Неудачный день для дьявола

я своё возьму. Сколько угодно можешь корчить из себя доброхота, всё равно на жадность тебя выведу».
— Вы не голодны? Что я спрашиваю? Конечно, же голодны. Я  по такому случаю гуся пожирнее зажарю и наливочку достану. Лет пять я её берёг. Но ничего, не жалко.
«Это ты сейчас так говоришь», — успокаивал себя чёрт.
— Вам, наверное, деньги нужны. Так у меня есть сбережения,— говорил ростовщик.
«Ах, так? Всё равно я тебя от щедрости отучу», — мысленно грозил чёрт.
— Как же у вас костюм, я извиняюсь, помят и, я прошу прощения, заношен. Я вам новенький обеспечу. Новёхонький. Неношеный даже.

«Вот ты как? Со своего плеча готов одежду снять. Но если тебя деньгами не пронять, я тебя другим достану».
Чёрт решил изобразить из себя находящегося в бегах подпольщика-революционера. Благо, внешность у него для этого была подходяще подозрительной.
— Как?! И вы тоже подались в эту треклятую политику?! Будь она трижды неладна! Что же она так вас всех манит? — негодовал Мендл.
— Но как же? А социальная несправедливость и национальное ущемление...
Далее чёрт изложил ряд лозунгов, уже давно подбрасываемых силами зла людям. Говорил о порочности высших слоёв власти, о жестокости средних и о тупости низших.
Ростовщик только кивал и приговаривал: «Всё это так».
— Но только прокламации и агитации всякие там тоже не выход.
— Но  нельзя же  бездействовать, когда  кругом, — Павличек  обвёл глазами увешанные заложенными безделушками стены, —  такая нищета.
Чёрт рассчитывал, что раз Мендлу так не по душе всё связанное с политической деятельностью, то уж на неё то он денег должен пожалеть.
Но и тут коварный ростовщик обманул его ожидания. Он откликнулся и на просьбу помочь в столь ненавистном для себя занятии. Обещал и денег дать и «вообще». Что именно подразумевалось под этим «вообще» не уточнял, но ещё раз внушительно и твёрдо повторил его.
«Вот чёрт», — в сердцах сам себя ругнул 329-й.
— Вы пока что подождите, а я за деньгами схожу. Много, конечно, дать не смогу. Но рублей 100 найдётся.

«100 рублей», — чуть не вскрикнул чёрт. «Такие деньги даёт. И на что? Да ни  на что. Хуже даже — на политику». Со злости он готов был плюнуть в отвратительно участливо уставившееся на него лицо.

— Вы тут посидите. Я скоро вернусь. Ни за что не беспокойтесь. За секрет и вообще, — после «вообще» Мендл таинственно огляделся. Он, похоже, придавал большое значение этому слову и употреблял его где ни попадя.
«Что-то не то. Ну не может дать ростовщик 100 рублей. Тем более если они у него есть. А ведь, вроде, всё должно было пройти».

4

Мендл удалился. Но недолго  чёрт  оставался  один. Как раз когда уже им был придуман другой план искушения, дверь открылась. Только появился не ростовщик Мендл, а урядник Поливайлов. Лицо значительное, фигура основательная. Значительней всего в нём был живот. Сначала в комнату вполз его живот, потом выпрыгнул картофелеподобный нос, после которого выплыла выдающаяся далеко вперёд нижняя челюсть. И уже потом показался весь он. Урядник Поливайлов. «Лучший урядник» на всю деревню. Благо, единственный. Если бил, то за дело. Но бил крепко. Если пил, то так что вся деревня ходуном ходила. К счастью, пил не так уж часто. Сильно властью не злоупотреблял. За всё это пользовался большим уважением и даже почётом у селян. О лучшем представителе власти и мечтать нельзя было. Кому бы навстречу он ни шёл, каждый останавливался, снимал шапку и, кланяясь, произносил в зависимости от времени суток меняющуюся фразу: «Добрый день (утро или вечер)». Далее следовало обязательное «Уважаемый Гаврила Степанович». Поливайлов лишь осанисто кивал. Изредка утруждая себя словесным ответом. Такие исключения делались для духовных лиц (обеих имевшихся в деревне конфессий — то есть для батюшки и раввина), для старосты и ещё для пары людей, с которыми у него имелись тесные связи финансового свойства.

Ему было донесено или, лучше, сообщено добропорядочными людьми и законопослушными гражданами о том, что объявился в селе некий «весьма сомнительный субъект» и «очень подозрительная личность», «наверняка, политический агитатор» и «возможный террорист», и «вообще». Особенно в донесении подчёркивалось это «вообще». Слово, которое само по себе столько говорило о том, к кому оно относилось, что становилось страшно от выпавшей ответственности.

Покручивая ус и для солидности ещё больше выпячивая живот, Поливайлов оглядел 329-го и, хорошенько топнув ногой, спросил. — Предъявите ваши документы. — и в те времена эта фраза была такой же и означала то же, что и ныне.
Хоть появление урядника и подействовало угнетающе на чёрта (даже снисхождение ангела небесного на землю вызвало бы у него меньший эффект, чем  вид обычного полицейского), он растерялся не настолько сильно, чтобы не суметь достать заветные бумажки. Черти поднаторели в изготовлении документов. Настоящие выглядели менее подлинно, чем их поддельные.

«Иосиф Павличек. Такого-то года рождения. Уроженец такой-то губернии такого-то уезда такого-то села. Иудейского вероисповедания — по национальности, значит, ЕВРЕЙ». Всё было в порядке. Печать. Подпись. Честь по чести. Урядник ещё некоторое время повертел в руках паспорт, не спеша, словно нехотя, вернул его владельцу. Критически, как следует, оглядел того. Удивляясь, как это у такого сомнительного типа может быть такой прекрасный с такой идеальной печатью паспорт.

— С  какой  целью  прибыли  в  Помятовку? — о да,  вопросы  эти  не  меняются.  Всегда  то  они спрашивают одно и то же.
— Родственника навестить.
— Родственника? — переспросил Поливайлов и с ещё большим сомнением оглядел чёрта. От переизбытка недоверчивости он даже прищурил один глаз.
— Да. Исаака Мендла.
— Сами то вы кто будете?
— Коммивояжёр. Торговец то есть.
— Торговец? — снова переспросил Поливайлов. Сомнение его росло, недоверчивость крепла. И никаким чертям не под силу было их уменьшить.
— Ну да.
— И что же вы продаёте?
— Бижутерию, — взглянув на напряжённое лицо и выпученные глаза, чёрт поспешил пояснить, — разные безделушки. Колечки, браслеты, серёжки. Украшения.
— Ага.
— Да, да.
— Ну так и где же ваши украшения, бюжу... — Поливайлов не договорил. Чужое незнакомое слово запуталось на языке и так и не смогло покинуть его губ.
— Ограбили.
— Ограбили? — просто уже с вселенски необъятным сомнением переспросил урядник. Можно было даже уловить и иронию в его голосе.
— Да, да.  Вы  представляете  на  меня напали в окрестностях деревни, — рассказывая о ограблении, чёрт благоразумно утаил, каким именно образом и при каких обстоятельствах были потеряны безделушки. Ревнивый муж да к тому же ещё и имеющий некоторое право на ревность представляет из себя большую и, как показали последние события, неконтролируемую опасность. Очень тактично было упомянуто, что свершилось это в окрестностях, а не в самой деревне, чтобы не задеть профессиональной гордости полицейского. — При этом меня ещё и побили, — чёрт показал ушибленные места.
— Ну что ж, это обычное дело, — равнодушно бросил Поливайлов. Неизвестно к чему относилось это его замечание, к тому ли, что ограбили или к тому, что при этом побили.
— А что же это говорят, что, мол, скрываетесь от властей, что агитатор, — последнее слово, хоть и с трудом урядник смог выговорить. По всей видимости, сказывалась некоторая практика в его применении.
— Как? Кто ж такое про меня говорит, — довольно умело удивился чёрт.
— Люди говорят, — Поливайлов не собирался раскрывать свой источник, — Люди... Вообще, — однако нечаянно слетевшим словцом всё-таки  выдал его с головой.
— Какая чудовищная невообразимая клевета.
— Клевета, не клевета. А придётся вас задержать.
— А нельзя ли нам с вами как-нибудь миром разойтись. К обоюдному согласию и общей пользе?
— Чего?

Чёрт намеревался толкнуть урядника на нарушение уголовного закона и преступление против морали. Он предлагал взятку. Однако полицейский решительно отметал все подобные намёки, потому что не понимал их. Павличек не сдавался. Зная, что всегда сначала удивляются, потом возмущаются, ну а после обязательно соглашаются. Он потянулся за купюрой.

— Что это? — урядник схватил бумажку, поднёс её к глазам и стал пристально разглядывать, будто никогда ничего подобного в жизни не видел.
Ещё раз спросил. — Что это?
— Можно ли сделать так, будто вы меня не видели, даже не встречали? А я спокойненько себе уйду, будто меня здесь никогда и не было. Мне неприятностей не будет, и вы в накладе не останетесь.
— Как это? — урядник всё ещё не понимал или делал вид, что не понимает.
— Ну, вроде как, вы меня не встречали совсем. Деньги себе оставите, а меня отпустите.
— Так вот что вы мне предлагаете!
— Ничего такого в этом нет... — не успел чёрт опомниться, как мощные ручищи схватили его за грудки, хорошенько встряхнули — у него аж зубы клацнули. Потом эти ручищи обшарили его, залезли в карманы, за пазуху, обнаружили остальные деньги, вытащили их, затем для надёжности ещё раз пошарили и, наконец, швырнули на пол.
— Ну что ж. А теперь пройдёмте, — пересчитывая найденное, торжественно, чуть не радостно объявил урядник.
— Куда? — с неподдельным удивлением изумился чёрт.
— Как «куда»? В околоток. Подозрительный. Странные речи ведёт. Да ещё взятки предлагает, — урядник помахал десятирублёвкой. Остальные 600, благополучно исчезнувшие в его кармане, он, похоже, за взятку не считал.
— Но как же?
— Пройдёмте.

Полицейский участок — не лучшее место даже для чёрта. Даже нечисть предпочитает обходить стороной подобные заведения. Слишком дурная у них репутация. Рискуя раскрыть себя, что строжайше запрещено, чёрт использовал магическую силу. Он исчез или, говоря по-научному, телепортировался. Урядник стоял, разинув рот, тёр глаза, оглядывался по сторонам. Только что был человек и вдруг куда-то пропал. Такового не бывает. Но это тем не менее произошло. Поливайлов ещё постоял какое-то время, таращя глаза. Потом плюнул, перекрестился и проверил деньги. Те пока что не исчезали.

5

Получив по рогам и под хвост, потеряв деньги и украшения, чёрт подводил  итоги: все его задумки ничем хорошим, в смысле плохого, не обернулись,  дела пошли самым плохим, то есть неудачным для него лично, образом и чтобы всё не стало ещё хуже, следовало побыстрее убраться прочь из «проклятой», как он её уже называл, Помятовки. Неожиданно его окликнул голос.

— Добрый человек, куда путь держите?

Чёрт остолбенел. Он  готов был к чему угодно, как только его ни называли. Но «добрый», да к тому же и «человек». Он сначала даже не поверил, к нему ли обращаются. Огляделся. Никаких сомнений, «добрым человеком» был именно он. А вопрос исходил от благообразного, длиннобородого старика в каком-то рубище и с посохом в руках. «Ну вот только святоши ещё не хватало. Богомолец или что похуже». Вид он имел столь одухотворённый, что чёрта мутить уже начало.
Старик повторил свой вопрос. Снова обозвав 329-го «добрым человеком».

— Куда? — у чёрта был более подходящий обстоятельствам ответ, — Подальше отсюда. Что за деревня? Что за люди? — здесь даже врать не пришлось. Действительно был недоволен, — Не успел здесь появиться, как уже дважды ограбили, трижды избили (от урядника ему также досталось).
—