Гадание по телеграфным проводам

лучшему, может, ТКСН распорядился в тот день, чтобы эта в принципе хорошая баба не рассталась с деньгами по глупости, выбросив их на ветер. Теперь не узнать.
    Галя дымила всю дорогу, испросив разрешения у водителя. Тот согласился, лишь бы она чем-то заняла рот и не приставала с расспросами женат ли он, есть ли дети, дружит ли с тёщей.
    Дома Галя накрыла стол. Поставила бутылку безалкогольной водки. Сидя за рюмкой, мне снова пришлось выслушать монолог Наташи Ростовой в авторском прочтении Гали применимо к нынешней ситуации.
    Чем больше Галя пригубливала рюмку, тем неотразимее на неё действовала безалкогольная водка; она сильнее хмелела, говорила, теряя нить повествования    и перескакивала с одного на другое со скоростью блохи, не забывая обвинять меня во всех своих бедах и злоключениях.
    В итоге пришлось немного полицедействовать, изобразил рассерженного, на слегка повышенных тонах кое-что объяснил. Раскрыть глаза на волшебство хохлушки Патимы. Аргументированно растолковать наличие книг по психиатрии и психологии. О соседстве с этими интересными учебниками книг по НЛП-технологии, учащими управлять людьми, выведывая их тайные наклонности и недостатки. Под конец, размазывая тушь по лицу, Галя привела последний довод: «Как ты объяснишь, если ещё в первое посещение Патима рассказала о всех моих печалях, что муж ушёл, что дочери не повезло в первом браке, что…» Перебивать человека – моветон, особенно женщину, можно нажить врага. Случай с Галей особенный. Грубо крикнув, заявляю: «Гипноз, вот моё тебе объяснение всех способностей Патимы! Она ввела тебя в лёгкий транс. Дала выпить чаю». – «Воды. Жарко было в комнате». – «Вот. Ты выпиваешь воду. Лёгкий трёп ни о чём и сразу вопрос в лоб, ты готова отвечать. Что и делаешь с большим успехом, посвящая гадалку во все тайны. А уж она, водя пальцем по ладони, нарассказала тебе с три короба, будто увидела всё на пересечении линий судьбы».

                                                            27

    Пару дней старательно пытался не попадаться на глаза Качуку. Мимолетные встречи в штабе, в казарме и на плацу во время утреннего развода не в счёт. Просился у командира в наряд на камбуз или на работу в подсобном хозяйстве, лишь бы снова не попасть на вахту в одно несение с дежурством Качука. Почему шхерился, не могу объяснить и сейчас, по прошествии стольких лет. Боялся чего-то? Нет. Некое неосознанное Нечто становилось преградой. Мне и самому было легче в уединении, пусть и связанном с тяжёлой работой. Как ни ловчись, от Судьбы не уйти.
    - Товарищ матрос, вижу ваше усердное старание избегать со мной встречи, - останавливает Качук, говорит, глядя в глаза.
    - Никак нет, товарищ капитан-лейтенант. Занят.
    - Очень хорошо, что занят. Избыток свободного времени у матроса вызывает приступ ребячества в поступках.
    - Какое ребячество? Не понимаю.
    Качук не отвечает на мой вопрос.
    - Нужно кое-что обсудить. Обратился к вашему командиру, чтобы он поставил вас в график несения вахты в один день с моим дежурством.
    Возразить хочется, пятки индевеют.
    - В моём поступке что-то не нравится, Матвей? Или как тебя ещё называют – Евангелист?
    Популярность – вещь заразная. Особенно внутри небольшого коллектива, каким является воинская часть. Но в ту минуту я готов был… Собственно, что «готов был»? провалиться под землю? Испариться? Нет. Поэтому, слегка стушевался или сделал вид, и сказал, мол, буду очень рад и тому подобное.
    Два дня пролетели незаметно: репетиции в клубе, намечалось торжество, в часть собирались приехать подшефные из колхоза с культурно-развлекательной программой, командир дал задание подготовиться по высшему разряду, дабы не ударить в грязь лицом. В ускоренном темпе среди личного состава отыскались добровольцы, имеющие задатки к творчеству. На следующий день после приказа командира в клубе под присмотром завклубом мичмана Егора Шубейко группа матросов лихо отплясывала матросский танец «Яблочко», этакий военно-морской аналог гражданской «Цыганочки». Имеющие отдалённые признаки вокальных данных разучивали свой репертуар под аккомпанемент на гитаре, умельцы исполняли так называемые песни собственного сочинения, следующие обладатели творческого потенциала репетировали популярные песни в составе ВИА «Матросская песня». Поговорив с завклубом, исполнив ему на баяне, что помню, - вальс «Дунайские волны» и «К Элизе» Бетховена, я сосредоточился на их исполнении.
    Первые часы вахты сплошной радиообмен. Эфир поёт от трелей морзянки. Телефоны будто приросли к ушам. Ближе к обеду разболелась голова. Слава Нептуну, он решил, для середины дня достаточно работы и объявил перерыв. Баста. Режим радиомолчания. Отдых.
    С удовольствием стаскиваю с головы телефоны и с облегчением вздыхаю: «Тишина! Можно оставить все прочее на подвахтенного и покурить, не спеша в курилке на свежем воздухе».
    О решающем факторе влияния ТКСН в моей жизни разве забудешь, даже если захочешь. Не упоминаю его, не значит, он забыл о моём существовании. Он помнит, этот всевидящий и всезнающий ТКСН. Если необдуманно решу сделать шаг влево и вправо, он тотчас даст знать: «Не шали!»
    С Качуком сталкиваюсь нос к носу в коридоре.
    - На ловца и зверь бежит, Матвей. Куда идёшь?
    - В курилку.
    - Подождёт. Идём со мной.
    - Но как же… - сопротивляться бессмысленно, подчиняюсь старшему по званию.
    Заходим в помещение дежурного офицера.
    - Курение, Матвей, вредит здоровью.
    - Три часа был прикован к эфиру.
    Качук приглашает сесть за стол.
    - Три часа не три года. Слушаю тебя.
    - Забыл, Василий Васильевич. 
    - Ничто не забывается, Матвей. Запоминается – всё. До мельчайших подробностей с первого вдоха до последнего взгляда.
    - Так широко на жизнь пока не смотрю.
    - Хорошо, - произносит Качук. – Исповедуйся, как стал Евангелистом.
    - История долгая.
    - Времени вагон и маленькая чайная ложка. Слушаю.
    Стараясь излагать кратко, всё равно ударялся в подробности из студенческой жизни, из школьных лет. По этой причине рассказ занял более часу.
    - По этой причине тебя перевели в нашу часть?
    - Нет, Василий Васильевич. Распределили в учебке. Должны были группу отправить в Анголу. Сделали прививки, говорили, будем служить в зарубежной стране с жарким климатом, где много всякой заразы, опасной белому человеку. Для меня зарубежной страной стала Киргизия.
    - Переживаешь?
    - Ничуть.
    - Правильно. Плюсы есть в любом исходе дела. Не думай, Матвей Евангелист (мне послышалось в его речи приятное для меня располагающее внимание, так разговаривают с посвящёнными в тайну людьми), что Судьба распорядилась тобой несправедливо.
    - После драки что махать кулаками.
    - Нельзя, Матвей, предусмотреть и предсказать движение творческой мысли Судьбы.
    - Какое отношение имеет творческая мысль ко мне? – мне совсем непонятно это сравнение. – Прикажете похвалить её за это?
    Качук улыбается. Как раз вовремя или нет, зазвонил телефон. Качук снимает трубку. Разговор короток. Обмен «да», «никак нет», «так точно» и «будет исполнено». Минуту помолчав, Василий Васильевич продолжил.
    - Судьба, Матвей, сама по себе есть творческое составляющее. Чтобы она ни делала, делает с творческим подходом, подходит к решению оригинально. Ясно?
    - Да.
    - И зря не скупись на похвалы жизни и Судьбе, когда умрёшь, вспомнить нечего будет. Теперь, вот что сделай.
    Застываю в напряжении. Сделать можно что угодно. И тут же расслабляюсь: Качук протягивает сигареты. Отказываюсь, курить личному составу срочной службы в помещении нельзя. Положив на столешницу между мной и собой пачку, Василий Васильевич ставит изготовленную из панциря небольшой черепахи пепельницу.
    - Кури. Разрешаю. Сюда никто без разрешения не зайдёт. Следовательно, никто не узнает о твоём негласном нарушении. И сам тебе составлю компанию. Кури же, Матвей! Один умный человек сказал, что курение одно из величайших и дешёвых удовольствий в этой жизни. 
    Курим молча. Дым уходит под сводчатый потолок, где удаляется вытяжной вентиляцией.
    - Теперь, Матвей, прочитай мне несколько стихов Евангелия от Матфея.
    - На английском?
    - Ты помнишь его на русском?
    - Нет, на английском, как научил друг Дрюня.
    - Читай. Поторопись. Времени много, но не бесконечно.
    - Нужно настроиться.
    Качук не отвечает, откидывается на спинку кресла, закрывает глаза. Делает жест рукой – начинай.
    - The book of the genealogy of Jesus Christ, the son of David, the son of Abraham…
    Увлёкшись, продекламировал несколько больше, чем просил Качук.
    - Молодец, - хвалит Василь Васильевич. – Произношение на уровне. Говорю как знаток. После школы мечтал о карьере дипломата. Усиленно учил английский, брал уроки, ходил на дополнительные занятия. Соседка-учительница давала уроки французского, она утверждала, язык дипломатии – язык Вольтера и Рэмбо.
    - Что помешало стать дипломатом, Василий Васильевич?
    Качук закуривает, медленно курит, затяжки неторопливые, огонёк сигареты вспыхивает как бы с одолжением, не хочу, но надо.
    - Что помешало… Что помешало… Выбрал военную профессию. Помнишь, как в фильме «Офицеры»: - Есть такая профессия Родину защищать.
    Чувствую некую недосказанность.
    - Правильно понимаю, это не основная причина? – ищу подтверждение своим подозрениям. – Побудительная причина иная, да?
    - In principio creavit Deus caelum et terram. Terra autem erat inanis et vacua, et tenebrae super faciem abyssi, et spiritus Dei felebatur super aquas. 
    Никаких объяснений мне больше не понадобилось.
    - Мои родные дядья ксёндзы. Один, Марек Качук, живёт в Минске, второй – Игнатий Качук в Варшаве.

                                                            28

    Многие со мной согласятся, романтические отношения в коктейле с бурной интимной близостью быстро не забываются. Куда прикажете девать остаточные явления проявившихся чувств и эмоций, то щемящее ощущение в груди и приятно-мазохистский холодок в сердце, когда воскресает пред взором истирающийся из памяти милый образ?
    Будучи человеком, которому ничто человеческое не чуждо, долго, - три дня, на большее не хватило внутренних эмоционально-индивидуальных ресурсов организма, - весьма успешно рефлексировал. И удивился на следующий день прозрения факт исчезновения из памяти милого облика кубинки Анны. Впустую напрягал память: «Аня-Анечка, явись!» Пустота и всё тут. Помню экзотический вкус полных губ, возбуждающе-эротический аромат смуглого тела, упругую кожу персей и бархатную ланит. Помню восторженное эйфоричное состояние перед близостью и звонко-опустошающее после, когда два тела слились в одно. Прошло в неясной неге и томности три дня. Родилось решение проведать родных. Пару дней отгула приурочил к двум выходным и вечером навострил лыжи на железнодорожный вокзал Славяногорска. Ночная свежесть бодрила пряными ароматами лета, горячим металлом рельс и промасленных шпал. Звёзды густо, будто вишни, усыпали небо, хоть бери ведёрко и собирай звёздный урожай. Сон из очей ушёл. До прибытия поезда Харьков-Донецк оставались считанные интимные мгновения соединения с природой в поздний романтический час.
    Вокзальные часы визуально уснули. Одна секундная стрелка