ЗА КУЛИСАМИ Первой мировой II. Картины 16-21. Эпилог

стихами.
Всего-то: гость
Прислонился к откосу двери
В моём доме,
И сделался храмом дом.
Сумрак весенний.
Когда тебе всего шестнадцать лет, увидеть своё имя в литературном журнале, где печатаются настоящие поэты, где главным редактором известный на всю страну Теккан Ёсано, – это невыразимое счастье! Это судьба, это новая жизнь, это бездна пространства – и всё для неё. С волнами на берегу не посоветуешься, не поделишься несказанной радостью. Разве что лучшая подруга сможет понять. И Хо Сё показала журнал Томико.
Как и положено, подруга сказала: «Я тоже хочу!» И обе они оказались на семинаре, который организовал Теккан для молодых дарований. И обе они влюбились в учителя.
Всего-то половинка любви –
Любовь без ответа, –
Но разве она пылает не ярче
Слепящего солнца
В высоком небе?
Так писала Хо Сё. И учитель Теккан сразу понял, к кому обращены эти искренние строки. Подруга Томико не желала отставать, но мифический бог Сусаноо по голове погладил лишь одну. Когда девушки вернулись домой, родители обеих тотчас поняли, что случилось. Томико срочно выдали замуж за соседа. Хо Сё по привычке заперли в комнате, запретив выходить за порог без сопровождающего. Это ужас, несчастье в семье! Влюбиться в поэта, да ещё семейного – это в старорежимной Японии катастрофа страшнее цунами.
«Теккан» означает «тигр». Вообще-то известного поэта звали Хироси, но ведь тигр – это самый сильный зверь. И он поменял имя.
Наступал новый век, двадцатый. В каждом номере журнала появлялись стихи Хо Сё. Она сочиняла их запоем и никак не могла напиться этой амброзией любви. Каждый день писала в Токио, готовая мгновенно помчаться за Текканом, несмотря на разделяющие их расстояние в сто тридцать ри (почти пятьсот километров):
Ты – сияние звёзд
В зимнем ночном небе.
Кто-то скажет:
Всего одной, –
Отвечу: всех до единой.
* * *
От любви обезумев,
на огненных крыльях помчусь
и сама не замечу,
как растает за облаками
расстояние в сто тридцать ри.
Для неё не существует ни расстояния, ни сплетен, ни морали. Для неё никто не существует. Только Любовь.
Что мне заповедь Будды?
Что грозных пророчества слова?
Что наветы и сплетни?
В мире нас сейчас только двое,
Обручённых самой Любовью.
И однажды, безоглядно решившись, она «на огненных крыльях» убежит к нему из родительского дома. Они целый год будут жить вместе, пока Теккан не разведётся. В 1901 году они поженятся, и жизнь у них потечёт счастливая. Впрочем, так сказать – ничего не сказать.
Во-первых, Хо Сё стала Ёсано Акико, и с этим именем она войдёт в историю мировой культуры.
Во-вторых, в том же году у них появится малыш. А всего родится двенадцать детей – шесть девочек и шесть мальчиков.
В-третьих, у Акико выйдет первая книга стихов. Точнее, Теккан соберёт все её танку и издаст их. В сборник войдёт 399 стихотворений. Почему не ровно 400? Потому что четыре – самое несчастливое число у японцев. А 399 – это небесная цифра, призыв к духовному просвещению. Она сверху, устами ангелов говорит: «Ты идёшь правильной дорогой, этот путь сделает твою жизнь более осмысленной и принесёт счастье!»
Первую книгу Акико назвала «Мидарегами», что в переводе означает «Спутанные волосы». Это – дневник взросления девушки, её стремительно растущая любовь, выраженная в пятистрочных стихотворениях, её переживания от разлуки с любимым и торжествующее счастье женщины, ставшей женой и матерью.
Неужели посмеют
наречь меня грешницей – на руке моей
покоится его голова.
Но и длань божества белизною
С моей не сравнится.
Книга буквально разорвала Японию. В пуританской стране, где женщины должны лишь молчаливо семенить мелкими шажками позади своих мужей, а волосы поднимать в высокие причёски, порицались любые намёки на их равноправие в любви. Стихи об интимных делах – это подрыв моральных основ империи! Так считало старшее поколение.
А молодые японцы переписывали стихи Акико в альбомы, учили их, распевали в своих кружках. «Цветы лотоса в пруду восхитительны, но любовь так прекрасна, что даже словами не передать!» – подражали они «Спутанным волосам». Это был их бунт, протест.
Книга вызвала шквал критики и в одночасье сделала Акико знаменитой. Муж готовил к изданию второй сборник. А поэтесса снова готовилась стать матерью. В её лексиконе уже отсутствует любимое с детства слово «нет». Она шьёт для себя яркую одежду, обрезала косы, носит красивую стрижку – раньше её оштрафовали бы за это. Она с благодарностью говорит мужу: «Я впервые поняла, каким жёлчным, несправедливым и мрачным было моё детство». Она пишет в новых стихах:
Божеству моему
я в спальне накину на плечи
алый шёлк кимоно,
что на мне было нынче ночью,
и к стопам божества повергнусь...
Их брак был счастливым, но не безоблачным. Случались и землетрясения, и цунами. Ведь настоящие стихи рождаются из почвы, которая, накрыв удушливой волной, уходит из-под ног порой. Акико часто спорит с мужем: «Ты не кажешься себе немного одиноким, считая, что всегда прав только ты?» А то и похлеще: «Эй, мужчина, слезь с ходулей – и увидишь, что я на три головы выше тебя…»
– Всевышний видит, что моя жена талантливее – и меня, и ещё многих-многих на века, – спокойно согласился Теккан.
Вторая книга «Маленький веер» тоже разошлась мгновенно. Когда отмечали 25-летие автора, её называли самой известной поэтессой Страны восходящего солнца. А после Нового года они решили проведать родителей Акико – поехали в Осаку, взяв с собой троих детей и столичные подарки.
Там их и застала война. В феврале 1904 года японский флот напал на русскую эскадру на рейде Порт-Артура. И тут же десант императорской армии высадился на Корейском полуострове.
Сусаноо, бог ветра и прородитель стихов-танку, растопил лёд в Осакском заливе. И сердца родителей растопил. Как она в детстве и мечтала, отец с матерью увидели, что дочь выросла красивой и талантливой, приняли гостей с радостью и гордостью за них.
Набухали на сакуре клювики-почки, по утрам-вечерам заливались в саду соловьи. Тут как раз ещё одна радость случилась – на побывку прибыл младший сын.
Он явился в полном обмундировании. Тёмно-синий мундир со стоячим воротником, синие брюки, ботинки с обмотками. За плечами – ранец с притороченной шинелью. Красавец! Ему всего восемнадцать, а выглядит как взрослый мужчина. По очереди обнимая родных, он прошёл в дом. С почётного места за столом неторопливо рассказал, что отпуск дали всего до утра, завтра уходит на фронт.
– Будем учить русских и корейцев петь наши песни, – улыбался белозубо молодой воин. – А если сопротивляться начнут, покажем им меч!..
До поздней ночи горел свет в родительском доме. Остались лишь солдатик с сестрой, что всё детство была ему как мать.
– Я за ночь прочитал твою книгу «Мидарегами». Ну, ты даёшь, онеи-сан! Всех на лопатки уложила. Горжусь я популярностью твоей. И все мои друзья завидуют, что у меня такая старшая сестра. Но больше в армии знают стихи твоего Теккана, особенно вот эти:
Право же, ни к чему
разговоры вести понапрасну,
все вопросы решить
может только меч самурайский,
только этот клинок заветный!..
– Мой дорогой! – отвечала ему Акико. – Я так боюсь за тебя! Война – это страшная штука. Глупее её ничего не придумали люди. Там убивают детей, а ты для меня всё такой же ребёнок…
– Я воин и тебе отвечу стихами мужа твоего:
Коли воин решил
в поход отправиться дальний,
не заставят его
никакие женские слёзы
от решения отказаться!..
– А тебе самому – неужели не страшно?
– При смелом полководце нет трусливых солдат. А нас поведёт в бой сам командующий третьей армией Ногу Марэсукэ. Для меня и всех моих друзей истинное счастье – отдать жизнь за императора. Ты знаешь, что такое ночная «банзай-атака»? Когда горстка смельчаков с армейскими мечами врывается в чужой окоп с единственным желанием – зарезать как можно больше врагов, прежде чем их самих убьют. А ещё хочу сказать тебе, онеи-сан, что тысячи из нас готовы стать «живой пулей»…
– «Живая пуля»? Что это такое?
– Так прозвали добровольцев, которые, обвязав себя взрывчаткой, бегут впереди других на колючую проволоку, расчищая проход друзьям. А знаешь ли ты, что лучшим из нас дадут бамбуковый шест? На конце его привязана бомба, и ты должен засунуть её в блиндаж врага иль в пулемётное гнездо…
– Постой! Но от взрыва может и сам солдат погибнуть, ведь осколки разлетятся далеко.
– О, не волнуйся! Шест длиной двадцать локтей, не меньше.
– Двадцать локтей? И ты считаешь, это много?
– Но я же шест рукою протяну! Длину руки ты не считаешь?
– О, боже! Что ты говоришь?! И слушать, и даже думать мне об этом больно. У меня предчувствие плохое. Четыре – несчастливое число. 1904-й год – он будет несчастливым. Не ходи на войну, мой любимый братик!
– Сестричка! Онеи-сан! Если б я мог родиться семь раз, я бы все жизни эти отдал, чтоб воссияла слава нашей империи!..
Утром брат ушёл. Жизнь у него оказалась всего одна – и очень короткая. Когда пришло извещение о «геройской гибели верного сына императора», Ёсано Акико написала длинное стихотворение в память о младшем брате.
Ах, брат мой, слёзы я сдержать не в силах.
Не отдавай, любимый, жизнь свою!
На то ль последним мать тебя носила?
Не отдавай, любимый, жизнь свою!
Нет, не родители твои вложили
Меч в руку сына, чтоб разить людей!
Не для того они тебя растили,
Чтоб дать наказ: погибни, но убей!
Твой славен род не беспощадной бойней,
Он кровь ещё не проливал ничью,
Ты призван продолжать его достойно.
Не отдавай, любимый, жизнь свою!
И что тебе твердыня Порт-Артура?
Пускай падёт, иль устоит вовек.
Купец – твой предок, а не воин хмурый,
Не завещал разбойничий набег!
Сам государь нейдёт на поле брани,
В бой не ведёт вас во главе колонн.
Когда ж и вправду он сердец избранник,
То разве может слепо верить он,
Что доблестно лить кровь людей, как воду,
За жертвой в поле рыскать, как зверью,
И пасть таким велениям в угоду?
Не отдавай, любимый, жизнь свою!
(Блистательный перевод Веры Марковой)
Это стихотворение станет манифестом миллионов женщин, протестующих против войны. Его положат на музыку и будут петь на улицах во время Русско-японской войны, потом и позже, когда начнётся Первая мировая. В одном из своих произведениях поэтесса назовёт милитаризм формой «варварского мышления, искоренить которое обязаны женщины». Ёсано Акико издаст ещё двадцать стихотворных сборников (около 50 тысяч танку!). Её деятельность как феминистки, её пацифистские стихи принесут Акико всемирную известность.
В немалой степени именно общественный антивоенный протест заставит императорский двор Страны восходящего солнца всячески увиливать от непосредственного участия японских солдат в боевых действиях. Официально Германии и Австро-Венгрии война была объявлена, и в состав Антанты формально Япония вошла, но эта «неактивность» спасла тысячи солдатских жизней – чьих-то сыновей и братьев.
А командующий 3-й армией Ногу Марэсукэ после Русско-японской войны покончит жизнь самоубийством. В прощальной записке генерал напишет, что винит себя за смерть тысяч «сыновей императора», которых он при осаде Порт-Артура посылал на верную гибель в виде «живых пуль».

Автор (из-за кулис): Незадолго до Первой