вранье. Жизнь не могла явиться сразу в виде сокрушительной волны. Она началась тихо и скромно, с примитивных организмов. Не будем говорить о причинах зарождения жизни. Бергсон, наверняка об этом умалчивает. Но вот, интересно, почему первые организмы начали производить себе подобных, стали размножаться и эволюционировать? Чего им не хватало: питания, удовольствий, секса, свободы? Ведь Бергсон, как я понял, не верит в Мировой дух Гегеля и пытается объяснить жизнь и эволюцию другими средствами.
- Да, у Гегеля творцом сущего выступает Мировой дух, а диалектика является его инструментом, - взглянул на меня пучеглазый с некоторым подозрением. - Но Бергсон объясняет эволюцию с материалистических позиций. А вы говорите, чернокнижие. Надеюсь, вы хотя бы не отрицаете первичность материи? Так вот, - поспешил он продолжить, - Восхождение жизни вверх – это значит, эволюция. Ею движет непреодолимое желание усовершенствования с целью лучше приспособиться к внешней среде. Первые организмы, видимо, не были приспособлены к ней наилучшим образом. Но нельзя предвидеть заранее, как эта потребность окажется реализованной. Например, желание особи видеть реализуется в разных вариантах. У стрекозы одно устройство глаз, у собаки – другое. А это значит, что эволюцию нельзя предсказать. И это доказывает присущую природе свободу творчества.
- Подождите вы со своей свободой, – остановил я профессора. – Философы носятся с ней, как сумасшедший в смирительной рубашке. Скажите лучше, откуда берется это «непреодолимое желание усовершенствования»? Допустим, какая-нибудь амеба недостаточно комфортно чувствует себя в грязной луже, но оттого, что она наплодит себе подобных и запустит эволюционный процесс, ей не станет легче. Неужели, все дело в жизненном порыве?
- Возможно, - произнесла Леночка, углубляя взгляд в планшет. – Вот, например, что пишет сам Бергсон: «Материя – это деградировавший жизненный порыв. Порыв, потерявший креативный импульс».
- То есть, жизненный порыв имеет креативный импульс, - прокомментировал я. - Притом сначала возникает жизненный порыв. Он деградирует. И из него получается материя. Где-то я слышал, что Гегель называл материю «окаменелостью духа». Впрочем, у вас там жизнь распадается на материю и дух. Значит, сначала появляется порыв. Из него – жизнь… Что-то я совсем запутался. Как там у Бергсона?
- Вот прямая цитата – нашлась Леночка - «Жизнь – непрерывно обогащающееся действие, в то время как материя прогрессивно распадается и деградирует, что подтверждает второй закон термодинамики».
- Ну и как вам это? – поинтересовался я у профессора. – Привет Гегелю. У него, говорят, тоже, из «ничто» возникает «нечто», а потом из «нечто» - «ничто. Обычно философы решают проблему возникновения «нечто» с помощью духа.
- Но Бергсон не отрицает дух, - возразил профессор.- Он, например, говорит, что материальный мир служит для духовного мира некой подставкой.
- Да-да, - подтвердила Леночка. Бергсон так и говорит: «Материя и дух два полюса одной реальности». И еще: «Жизнь – это рост духа посредствам материальных контракций, делающих его длящимся».
- Вот даже как! – восхитился я. - Оказывается, материя делает дух длящимся, да еще обеспечивает ему рост. Что же это за дух такой, который растет. Вряд ли это животворящий дух. Божий дух затруднительно представить в пеленках. А вы говорите, не чернокнижие.
- Да какое еще чернокнижие? - возмутился профессор. - Наоборот, у Бергсона дух более конкретный и внятный. Притом, если мы берем дух в ветхих представлениях о его всесилии и разумности, то сразу возникает проблема детерминизма. Ведь существование духа, который творит и властвует в природе, предполагает отсутствие свободы. А Бергсон как раз решает вопрос свободного творческого развития человека. Поэтому его дух имеет несколько иную сущность. Его дух находится внутри самого человека. Вот, почему он говорит: «Духовное превращается в мираж, если оно уносится от тела и материального мира». Остается выяснить природу этого духа и доказать, что ему присуща свобода, а значит, и творчество. Ведь как сказал Бердяев: «Творчество происходит из свободы». Так что, свобода – это вам не бред сумасшедшего. Это вековая проблема философии. И Бергсон находит источник этой свободы для живых организмов. Этим источником является время.
- Время? – разыграл я недоумение.
- Да, время, - торжественно подтвердил пучеглазый. – В обыденной жизни мы делим время на прошлое, настоящее и будущее. Но будущего пока не существует, а прошлое уже не существует. Зато существует наш опыт прошлого, хранящийся в нашей памяти. И этот опыт влияет на наше настоящее и даже на будущее. Отсюда получается, что настоящее и будущее может быть детерминировано прошлым. Но тогда непонятно откуда берется эволюция. Даже приспособление к условиям среды посредством опыта не дает развития. Условия изменились, организм к ним приспособился, а дальше ему нет нужды изменяться самому. И вот Бергсон открывает эту движущую силу эволюции. Для этого он рассматривает апорию Зенона, где тот доказывает, что стрела в каждый отдельный момент времени не летит, а стоит на месте. Вы слышали о таком парадоксе?
- Ну, это как на кинопленке, - уклонился я от ответа.
- Вот именно, - поднял свой толстый палец профессор, - Из этого некоторые философы сделали вывод, что реальна только стрела, а время иллюзорно. Ведь каждый момент настоящего может быть исчезающе мал. Зато другие философы стали доказывать, что реально только время. Оно продляет существование стрелы. Не будь его, стрела осталась бы на месте. Притом полет стрелы определяется ее перемещением относительно других предметов. И значит, положение стрелы и сама она весьма условны. Интересно, какую сторону приняли бы вы?
- Ну, я-то бы обе эти партии… - решительно начал я.
- Понятно, - прервал мой протест профессор. – Вот и Бергсон как будто принял обе эти точки зрения. Но на самом деле он разделил их, отнеся в разные сферы познания реальности. Этими сферами являются интеллект и интуиция. «Интеллект, - как пишет сам Бергсон, - в том виде, как он выходит из рук природы, имеет своим объектом неорганическое твердое тело». В частности интеллект может фиксировать в пространстве и времени стрелу, но, как говорит Бергсон: «Интеллект характеризуется естественной неспособностью понимать жизнь». Геометрия и логика, которые являются типичными продуктами интеллекта, в основном применимы к материальным объектам. Бергсон даже видит в них общую природу. Он пишет: «Один тождественный процесс должен был выкроить одновременно материю и интеллект из одной ткани, их обоих содержавший».
- Ну, и бред, - не вытерпел я. – Ваш Бергсон упорно пытается перелицевать Гегеля. У Гегеля, действительно, мышление и материя подчиняются общим законам диалектики. Но это не значит, будто они выкроены из одного и того же материала, да еще одновременно. Так что, на самом деле Бергсон извращает Гегеля и сводит его идею к каким-то примитивным представлениям. Я понимаю, он литератор. Отсюда его: «Из рук природы», «твердые тела», «из одной ткани», «поток разделился». Но разве эти метафоры не продукты его интеллекта, которому должны быть чужды подобные образы? Впрочем, быть может, вы перевираете Бергсона.
- Нет, Александр Львович не перевирает, - вмешалась Леночка. – Вот цитата Бергсона: «Интеллект, дробя анализирует». «Интеллект – это жизнь смотрящая вовне, становящаяся вне относительно самой себя, принимающая как принцип приемы неорганизованной природы, чтобы применять их в действительности».
- Ну, конечно, опять эти художества, - прорычал я. – Какой же нужен интеллект, чтобы все это понять? – тут я посмотрел на пучеглазого. - Только причем здесь время?
- В том-то и дело, - подхватил профессор. – Бергсон считает, что существует два вида времени. Одно физическое, линейное. Интеллект действует в этом настоящем времени и способен фиксировать его реальное течение, сообразуя его с очередностью событий в пространстве. Но есть время для предметов и опыта уже воспринятых нами. И для них время уже другое. В этом случае объекты из прошлого, которых уже нет, продолжают существовать в нашем настоящем. Бергсон даже вводит специальный термин, говоря, что они «длятся». Понимаете? Длятся. То есть, это тот случай, когда мы наблюдаем полет стрелы, которой уже нет.
- То есть, она, стрела, находится за пределами бытия. В мире теней, - подсказал я.
- Пусть так, - поторопился согласиться профессор. – Тут важно, что длительность событий и объектов в памяти, а значит, и их значения для человека различны.
- Бергсон так и говорит, - заметила Леночка, глядя в планшет. – «В жизни каждого есть моменты, которые длятся вечно. И есть многие месяцы, пролетающие без следа».
- То есть, в мире духа время относительно, - пояснил профессор.
- Вот еще цитата, - сказала Леночка и прочла. – «Жизненное время подобно клубку, который увеличиваясь не теряет накопленного. А механическое время – это жемчужное ожерелье, где каждый момент сам по себе». Еще вот, из Бергсона, чтобы вы не думали, будто мы привираем: «На часах я фиксирую не время, а одномоментность. Только внутри меня есть процесс взаимопроникновения, создающий длящееся время. В пространстве одно событие не существует после появления другого. В сознании происходят события неразделимые. Внутри нас есть преемственность без рядоположенности».
- Так Бергсон подводит нас к открытию источника свободы – авторитетно вмешался лупоглазый.
- Да. Он так и говорит, - подтвердила Леночка. – «Преемственность временем событий прошлого, отношение к ним заставляет нас воспринимать свое действие, свою мысль не как следствие чего-то внешнего, а как следствие прожитого, проанализированного, прочувствованного, устремленного в будущее. Поэтому длящаяся текучесть характеризует сознание в модусе свободы. Сознание хранит прошлое. Для него нет точного воспроизведения событий, как говорят детерминисты. Жизнь сознания не разложима на дискретные состояния. Там нет ничего тождественного. Нельзя ничего предсказать. Следовательно, мое действие, мой импульс свободен. Единственным мотивом поступка человека является сознание в его истории». «Чем более мы углубляемся в себя, тем мы свободнее». Впрочем, он тут уточняет: «Мы свободны только тогда, когда наши поступки выражают наше личное начало, нашу персональность». Вот, почему он считается персоналистом.
- Ну, хорошо, - остановил я Леночку. – Мы тут имеем дело с прямыми высказываниями Бергсона. Так? Поэтому, давайте, разбираться без интерпретаций. Вот Бергсон говорит: «Единственным мотивом поступка является сознание в его истории». Опустим слово «Единственным», поскольку это явное вранье. Но что такое «сознание в его истории». Как это понимать? Вряд ли имеется в виду, что сознание находится среди объектов прошлого. Значит, речь идет о сознании в настоящем времени. Тогда как же мы осознаем минувшие события и опыт, наколенный в нашем «клубке жизни»? Может быть, с помощью интеллекта? Но интеллект по заверениям Бергсона для этого совершенно
