествующие, ибо вам никакое достояние не нужно. Но ваши помыслы, занятые личным спасением, должны обратиться к заботам о преумножении добрых начал в родной отчине.
      Задача только — как согласовать усилия всех, направить в одно русло... Кто может сплотить бояр, торговых людей, простых хлебопашцев? Только единому царю или кагану под силу такая ноша, междоусобным воителям ее нельзя доверить, иначе раздерется целый народ на несоединимые части.
      А кому под силу воспитать столь разумного правителя, наставить на путь истинный? Где выискать мудрого учителя, скажем, такого, каким Стагирит(6) явился для Александра? Ибо престиж наставника должен быть непререкаем для питомца даже и в зрелые лета последнего, даже и в самом зените славы того. Я думаю, что это удел церкви — выпестовать из недр своих подвижников, блестящих умом и великих духом. У нас на Руси лишь ей по плечу такая задача.
      А также считаю, что необходимо обеспечить устойчивую преемственность как в правящей династии, так и меж наставниками земных царей. Ибо не только при неумном наследнике благие дела отцов уйдут в песок, но и при противоборстве претендентов на престол рухнет само царство.
      Говорят, главную роль призваны играть разумные законы, установления писанные и неписанные. Я согласен с этим.
      Но должна быть еще и общая цель, и общая мысль, вдохновляющая людей. Что за идея сплотит и подвигнет людей стать титанами? Вера?.. Но не только вера в Господа, а вера в собственную богоизбранность.
      Аполлинарий не нашелся, что противопоставить убежденности Андрея Ростиславича. Несмотря на афонское начетничество, он явно не обладал практическим мышлением, да и далеко отстоял от кормила власти. Промямлив в свою защиту что-то о неисповедимости путей Господних, он свернул разговор, ставший нелицеприятным.
      И, не делая паузы, поинтересовался, какая нужда привела нас в библиотеку. Наверняка Парфений предупредил его о нашем визите, потому-то Аполлинарий безоговорочно выказался быть нашим проводником.
      Мы прошли в соседнюю горницу, схожую по размерам с первой, также двухсветную, но более опрятную и ухоженную. Хотя массивные столы завалены связками пергаменов, скрученными свитками, рыхлыми манускриптами, на всем лежит печать «великая мудрости». Словно кудесники, с загадочно-неземным выражением на лицах безгласно восседают писцы-скрипторы.
      Наиболее почитаемы из них — иеромонахи Даниил и Феофил. Старцы, умудренные опытом жизни, много повидавшие на своем веку, постигшие бездну наук. Собственно, они готовые игумены, в обители ниже разрядом. Старцы начинали простыми писцами, не разгибаясь, корпели над рукописями, чинили перья и стилосы, разводили вонючие чернила. А в свободное время до беспамятства читали книги. Завидный удел молодых, зорких зрением иноков. Что приятней чтения?.. Вслед за древним философом(7) повторю: «Повсюду искал я покоя, но обрел его в углу с книгою!» Хорошо быть молодым и здоровым, а главное, зрячим. Не будь молодого пополнения в обители, кто бы тогда читал нам, подслеповатым старикам, кто просвещал бы нас?..
      Помимо коренных здешних компиляторов, что заняли самые светлые места у окон, посреди горницы за длинным столом без всяческих удобств, но зато с особым усердием строчат писания пришлые монахи. Им за оговоренную мзду или взаимообразно принесенному для переписки редкому манускрипту позволено переписать интересующую книгу. Вот вам один из способов пополнения монастырского собрания. Другим источником поступления новых книг служат дары или духовные(8), а также поступления от распродаж имущества должников. Но главным являются собственные розыски раритетов, ну и, конечно, обмен с другими обителями. Об этом мимоходом сообщал отец Аполлинарий, представляя пишущий люд.
      «Своими» — были следующие иноки:
      Зосима бородач, лет сорока, он удосужился похвалы от Аполлинария за совершенство в знании греческого. К моему удивлению, Зосима переводил сочинение Аристотеля, как я понял из мельком прочтенного куска, то был трактат «О душе». В увиденном мной отрывке говорилось, что в душе есть часть не возникающая и неразрушимая — ум (noys). За исключение ума все оставшиеся части души подлежат гибели, как и само бренное тело. Суждение, надо сказать, весьма туманное, дающее повод для различных толкований, что и наблюдал я по этому поводу во фряжских схолиях.
      Двое других черноризцев моего возраста по молодости лет занимались рутинной перепиской. Один по имени Яков, в честь брата Спасителя, копировал ветхую книжицу на латыни, оказалось — св. Иероним (9). Я поинтересовался, хорошо ли он понимает сей язык.
      Выяснилось, что латыни инок вовсе не знает, перерисовывает просто по буквам. Вот где гнездятся ляпсусы в копиях и переводах сочинений древних, порой прочитаешь такую галиматью, что голову сломаешь, пытаясь ее уяснить. Второй, по прозвищу Симон, в честь Симона Зилота из двенадцати ближнего круга Иисуса, усердно строчил со славянской библии Мефодия. Тут уж ошибке грешно угнездиться. Хотя пишут всякое, вместо «града» — «брада» и тому подобное...
      Возле нас услужливо терся еще один писец — инок с печальными глазами, имя ему Селиваний. Он являлся помощником погибшего Захарии, но в библиотекари, по словам Аполлинария, совсем не годился. Видно, так на роду написано человеку: разрываться всю оставшуюся жизнь между «поди и принеси» и «а ну-ка перепиши».
      Шестой писец, Феодор, по причине своего богомильства был взят под стражу. Его стол у углового окна кричаще выделялся пустой столешницей. Стоял, словно зачумленный, монахи, робея, обходили его. Как будто они раньше ничего не ведали об увлечении своего собрата.
      Пришлых монахов было двое. Оба волынские. Постарше, из градской княжьей обители, трудился над галицкими патериками. Наверное, на Волыни спешно понадобились жития днестровских угодников. Молодой же, еще совсем юноша, медленно выводил буквицы, списывая комментарий на книгу Иоанна(10). Аполлинарий обмолвился, что с паренька нечего было взять, позволили работать из одной милости. Старший же принес подборку польских хроник.
      Монахи-писцы оставались натянуто молчаливыми, на наши вопросы отвечали односложно и скучно. Устав запрещал трепать языком в скриптории. Оттого мы поспешно перешли в книгохранилище и были несказанно вознаграждены открывшимся изобилием книжного богатства.
     
      Примечание:
     
      1. Оракул — предсказание, в данном случае — «откровение».
      2. Апокалипсис — Откровение Иоанна Богослова, одна из книг Нового Завета.
      3. Листья аканфа — акант, декоративная форма, широко употреблявшаяся в книжной графике.
      4. artifex proeclarus egregius omni laude piktor dignissimus...(лат.) — художник славный, отличный живописец, в высшей степени достойный всяческой похвалы...
      5.«Тe Deum»(лат.) — католическая месса «Тебя, Бога, хвалим».
      6. Стагирит — Аристотель.
      7. Древний философ — высказанная им мысль в средние века предельно кратко сформулирована бенедиктинским писателем-схоластом Фомой Кемпийским (1379-1471).
      8. Духовные — ценности, отписанные по завещанию.
      9. Св. Иероним — Иероним (ок. 348 — ок. 420), христианский отшельник, религиозный писатель, представитель патристики.
      10. Книга Иоанна — Апокалипсис.