оборону перед воротами.
Аглая тоже не промах: вытащила из-за пазухи икону Троеручницы и пошла в наступление. Поплохело бабе Яге сразу, слегла она на траву-мураву и застонала:
— Ой, умираю, умираю, спасите, помогите!
Испугалась Аглая, что до смертоубийства бабу Ягу довела, достаёт она скоренько богоявленную воду и давай ей ведьму опрыскивать. Ой, что тут началось! Баба Яга стала волдырями да коростой покрываться, в страшных муках корчиться. Догадалась матушка, что не доброго человека живой водой опрыскивала, а нежить лесную — силу смурную да нечистую. Но несмотря на это, запричитала Аглая, жалко ей стало ведьму злую:
— Да что ж это я, да что ж это я делаю-то? Какая никакая, а всё ж человек!
Из последних сил затащила Аглая бабу Ягу в ее избушку, благо изба присела до земли — помогла матушке. Положила баба русская бабу лесную на лавку, пошарила по сусекам, нашла травы сушёные, заварила взвар, раны заживляющий, и напоила им Ягу.
— Напоить напоила, а дальше то что? Пока нежить на поправку идёт, пойду к воротам дубовым, авось и откроются! — решила Аглая и пошла.
Но ворота встретили её грозным шипением. Волк как услышал это шипение, вцепился в ворота клыками и давай их терзать. Но куда там, где ему, волчку, сладить с силой сильною! Старушка тоже побилась, потолкалась в ворота и беспомощно плюхнулась на землю. Посидела, поплакала и вспомнила, что видела в воротах замочную скважину. Встала, подошла к тому месту, посмотрела в дыру, но ничего не увидела, окромя спины могучей, богатырской, закрывающей тот свет от взгляда отшельницы.
— Однако, видать вороги и там бузуют, ишь, богатырей понаставили! — удивилась баба русская.
«Хм, есть скважина, есть и ключ!» — подумала Аглая и побежала в избушку на курьих ножках.
Обшарила она все углы в избе, но ключа заветного не нашла. И перекрестясь, полезла шарить по карманам хворой бабы Яги. И нашла таки ключик малый.
— Есть ключ, есть и скважина! — пробурчала Аглая да полезла искать невелик замок.
И нашла в углу сундук, на ключ запертый. Вставила она в замочную скважину ключ и он подошёл. Отперла сундук, а на дне сундука лежал огромный ключ. Еле-еле вытащила его старушка из сундука и волоком потащила из избы до дубовых ворот. Вставила она ключ в замочную скважину и повернула три раза.
Заскрипели ворота, завизжали и приоткрылись ненамного: так, чтобы лишь человек прошёл. Рванул волк-бирюк в щель и исчез в том свете навсегда. Перекрестилась Аглая и сама шаг вперёд сделала. Сделала и остановилась. Беспокойно стало матушке, стоит, не знает что делать: то ли самой смело в загробный мир идти, то ли бежать волчишку из беды выручать и обратно! А пока она стояла в раздумьях, вылетел её волчок со страшным свистом из ворот обратно в Явь, как будто его вытолкнул кто-то. Приземлился бирюк на землю, жалобно заскулил, на лапы поднялся и вцепился в подол хозяйки-кормилицы — оттягивает её от злых ворот подальше. Но тут в щель просунулась голова сильного могучего богатыря Горыни — старшего охранника царства Навьего. И говорит Горыня, как гром гремит:
— Кого это баба Яга так смело в Навь пустила?
Испугалась отшельница, задрожала вся, как осиновый лист, отвечает Горыне:
— Дык не баба Яга, а я сама осмелилась. А Ягу я случайно до смертоубийства довела, лежит бедняжка в избе, помирает!
Захохотал Горыня, будто горная река забурлила:
— Отлежится и встанет! Бессмертная она, из тёмных богов. А что тебе, бабка, в Нави понадобилось?
— Приснился мне сон, как приходит до меня девка Смерть вся в белом и зовет за собой: «Пора тебе, Аглаюшка, со мной в Навь уйти, ведь ни детей, ни родни у тебя не осталось на земле этой грешной!» А рядом со Смертью будто мои родные сёстры, братья стоят, отец с матерью и руками машут — меня на тот свет зовут.
— Понятно, — вздохнул Горыня. — Опять Смерть озорует, всё покоя ей нету! Так вот что я тебе, баба смертная, скажу: нет живому входа в царство мертвых. Иди-ка ты обратно до дому свой век доживать. А как помрешь, приходи — завсегда рады будем!
Но Аглая была непреклонна:
— Единожды приняв решение, взад ногами не идут! Мне прям сейчас на тот свет надобно — родня, то бишь, ждёт.
— Родня, говоришь? — усмехнулся Горыня. — Ну иди, посмотри на свою родню одним глазочком.
Тут дубовые ворота с шумом захлопнулись и перед лицом Аглаи оказалась та самая замочная скважина. Решила старая посмотреть в замочную скважину, но не увидела спины могучей, богатырской: отодвинулся Горыня в сторонку. А увидела она души земные, бьющиеся в смертельной схватке с тёмной силою: и конца и края нету этому бою неравному — черным черна вся Навь от бесов и демонов!
— Бесконечный этот бой, бесконечный! — услышала она голос Горыни. — Иди-ка ты домой, а когда срок придёт, Смерть тебя сама приберет.
— А где ж моя родня? — взмолилась Аглая.
— А твоя родня первой в бою неравном полегла! — захохотал Горыня.
— Как же так?
— Вот так, вот так, бери жизнь просто так и мотай на кулак! — зареготал богатырь и закрыл своей спиной замочную скважину.
— Тут что-то не так, — пробормотала матушка. — Пойду-ка я домой, подумаю обо всём.
Развернулась она и побрела. Но надумала впервой черёд бабу Ягу проведать, зелье целебное ей ещё разочек дать. Заходит в избушку на курьих ножках, видит, ведьме уже полегчало: короста с лица сошла и язвы на теле заживают. Истопила Аглая печь, вскипятила отвар и напоила им Ягу. Очнулась баба Яга, увидела подле себя бабу русскую, рассвирепела:
— Ах, ты смердище бабище, сейчас тебя в печь сажать буду, уж больно я голодна!
Ни жива ни мертва выкатилась из избушки Аглаюшка. А верный волк ей уже спину подставляет. Вцепилась старушка в волчью шерсть, и понёс её волчара в края сибирские, до родной заимки.
Баба Яга чуток очухавшись, прыг в ступу и полетела вдогонку за волком и Аглаей! Оглянулся бирюк, увидал погоню, оторвался от земли и тоже полетел. Прилетел в родную заимку и опустился во двор. А во дворе медведи злые лежат-полеживают, ждут хозяйку, слюни голодные глотают — съесть её хотят. Помахала Аглая иконкой Троеручницы и медведи злые расступились. Вошла она в дом (волк за ней следом) и двери на палку закрыла.
Подлетела баба Яга к заимке, глядь вниз, а избушку отшельницы медведи злые охраняют, слюни голодные глотают — съесть бабу Ягу хотят. Покружилась ведьма, покружилась и полетела обратно — вход в Навь охранять.
А Аглаюшка затопила печурку свою ненаглядную, отварила картошки, испекла хлеб, накормила волка-бирюка и злых медведей в благодарность за спасение.
И стали они все вместе жить-поживать да добра не наживать на севере диком, в тайге непролазной, в лесной заимке, подальше от добрых людей. Волк-бирюк всё чаще по лесу шастал, волчицу себе искал, да всё впустую — стал стар больно. Злые медведи подобрели, за хаткой отшельницы приглядывали: нежить лесную отгоняли да лис попрошаек. А матушка Аглая икону Троеручницы-помощницы за пазухой носила, воду богоявленную берегла, книги духовные читала да в огороде потихоньку копалась. А про Навь и поминать боялась, о Смерти не думала, лишь бурчала иногда:
— Придёт ещё наш срок! — да волка своего ручного гладила, с рук кормила и приговаривала. — Ешь, сынок, ешь!
Ты поспи, Егорка,
придет и твоя долька:
непременно, не иначе
все помрем в зловещей драке!
Горыня, Дубыня и Усыня:
В бытность, когда Сварог творил этот мир, ему помогали боги Асилки и боги Волоты. Это были могучие человекоподобные создания, которые обладали невиданной силой. Сварог использовал их, чтобы перемещать горы и тектонические плиты, изменять русла уже существующих рек и прокладывать новые. Но после того, как мир был построен, Асилки и Волоты заскучали. От скуки великаны принялись кидаться друг в друга горами и разрушать все то, что было возведено с таким трудом! Сварог пытался их утихомирить, но у него не получилось. Тогда он стал обращать их в камни. Мать Земля взмолилась, чтобы грозный Сварог пощадил трех младших Асилков: Дубыню, Горыню и Усыню. Сварог согласился. С тех пор три великана охраняют выход в мир Нави. Они следят за тем, чтобы ни одно создание мира мёртвых не проникло в мир живых. А вход охраняет баба Яга.
______________________________________
Царевна Несмеяна и Макар — ведьмин сын
У одной злющей ведьмы по имени Потвора, которая в лесной избушке живет, да всякой разной ворожбой промышляет, народилось дитятко обычно. И до того это дитятко обыкновенно было, что хоть в рожу ему плюй — мимо пройдёт и не почешется: и ни проклятий из уст его не всполохнётся, ни ругани какой не выкатится. Милый такой мальчонка! Макаркой его кликали. Диво дивное да и только. Играет себе с деревенскими ребятишками в лапту и в салки, да гогочет как жеребец на все уколы да поддевки по свою душу:
— Ну ведьмин я сын, так что с того?
А ничего. Деревенским и ответить на такую простоту нечего. Тем более, что слух про его мамку в миру ходил:
— Поцеловал нечистую бабу ангел светлый, вот от него то она и зачала Макарку.
— А по каким таким причинам дух божий смердов целует?
— Дык нам неведомы пути его.
— И то верно, не нам об том судить, рядить и кумекать.
Посудачив, расходилось старичьё по своим домам спать да молодёжь учить:
— По краю пропасти не ходите, а с мудрым человеком не спорьте.
Макарка тоже домой бежал в свою избушку на краю леса, да у мамки всё выпытывал:
— Расскажи ты мне, матушка, кто мой милый батюшка!
А ведьма Потвора не могла рассказать сыну о том, кто его всамделишный отец. Потому как отец его был обычный мирянин, не дюже холостой, а и очень даже женатый мельник из той мельницы, что на краю другого леса находится. И пришлось Потворе ту же самую легенду Макарке брехать, которая по всем соседним сёлам гуляет:
— Брела я как-то раз по полю чистому, искала траву для зелья горького, да всё никак найти не могла. Ведь поле то чистое оказалось, а мне нечистое надобно. Вот шлялась я, шлялась я по тому полю, да всё пустая корзинка у меня. Уж решила, что порожней до дома и вернусь. Вот, думаю, чёрт завёл! Притомилась я, легла под солнышком вздремнуть. А тут с неба светлый ангел летит, крылами машет, мирские песни поёт, тихие такие песни:
Не ходи гулять во поле чистое,
унесёт тебя речка быстрая,
речка быстрая рукотворная,
река времени она. А баба вздорная,
наглотается и не выплывет,
унесёт её судьба и выкинет,
и ни в рай, ни в ад, а в средний мир,
где дед сидит, а у деда пир,
он ест и пьет да всё косточки,
а подавится, так тросточкой
взмахнет, и войной идут все народы,
друг на дружку ведь идут. Вот уроды.
Не успела я очи свои черные на птицу дивную отворотить, как она уже в брюхе моём сидит, курлычет. А как посидела, так и вылетела наружу, и прочь полетела — только я её и видела! Вот поднялась я с сырой земли и ужо не порожняя домой пошла, а брюхатая. Вскоре и ты родился. А как на ноженьки встал, так отцу своему летучему в пояс и кланялся.
— Не, не помню я такого! — мотал головой Макарка. — А что ангел в твоем брюхе делал?
— Да бог его знает, только с той поры я понесла.
— Что понесла? — переспрашивает отрок.
— Тебя понесла! Дурья твоя башка, — сердилась ведьма и укладывала Макарку спать на лавку.
А сама лезла на тёплую печку и пела оттуда всегда одну и ту же колыбельную песню, самой себе видимо и пела:
Как и в небе, и в земли,
живут хвори-баюны.
Спи детинка,
