Оазис Чёрного джинна

ненадолго. И тогда он - да поразит его наизлейшей проказой шайтан! - предложил продать ему лавку, представив дела в ней как самые наихудшие, совсем пропащие. Я поверил, позабыв поговорку, что все плуты родом из Исфагана, - и продал.
Потом знающие люди говорили, что он дал мне меньше половины настоящей цены. Да и те деньги Ага-баба скопил, утаивая из выручки.
Я вновь занялся делами удовольствий, погрузившись в море блаженств, посещая острова наслаждений и срывая цветы приятства и неги. Всё это продолжалось до той поры, пока у меня водились деньги.
Затем я был вынужден продать свой дом. Исмаилу я сказал, что тоскую по родительскому крову и хотел бы жить с ним под одной крышей. Из уважения к моему старшинству брат выделил в своём доме мне большую комнату, где я и поселился. В это время он уже был женат на Ширмо, дочери горшечника Нияза, и она родила сына Исмата да дочь Малику.
Нужно ли говорить о том, что очень быстро я потратил на удовольствия и эти деньги. Настали тяжёлые для меня дни. Отчаявшись, я подсмотрел, где Исмаил хранил свои деньги и ночью взял их, совершив злокозненное дело.
Брат обнаружил пропажу, но на меня подозрений не возымел, ругая неизвестных воров. Ещё усерднее дерзких похитителей проклинал я. Простодушный Исмаил растрогался и принялся успокаивать меня.
Когда закончились деньги брата, то я уже знал, где их можно взять. Будучи однажды в гостях у кузнеца Рахима, я запомнил расположение его комнат. Ночью прокрался в спальную, неслышно открыл сундук и отыскал на его дне платок с монетами, собранными Рахимом сыну на свадебный туй.
Впоследствии так я делал многажды: пользовался всяким удобным предлогом, чтобы побывать в гостях, всё внимательно высматривал, запоминал, искусно выспрашивал, а спустя некоторое время тайком под покровом ночи пробирался в дом и крал.
Не было ничего самого плохого, чего бы я ни совершал! Я не только влезал в чужие дома, чтобы ограбить хозяев, но даже останавливал ночью на дороге поздних прохожих и, угрожая ножом, забирал у них деньги, халат, чалму и чарыки. Однажды, когда я с узлами чужого добра вылезал из дома водоноса Одины, то хозяин схватил меня. Растерянный и донельзя испуганный, я выхватил нож и ударил его... Шайтан направил лезвие прямо в сердце - водонос упал замертво, а я убежал, бросив вещи.
В городе начали говорить обо мне нехорошее, но доказательств ни у кого не имелось и я жил беспечно, не обращая внимание на разговоры за моей спиной. Исмаил же твёрдо верил в мою частность, ибо был простодушен от природы, я уверял его, что живу праведно на деньги, доставшиеся мне в наследство от отца.
Потом шайтан зародил во мне желание ограбить дом богатого купца Бобосадыка. И тут счастье отвернулось от меня! Один из его домочадцев страдал бессонницей, не спал и увидел меня. Я едва успел закрыть лицо рукою.
...И вот в наш дом ворвались стражники, они начали искать похищенное. Долго ничего не находили, так как я прятал вещи на половине дома, которую занимал мой брат. Потом всё же обнаружили и схватили Исмаила.
Дело в том, что идя на грабёж, я всегда надевал его халат и чалму. Потому подозрения пали на него.
Исмаила жестоко избили так, что синяки налезали один на другой, и поволокли к главному кази Ходжента.
Суд был скорым: брата приговорили к казни путём отсечения головы.
Страшно закричала его жена Ширмо и упала без сознания. А рядом с ней, плача, ползали маленькие дети, не понимая, что приключилось с их матерью.
Всевышний снял с моего сердца жир злобы и жестокосердия, слёзы навернулись на моих глазах. Не сознавая, что делаю, я выступил вперёд и признал себя виновным в воровстве.
Главный судья не хотел мне верить, считая, что я выгораживаю брата. Тогда я в подробностях рассказал обо всех грабежах и злодеяниях, совершённых мною, ничего не утаивая: даже о том, что именно я убил водоноса Одину, поведал о хитрой уловке с одеждой Исмаила. Я сообщил подробности, которые мог знать только сведующий, и кази не мог не признать правоту моих слов.
Брата отпустили, а меня схватили и безжалостно повязали верёвками по рукам и ногам.
Главный судья был в затруднении, так как справедливо считал всякую казнь чересчур лёгкой для подобного кознодея, каковым я являлся, а придумать достойное содеянному мною не мог. Тогда он повелел отвести меня высоко в горы и там привязать к дереву, дабы дикие звери растерзали меня.
Люди одобрили такой приговор, они радовались, провожали меня на казнь бранью и злейшей руганью. Только мой брат с Ширмо плакали, жалея меня.
Целый день и многобедственную ночь я провёл привязанный, но звери не подходили ко мне. Возможно, оттого, что неподалёку находились караульные, бдительно следящие, дабы я не освободился сам или с помощью другого человека.
Наступила вторая  ночь. Холодная, звёздная. Я горько раскаивался в содеянном, считая жестокую кара вполне заслуженной. Вспоминал мудрые слова Абулькасима Фирдоуси:
«От злобы, что нацелена в людей,
Как правило, страдает сам злодей.
Бывает так: кто совершает зло,
В конечном счёте пожинает зло».
Около полуночи страшно завыли шакалы в ущелье и тотчас же смолкли, будто испугавшись кого-то. Меня затрясло от непонятного страха. Послышался шум внезапной бури, настоящего урагана, хотя до этого не было ни облачка, ни малейшего дуновения ветерка. Мерцающие звёзды заслонила чёрная тень исполинского джинна. Стремительно пролетая в небе, он увидел меня. Устремил свой полёт вниз, точно почуяв родственную душу, ухватил и поднял одним мизинцем - верёвки лопнули, будто паутинки. С жутким хохотом джинн унёс меня, находившегося в беспамятстве, с собой.
Иногда я приходил в сознание и слышал сильнейший рёв - это был крик рассекаемого им при полёте воздуха.
Окончательно пришёл в себя, когда джинн добрался до своего жилища где-то в горах Кухистана. Ещё издали я увидел удивительное зрелище: среди множества горных отрогов, к небу вознеслась странная белая гора, походившая на огромный отполированный столб, внизу широкий, но постепенно суживающийся к верху. Его венчал такой же белоснежный дворец, походивший издали, на чудесную игрушку, произведение искусного ювелира или виртуозного резчика кости. Своей небывалой красотой он ошеломлял ум и похищал разум. Казалось, что прекраснее его не сыскать и в садах рая.
Но лишь издали дворец казался маленьким. По мере приближения он словно рос в размерах и оказался на самом деле больше любого другого дворца в мире. И всё равно джинн в его двери не проходил, а с превеликой натугой пролезал через широкое окно. Жил он в самом большом помещении этого дивного чертога - в тронном зале, в остальные просто не мог проникнуть, таким огромным было его тело.
Джинн хотел меня съесть, но передумал, так как недавно изловил в море кита и обглодал его до последней косточки.
- Оставлю тебя на завтрак, - сказал джинн и завалился спать, храпя так, что сотрясались, едва не падая, стены.
Поразмыслив над своим бедственным положением, я нашёл, как мне показалось, спасительный выход: напрягаясь изо всех сил, я подтащил туфлю джинна к стене и поставил так, что смог по ней вскарабкаться на подоконник. С него я намеревался слезть на землю и убежать. Но - о горе! - до земли было слишком далеко, горный склон был почти отвесной кручей.
Я заплакал великим плачем, но тут услышал девичий голос. Поднял голову и увидел на крыше дворца башенку, откуда выглядывала красавица. Она была столь прекрасна, что казалась второй луной на небосводе. Настоящая луна – владычица ночи – покрылась дымкой облаков, словно оробела и готова была удалиться, говоря: «Зачем тут я, когда есть ты?!.»
Она спустила мне верёвку, и я  взобрался к ней.
Звали девушку Дуньё. Она была дочерью афганского султана. Перед самой свадьбой с багдадским принцем её похитил и принёс сюда джинн. Он намеревался съесть добычу, но передумал, поужинал десятком слонов, их стадо он выловил по пути сюда в пустыне, оставив девушку на завтрак. Ночью она развязала путы и скрылась в дальних помещениях здания, куда не мог пробраться джинн.
По её просьбе я спустился в зал за мясом кита. Дуньё провела меня к комнату, где у ней имелся самодельный очаг и котелок. Сварила мяса и мы стали его есть. За едой девушка рассказала мне историю Чёрного джинна, так его называли...
Когда он родился, то у его матери из груди пошло чёрное молоко. Испугалась она, ужаснулись все джинны и ифриты, ибо подобного ранее никогда не происходило.
Позвали мудрого прорицателя, провидящего все тайны будущего. И он предсказал, что Чёрный джинн будет отцом всех пороков, покровителем зла и всяких несправедливостей. А потом взбунтуется против Создателя всего сущего - о святотатственная дерзость! - соберёт подначальных джиннов, ифритов, маридов и пойдёт войной на Всевышнего. Тогда наступит конец света.
Выслушав прорицателя, джинны вознамерились было убить младенца, но вступилась, пожалев сына, мать. Защитила, выкормила сына своим чёрным молоком.
Рос Чёрный джинн быстро: через год он был ростом со взрослого, а потом стал выше самых высоких своих сородичей. Его все боялись, ибо под его ногами прогибалась земля и начинали бить родники. От его взгляда качались звёзды и падали вниз огненным дождём кометы. От сильных вздохов колебались, словно от свирепого шторма, воды мирового океана. Он был способен, ухватив хрустальный небосвод, потрясти его так, что сыпались звёзды, а плевком мог сбить луну.
Приобретя столь неимоверную силу, Чёрный джинн начал творить всякие безобразия, и родная мать отказалась от него, прокляла самым страшным проклятием, выгнав навсегда из родного дома.
На время он было образумился, поступил в ученики к мудрому волшебнику ибн-Хазру. Обучился у него приёмам магии, стал искусен в тайных науках. Потом поссорился со своим наставником, затеял безобразную свару. Кудесник оказался бессилен усмирить возмутителя спокойствия и в гневе удалился в неведомые края, оставив свой прекрасный дворец неукротимому буяну.
Затем я поведал Дуньё о себе, о своём бедственном положении.
- Убежать отсюда невозможно, - сказала девушка, - путь к дворцу есть только по воздуху. Будь мы птицами, тогда бы улетели. А так надежд на свободу нет.
Она подвела меня к окну и показала вниз: стены дворца переходили в почти отвесный склон горы, а далеко внизу торчали острые скалы: они ждали неразумных смельчаков, которые полезут, сорвутся и упадут на них, превратятся в кровавое месиво. При мне архар, легко скакавший по кручам, отступил от гладкой белый горной стены, ибо его копытам не за чего было зацепиться. А уж человек тут и вовсе был бессилен.
- То, что видишь ты – не гора, а рог огромного чудовища, которого своим могуществом одолел волшебник ибн-Хазр и завалил его множеством гор, но тот всё ещё жив, время от времени шевелится и тогда происходят землетрясения. После каждого из них он понемногу приближается к свету, свободе. Когда-нибудь он освободится, но когда это случится – не знает никто, кроме создателя. А дворец выточен волшебными мастерами на кончике рога того животного. Постепенно он поднимается всё выше и выше над землёй. Так что о побеге даже нельзя и думать.
Рассказ Дуньё огорчил меня. Я захотел перед сном помолиться, девушка дала мне красивый коврик тонкой