году Ямагата получил титул принца, и теперь он, можно сказать, специально подогревал ситуацию.
Причина простая. Почивший в бозе император своими прозападными реформами установил в стране конституционною монархию. Одна сторона власти – это император, божество. Другая – парламент и военные. Посредине – единственный оставшийся в живых принц крови, Ёсихито. И чем слабее становился с годами микадо, тем быстрее крепла власть военных. Больной престолонаследник не счёт, он может и не выжить. Так что времени у Ямагаты до исполнения его мечты – взойти на вершину власти – оставалось совсем немного, всего лишь до дня официальной коронации.
Перед этим торжественным мероприятием случилось то, о чём мечтал честолюбивый маршал. Всем стало ясно, что молодой император болен, когда он в 1913 году с трибуны парламента закончил свою речь.
– Ну, вот и всё, что я хотел сказать, – чётко и внятно проговорил Ёсихито, оторвавшись от листков бумаги. – И пусть воссияет слава нашей империи…
Потом он медленно скрутил в трубочку листы, поднёс к глазам и стал разглядывать зал.
– Не так сели! – в полной тишине наконец выдохнул недовольно император и пообещал кому-то. – Ну, я им покажу!..
Коронацию перенесли. Маршал Ямагата ещё на год развязал себе руки. А через год германский кайзер развязал Первую мировую войну. Весьма кстати для маршала.
Ох, как не хотелось императору снова начинать боевые действия! Но Ямагата давил на правительство в Токио, Черчилль раздувал мировой пожар в Лондоне, а финансовый дом Моргана недвусмысленно намекал, что иначе микадо денег больше не получит. В конце августа 1914-го они додавили-таки.
– Ваше императорское величество, – шептал на ухо маршал. – Вы станете генералиссимусом, на века войдёте в мировую историю…
Ёсихито, с детства подражавший Вильгельму II, подписал манифест об объявлении войны Германии. И захотел теперь сбрить свои знаменитые усы, закрученные кверху «а-ля кайзер».
Кто знает, возможно, коронация так и не случилась бы, но после новогоднего праздника (наступил Год Кролика) Садако сообщила мужу о новой беременности. Обрадованный Ёсихито тут же почувствовал себя на седьмом небе и приказал готовить инаугурацию…
Торжественная церемония состоялась в ноябре 1915-го. Это было поражение Ямагаты, но сдаваться не в правилах бусидо, а он фанатик этого кодекса чести, сам был самураем когда-то. И теперь он прозрел, понял, что недооценил Садако, её умение разбираться в людях и защищать свою семью. На неё и будут обращены все последующие стрелы его ненависти.
Только опять поджимает время. Самому уже семьдесят семь, заболевший император не собирается покидать этот мир, а тут ещё и старший сынок его подрастает. Седоусый маршал, надо действовать!
По Токио расползались слухи, щедро оплаченные из армейской казны. То, что дед и отец нынешнего императора были алкоголиками, – не для кого уже не секрет. А ведь божий страдалец Ёсихито недалеко ушёл. Каждый вечер он украдкой пробирается в буфет, чтобы быстренько опрокинуть стаканчик-другой. Слугам приказано расставить в укромных местах императорского дворца бутылочки с сакэ и хранить этот секрет под страхом смерти.
Но главное – Садако и старший сын Хирохито.
Ещё не закончилась мировая война, как император перестал появляться на публике. Назрел вопрос о помолвке престолонаследника. Это прекрасный шанс для Ямагаты – продвинув свою креатуру, которая позже станет императрицей, маршал получал фантастические преференции!
Традиционно Хирохито не участвовал в выборе супруги. Микадо болел, так что консорт-императрица единолично просматривала сотни фотографий, подыскивала подходящих невест в элитных школах и княжеских домах.
Из сотен кандидатур Тайный совет одобрил три. Две из них предложил Ямагата, и именно их, естественно, отвергла Садако. И когда маршал ненадолго отправился по делам в Корею, императорский двор объявил о состоявшейся помолвке. Девушку по имени Нагако (дочь князя, стало быть принцессу) тут же переселили во дворец – ей предстояло провести здесь два года в изучении этикета и придворного протокола. Вернувшись в Токио, маршал пошёл ва-банк.
День и ночь его люди пытались найти хоть какой-то компромат на добропорядочное семейство Нагако. Ни-че-го! Семейный врач Ямагаты подсунул ему старую статью в медицинском журнале, где обсуждался вопрос о наследственном дальтонизме. Маршал вспомнил, что в окопах его солдаты часто страдали вечерней слепотой – не видят в сумерках, и всё тут! Словно голодные куры, которые наелись едкого лютика. Вот! Это угроза всему императорскому дому! Предки Нагако воевали – значит, они тоже страдали цветовой адаптацией, а дальтонизм опасен дурной наследственностью.
Ямагата посылает к отцу Нагако ходоков, которые предлагают ему отозвать кандидатуру дочери, заверяя, что он не останется внакладе в случае отмены помолвки. Другой бы стал, возможно, торговаться, но старый князь сразу обратился с письмом к императрице. Так, мол, и так, именно императорский двор просил руки моей дочери, и если помолвку нужно отменить, то инициатива должна исходить от него же.
А в конце – спокойно и категорично: «Прошу Ваше Величество решить данный вопрос и облагодетельствовать меня своим августейшим ответом. В противном случае я буду вынужден дать ответ на поругание достоинства моего лично и моей семьи, лишив жизни как Нагако, так и себя».
Понятно, что Садако не посчитала случай противным, скорее, словом этим назвала старого маршала. Но отвечать не стала ни тому, ни другому. Просто в газетах появилось официальное объявление императорского двора о подготовке к церемонии бракосочетания наследного принца Хирохито с принцессой Нагако.
Ямагата капитулировал. Он обратился с прошением к Ёсихито. Вечером в императорской опочивальне Садако прочла это письмо мужу:
– «Я всего лишь старый солдат…» – начала она.
Далее маршал признавал свою вину, нижайше просил освободить его от всех постов, лишить наград и титулов.
– Что ж, – дослушав до конца, промолвил император. – Надо удовлетворить его просьбу. Как ты считаешь?
– А я считаю, наоборот, не нужно соглашаться. Он всегда говорил, что незаменим. Пусть так и останется. Но ответ дадим после свадьбы Хирохито и Нагако. В списке приглашенных его не будет…
Старого маршала больше никуда не приглашали – ни во дворец, ни в парламент, ни в дом правительства. Про него словно забыли. Лишь спустя несколько месяцев Ямагата был вызван во дворец, где император, не произнеся ни слова, протянул ему письменный ответ. Маршал прощён. Титулы и награды у него остаются. Он может работать на прежних должностях…
Но с ним никто в Токио не желал больше общаться. Император его простил, а народ – нет. Видимо, кодекс чести в жителях Японских островов поселился надолго. А сделать харакири у побеждённого маршала Ямагаты не хватило ни силы, ни воли…
Автор (из-за кулис): В ноябре 1919 года у императора Ёсихито случился первый обширный инсульт. Через шесть лет – второй. Он ещё успел стать дедушкой: у Хирохито и Нагако родился первый ребёнок (всего у них было семеро детей). Императору исполнилось сорок семь, когда он умер в своём дворце. Садако пережила мужа на двадцать пять лет.
КАРТИНА 20-я
Ёсано Акико против «живых пуль»
Действующие лица:
Ёсано Акико (1878–1942) – известная японская поэтесса, феминистка, автор пацифистских произведений и любовной лирики.
Ёсано Теккан (1873–1935) – сын священника (позже сам принял сан), издатель литературного журнала, один из основателей «новой поэзии» в Японии, муж Акико.
Место действия – Япония.
Время действия – незадолго до Первой мировой войны.
Автор (из-за кулис): Война убивает людей. В основном молодых, несостоявшихся гениев. Каждый день боевых действий уносит жизни чьих-то сыновей, делает жён вдовами, а матерей – седыми и безутешными. «Не отдавай, любимый, жизнь свою!» – такой стихотворный манифест написала японская поэтесса Ёсано Акико в 1904 году, посвятив его брату, который ушёл на войну и не вернулся. Автор чуть не поплатилась жизнью за свою пацифистскую позицию. На её дом напали верные слуги тех, кому выгодна война. Но их угрозы не остановили великую поэтессу. А стихотворение, посвященное брату, позже было переведено и издано в десятках стран мира.
ОТЕЦ ЕЁ хотел мальчика, а появилась на свет девочка. Потому имя получила странное: то ли мальчишечье, то ли девчоночье – Хо Сё, что означает либо «летящий Феникс», либо просто «хорошо». Папаша – кстати, образованный человек, прекрасно разбирающийся в традициях японской культуры – папаша требовал, чтобы одевали дочь, как мальчика, сам воспитанием её не занимался вовсе. Зато мать позволяла читать все книги, что в доме имелись. Они жили очень даже не бедно. Отец поставлял всякие лакомства аж в императорский дворец, пока столицей империи был город Киото.
Безропотно, бесшёпотно, послушно их доченька росла – сказано точно не про неё. Хо Сё была «девочкой наоборот», ненавидела «немаркую» одежду и вообще всё серое. Когда была ещё маленькой, но спала уже на циновке, мать читала ей на ночь вместо колыбельной старинные стихи хо́кку. Это – такие трёхстрочья:
К сожалению, сто́ящих пап всё меньше на свете.
В скверике снежных баб лепят другие дети.
Мне из окошка видно, как быстро они стареют…
Мама пела хо́кку тихим голосом, а девочка представляла себе, как она вырастет и папа увидит, что она красивая и талантливая. А пока можно слушать и мечтать, глядя в тёмный потолок.
– Ты вырастешь, Хо, и сама будешь сочинять хокку, – говорила мама. – Небесные и лёгкие, как твоё имя, Летящий Феникс!
– Нет, не хочу хокку. В них мало строчек. Я буду писать другие стихи…
Матери не нравились её постоянные «нет», а дочь терпеть не могла запреты. Она то сближалась с родителями, то замыкалась в себе, ища спасенья в мире сладких грёз от частых девичьих слёз. Из этих сорных расхождений порой и рождались у неё стихи. Не в три строки, а подлиннее – в пять.
Их дом на окраине Осаки стоял на берегу, рядом с маяком. Хо Сё после школы часто ходила к заливу, сидела на каком-нибудь камне, смотрела на волны. Слушала их шелест, и Сусаноо – мифический бог ветра и водной стихии – помогал рождению в её душе благоговейной музыки.
Как узнаю –
Души ли робость,
Змеи объятья,
Или оковы сковали меня,
Так что слёзы рекой?
Это были танку, пятистрочные стихи, её первые.
Она ходила в школу, а дома заботилась о младшем брате. Да так, что тот стал называть Хо Сё мамой. Учила брата искусству оригами, складывали вместе из бумаги неведомых зверушек и летающих пташек. Порой засыпала рядом, читая ему свои танку. А родителям это не нравилось, и они стали на ночь закрывать девушку в её спальне. Там и продолжала писать при свечах:
Эту долгую ночь
провожу я в обители грёз.
Пламя в жилах струится.
Да хранят всесильные боги
одержимых хмелем весенним.
* * *
Вот так, склонившись
Над низким столиком с книгой,
Изойду любовью
И время до самой смерти
Скоротаю.
Однажды Хо Сё решилась послать свои стихи в журнал, который заказывали родители для старших детей. Ждала. И однажды – стук в дверь. Как гласит старая японская присказка, что может быть радостнее! Почтальон принёс журнал с её
