божьим словом на английском наш особист, - трясу перед его носом книжицей и горячо шепчу прямо в лицо, - какие далеко не небесные, вполне земные и скорые кары обрушились бы на твою бестолковую голову?!
Дрюня пунцовее девки, потерявшей невинность.
- Попадись кому другому на глаза…
- Но ведь попался тебе, Мэт!..
Во мне что-то стало поперёк груди.
- Как… как ты сказал? Повтори…
- Мэт. Мэтью. Матвей. Автор…
- Не повторяйся.
Дрюня внезапно заплакал. Тихо, беззвучно. По лицу покатились слёзы.
Бросился его успокаивать:
- Брось, Дрюня… Обошлось…
Влажными глазами он смотрит на меня.
- Это бог послал мне тебя… - он шмыгнул носом. – Десница божья направила тебя… В каждом поступке есть частица бога… - и уже спокойнее: - Твой визит – деяние божье, сила его и правда.
Перебиваю его:
- Выполнишь просьбу?
Лицо Андрея оживилось:
- Какую?
- Почитай мне.
На лице его недоумение.
- Что именно?
- Евангелие.
- Какое? – Дрюня не вполне вникает в мои слова.
- То, что ты читал.
Андрей улыбается:
- Так бы сразу и сказал. Читаю?
Движением руки поторапливаю:
- Давай, давай…
Поначалу голос его звучал сипло. Он прокашлялся и заговорил чище. Вибрации в его речи напомнили мне проповедь батюшки в церкви.
- Родословие Иисуса Христа, Сына Давидова, сына Авраамова.
- Стоп! – прерываю Дрюню. – Ты что делаешь?
- Читаю евангелие. Сам же попросил.
- Верно, - соглашаюсь с ним. – Попросил, но не по-русски.
- А на каком?
Наклоняюсь лицом к лицу Дрюни.
- Дурака не валяй. Твоё Евангелие на каком?
- English.
- Вот и шпарь на английском. Я весь во внимании.
Андрей растерялся.
- Не уверен, Мэт, что ты поймёшь.
- Ты читай, - говорю ему. – Сомневаться в моей уверенности позволь мне самому.
Андрей снова пожимает плечами, всем видом говоря, мол, как знаешь, Мэт.
- The book of the genealogy of Jesus Christ, the son of David, the son of Abraham…
К чему я всё это? К вопросу о непоследовательности моего повествования. Кто хочет, читает. Кому не нраву – забросьте, забейте на него и углубитесь в детские сказки. В них-то логика и последовательность идут от начала и до конца, как любовь и разлука завсегда шарятся по белу свету, осчастливливая всех подряд.
6
Новое лыко не в строку; выше упоминал и повторять не намерен.
- Мэт, ты как увидишь её, сразу и…
Добавляю с усмешкой:
- …охренеешь.
- Типа того, Мэт, - Саню, товарища по работе трудно сбить с мысли. – Зачем сразу – охренеешь? Нет, Мэт, дело твоё. Хочешь, натирай мозоли на ладонях.
- Имя у неё есть?
- Она, Мэт, сама сегодня придёт вечером, моя её позвала.
- Имя, Саня, имя у этой охрененной подруги есть?
Саня тормознул.
- Чьё имя?
- Девушки. Как к ней обращаться?
Саня пожал плечами, но тут в комнату заскочила его без пяти минут жена Альбина и заявила:
- У неё самое прекрасное имя, после моего, разумеется – Марина. Что означает – морская.
Саня обнял девушку.
- А твоё имя значит белая. – Он поцеловал девушку в щеку. – Но ты у меня истинная брюнетка!
Альбина тряхнула чёрным водопадом волос.
- Звучит, как истинная арийка! Но… - она посмотрела на меня и на секунду задумалась, - мы забыли о Матвее…
Едва открыл рот, чтобы поправить, как Альбина запротестовала, махая руками:
- Помню, не забыла – Мэт. Так вот, Мэт, Марина – красивое имя. А уж какая она красавица, естественно после меня… - расхваливания подруги продолжались бессвязно и размыто, пока она не закончила: - Что я тут распинаюсь, Мэт, увидишь её и …
- … охренеешь, - закончил с усмешкой я. – Слышал. Хватит.
Альбина прищурила глаза:
- Сашка, признавайся, лисий хвост, это ты по поводу охренеешь распространился?
Сашка отрицательно замахал головой.
- Как можно, Алечка?! Мэт сам догадался. Правда, Мэт?
Более, чем на час опаздывал я к своим друзьям на смотрины. В голове рисовались очень привлекательные картины знакомства не с какой-нибудь там красивой мамзель, а просто охренительно красивой, такой же не предсказуемой, как море. Опаздывал по веской причине: два собрался переступить порог комнаты, стук в дверь и знакомый голос дежурного водителя:
- Собирайся, Евангелист, на часок надо смотаться на работу.
Развожу руками и картинно провожу по себе, наряженному в костюм, рубашку с запонками, галстук.
- За час, Евангелист, управишься.
Евангелистом меня прозвали на работе по моей же вине. Кличка приклеилась сразу и те, кто не ушёл в страну вечной охоты на мамонтов и прочую древнюю живность, при встрече обращались так: Евангелист, как дела? Однажды от одного злого на язык шутника услышал: Как, Евангелист, ты ещё жив? Не обиделся и вполне не огорчился, когда месяц спустя узнал об его поспешном уходе на охоту за мамонтами, хотя охотником и рыбаком он был никудышным.
Евангелист приклеилось не сразу. Месяца через три, когда после зарплаты сидели в гараже и выпивали, хвастаясь кто чем мог, кто хождением по бабам, кто успехами на рыбалке. Выговорившись, уставились на меня. Мучить ожиданием не стал. Сообщил, сексуальными подвигами хвастаться настоящему мужчине несподручно, рыбу ловил и маленькую, и большую, грибы люблю собирать на вилку с тарелки. Так что похвастаться особо нечем. Жизнь только начинается, продолжаю и резюмирую сразу, она только начинает бить ключом.
- Так-таки совсем нечем похвастаться? – не поверил дядя Веня, самый старый водитель из всего коллектива шоферов.
- Нет.
Дядя Веня почесал грудь под рубашкой.
- Скучно ты живёшь… - задумчиво сказал он, - я в твои годы… - на его лице поселилась мечтательная и глупая улыбка. – Ну, так это ж в мои годы…
Что-то в тот момент крутилось под потолком в гараже, потянувшее меня за язык.
- Хотите, Евангелие от Матвея почитаю.
Произношу и умолкаю; замирают гомонившие шофера.
- Наизусть? – удивлённо спрашивают все в унисон.
Киваю, мол, да.
- Давай, - разрешает дядя Веня, - читай, - и смотрит по сторонам. – Никто не против?
Тишина ответила согласием.
Оговорюсь, благодаря Андрею, я выучил наизусть, - от зубов отскакивало, - пять глав Евангелия от Матвея на английском языке. На большее не хватило. Дрюня знал евангелие наизусть полностью. Но время показало, даже знание одной главы цитируемой на английском вполне достаточно, чтобы в осадок восхищения выпала вся протрезвевшая компания в гараже, как двумя годами ранее офицерская компания. Такой же эффект был в последующем, когда я начинал декламировать Евангелие с хорошим произношением, Дрюня на совесть постарался и выучил говорить так, будто я родился в Англии в Кентерберийском аббатстве.
Заканчиваю чтение первой главы, многозначительно замираю, вопросительно глядя по сторонам, что-то добавить или ограничитесь услышанным.
- А ты не того… - механик Володя вертит носом, - не свистишь часом?
Неожиданно за меня вступается практикант рыже-бледный Гена.
- Хороший английский. Увлекаюсь, - и ко мне: - Матвей, ты родился не в Англии, случайно?
- На Донбассе.
Гена цыкает ртом.
- Очень хороший английский, - смотрит на пустой стакан, - да, очень… очень хороший английский… И произношение… То самое… Только шахтёры по-английски не говорят.
Свой секрет я никогда не раскрывал. Не раскрыл его и на этот раз. Забыв выпить на посошок, дружная подвыпившая компания разбрелась по домам.
В понедельник из уст в уста местных сплетниц передавалась информация следующего содержания: - А наш-то Матвейка не так прост, как кажется. Евангелие наизусть на английском шпарит!
Любая сплетня не обходится без преувеличений. К концу дня знание пяти глав Евангелия от Матвея на английском выросло до объёма всего Нового Завета, к среде, как оказалось, что было удивительным для меня, я знаю наизусть весь Ветхий Завет, к пятнице добавились и деяния апостолов. Этим знанием я сразил и Марину. Позже она призналась, дескать, никогда прежде не слышала такого глубокого знания религиозных книг на не родном языке.
Это всё позже. А сейчас я мчался на всех парусах к Сашке.
7
Женщины делятся на две группы: первая – красивые; этих, по верному замечанию Марселя Пруста оставим для мужчин без воображения; и вторая – милые, симпатичные, нежные, очаровательные, трогательные, немного раскрепощённые и в меру вульгарные – они удел для мужчин, не обделённых буйным полётом сексуального воображения и эротической фантазии.
Ни к одной из этих групп Марина не относилась: стояла особняком.
Водном оказался прав Сашка: увидев Марину я просто охренел. Стеснительность и скованность пленили меня. Гортань забыла как произносить звуки. Движения стали дёрганными. Желание сострить или сказать что-нибудь в тему терпело фиаско. Да и Марина, если быть справедливым, тоже глупо лыбилась, хлопала ресницами и молчала.
Альбина, - вот же умница! – врубилась вовремя в ситуацию, видя, что от Сашки проку, как от петуха яиц, хлопнула громко в ладоши и также громогласно сказала:
- А не присесть ли нам к столу и не бахнуть по рюмашке!
Атмосфера засверкала искрами и огоньками. Рассыпались на звенья цепи, державшие нас в узде. Будто из ниоткуда, но определённо сверху, оттуда, где синее небо и яркое солнце, пролилось неосязаемое чудо под названием волшебный бальзам. Он излечил всех нас от лишней стыдливости и скромности, - меня-то уж точно, да и Марину, наверняка, - и отворил врата, ведущие в долину раскрепощения.
Именно этот бальзам излечил меня раз и навсегда теряться в присутствии молоденьких девушек и, впоследствии, опытных женщин любого калибра красоты и градуса привлекательности.
Далеко за полночь, осиянные светом звёзд, кто-то внезапно предложил, дескать, не пора ли помять подушку. Альбина с таким напором смотрела на меня с Мариной, что мы не дождались предложения и сказали в унисон, что не прочь заночевать у столь гостеприимных хозяев. Но не будем этого делать.
Уже на улице Марина проявила экспрессивность. Стала жадно целовать меня в губы и в нервной ажитации шептать на ухо, чтобы ловил тачку.
В комнате, не включая свет, она быстро разоблачилась, расшвыряв по полу платье и нижнее бельё.
- В моей лодке полно дыр, - заявила она. – Пора их законопатить.
Мне и раньше предлагали то, о чём никогда не говорят вслух принародно, но предложенное Мариной оказалось новинкой и отказаться было свыше моих сил.
Не припомню успехов в плотницком деле, однако дыры в Маринкиной лодке конопатил умело.
Эх, молодость, молодость, молодость!.. всем ты хороша! Много у тебя преимуществ. Много достоинств. Одно плохо – быстро проходишь. И в сухом остатке остаётся…
Прежде неведомые рефлексии и сомнения, сожаления и переживания, сочувствие и сопереживание, томление и грусть, тоска и печаль, лёгкие уколы под правой лопаткой и резь в мочевом пузыре, бессонница в купе с горьким осознанием, что вот это и это, а также то нужно и можно было исполнить ювелирно и филигранно. Но на то она и молодость, чтобы ни о чём вышеперечисленном не подозревать.
Иногда, а чем дольше живу,
