заметил. Значит, она – лишь плод разбушевавшегося воображения, олицетворение несуществующего кошмара.
Прочь из головы!
25.
За четыре минуты до станции Жюль прикосновением к плечу разбудил Жаннет. Она проснулась мгновенно и как-то сразу бодро принялась шевелиться, без ленивых потягиваний и заразительных позевок.
- Выходим? – коротко спросила она.
- Выходим, - коротко ответил он.
Молодые люди одновременно потянулись к очкам на столе. Каждый взял первые попавшиеся, но прежде чем надеть, на расстоянии заглянули в стекла. По внешнему виду очки различить было трудновато. А стекла отличались: с минусовыми диоптриями – для дальнозоркого Жюля, с плюсовыми – для Жаннет.
Поменявшись очками и водрузив правильные на нос, они поднялись и стали одеваться. Жюль заметил за собственными коленками, что дрожали и держали неуверенно – следствие недавнего испуга, который перенес, сидя. «Не обращать внимания!» - приказал себе и переключился на другое.
Вспомнились другие недавние страхи - насчет болезнетворных амеб. Шагая по проходу, Жюль придержал дыхание, чтобы не дать вредным микробам, копошившимся в воздухе, проникнуть на слизистую носа. Рот тем более держал на замке – до самого перрона.
Жаннет тоже молчала - до тамбура, куда вошли как раз перед тем, как зашипели открываемые пневматикой двери. Сделав шаг наружу, снова оказались в зиме.
На улице зараженческой проблемы не стояло. Там орудовал ветер, циркулировавший на трехмерном пространстве между крышей станции и платформой, не давая воздуху застаиваться и болезненно гнить. К тому же распространять инфекцию было некому: платформа пустовала.
Ветер, разгонявший снежинки, и мороз, щипавший щеки – первое впечатление от вокзала Дожона. У Жаннет. Второе впечатление – паническое. У Жюля.
План снова грозил сорваться. Теперь не из-за погодного, а из-за человеческого фактора. Жюль надеялся договориться с кем-нибудь из вышедших пассажиров. У них наверняка имелись родственники с машиной. Или знакомые, которым перед Рождеством срочно требуется заработать: на средства для подарков.
То, что придется расставаться с последними купюрами, сомнений не вызывало. Жюль смирился, мысленно приготовившись стать банкротом - до следующей стипендии. Жертва, на которую ради любимой стоило пойти.
С жертвенностью неповезло. Оказалось – даже за приличное вознаграждение найти машину будет непросто.
Пара человек, покинувших электричку в Дожоне, как-то слишком торопливо и незаметно растворились из виду, оставив ощущение досады у Жюля. В душе он обиделся на местных за негостеприимство. Раза два подбегал он к человеку что-то спросить, но тот делал вид, что не замечает, и трусцой направлялся в другую сторону.
«По крайней мере невежливо», - поначалу подумалось Жюлю. «Здесь так принято», - вскоре понял он. Остановился в замешательстве на краю перрона. Очередная попытка заговорить – на сей раз с мужчиной, уткнувшим пол-лица в воротник, закончилась бесполезно. Парень потерянно огляделся и увидел только одиноко черневшую невдалеке фигурку Жаннет.
Стало ее жалко. Может, бросить все и вернуться в Нант, пока они здесь не простыли? Билеты обратно куплены. Остается подождать поезд, и через три четверти часа они дома. У Поля Буржери.
Потому что здесь их явно не ждали. Разговаривать не желали. Помогать не собирались.
План сорвался.
Жюль растерялся, сник. В голове – ни одной дельной мысли. Как организатор экспедиции, он должен был решить, что делать в ближайшие пять минут.
Решил: передать вопрос подруге для вынесения вердикта. И несения ответственности за последствия.
- Хочешь вернуться в Нант или продолжим вояж? – спросил он, подходя к Жаннет. – Ты не замерзла?
- Я не замерзла, - отозвалась та бодреньким голосом к облегчению Жюля. Потерла нос рукой в толстой варежке. – А почему возвращаться?
Действительно – почему? Что за паника без предпосылок? С какой стати им возвращаться, не достигнув цели: он не сделал предложения, она не приняла. Стоит ли столь важную церемонию откладывать на год, если можно совершить сегодня?
Нет, не все попытки использованы. Не все силы приложены. Глупо раньше срока признавать себя побежденным, Жюль этого не любил. Но... что-то тревожило. Неразборчиво. Издалека. Химера Стрикс? А, отбросить ее. Бессознательное наваждение, обманчивое предощущение, не больше.
- Почему возвращаться? – переспросил молодой человек, выигрывая время - придумать правдоподобную причину.
Вдруг пришла мысль. Жаннет могла воспринять вопрос вернуться в неправильной интерпретации: ему расхотелось делать предложение, решил дать задний ход. Это удар по самолюбию девушки. Она настроилась уже сегодня поменять статус с «подруги» на «невесту». Кроме того - о планах знали в ее окружении.
После праздников приятельницы любопытно спросят: ну рассказывай, вы уже обручились в романтической обстановке? Как происходило? Когда свадьба?
Чем ответит Жаннет? Неубедительными отговорками? Разочарованными слезами? Нет, слишком большое и незаслуженное унижение для любимой.
- Пойдем на станцию, там не дует, - предложил Жюль. Взял девушку под локоть и повернул к станционным дверям.
- Дело обстоит следующим образом, - стал объяснять по дороге. – Я рассчитывал найти здесь машину. Попутную, если бы повезло. Или договориться с частником, чтобы отвез нас в замок и обратно. Но поезд опоздал... вернее мы опоздали... Вернее – задержались с самого начала, еще с прибытием в Нант.
Молодые люди вошли в зал ожидания.
- Короче говоря, - продолжал сбивчиво объясняться Жюльен: - сейчас поздно и темно, и вечер перед Рождеством. Я не уверен, сумеем ли найти попутку. Только не подумай ничего плохого, дорогая, я не передумал - не расстраивайся. Сделаю все, что в моих силах. Самое важное, чтобы ты не растеряла настроение из-за этих неувязок. Не замерзла, не заболела, не устала... не заснула... – начал было Жюль торопиться и сбиваться. Потом внезапно замолчал.
Образовалась всеобщая тишина.
26.
Что-то необычное происходило вокруг, чего он поначалу не заметил. Они стояли посреди зала. Жюль держал Жаннет за руки и пытался поймать ее взгляд. Она оглядывалась по сторонам, не слушая. В чем дело? Молодой человек прекратил артикулировать ртом и тоже огляделся.
Внутри станция выглядела празднично наряженной. С елочками за стеклами касс, пружинистым, блестящим серпантином под потолком, наклейками фигурок Санты, погоняющего лапландских оленей, умеющих летать без крыльев. Развешанные по стенам и окнам плакаты всех размеров и расцветок радушно желали «Веселого Рождества!».
Выглядело радостно, оптимистично. Одна вещь настороживала: огромный зал был ярко освещен, мертвенно тих и подозрительно пуст. Просто вымер, обезлюдел, как перед точечным – только на этот город - нашествием инопланетян, о котором срочно сообщило вокзальное радио. Или перед торнадо, залетевшим в ошибочное время в ошибочное место, заставив пассажиров попрятаться в подвалы. Звуконепроницаемые – типа бомбоубежищ.
Пустота феноменальная: ни кассиров, сидящих за окошками, ни служителей, стоящих в ожидании вопросов. Ни очередей за билетами, ни зевающих от безделья жандармов, ни торопящихся в подземный туалет детей. Ни ругающихся на ходу супругов, тянущих чемоданы на колесах, ни студента, пинком выбивающего из автомата сникерс. Ни растерявшихся в сутолоке пассажиров, несущихся сломя голову к собравшемуся отправиться поезду.
Ни одного человека, ни одной живой души. Ни случайной птички под потолком, ни бездомной кошки у радиатора. Странная пустота. Пугающая. Нереальная.
Усугубленная тотальной тишиной.
Когда Жюль замолк, пустота замолкла вместе с ним. В ушах зазвенело от абсолютного беззвучия, которое заставило напрячься.
В пустом зале, где лампы горели изо всех сил, освещая необитаемое пространство, рождественские гирлянды радовали неизвестно кого, объявления приглашали обращаться за информацией в закрытые окна, повисло бесшумное напряжение - предвестник беды.
Молодых людей обуял ужас. Приковал к полу. Неизвестно - от чего, но от чего-то определенно и грозно надвигающегося. Уже не хотелось ни видеть людей, ни слышать объявлений по радио - то и другое показалось бы обещанием беды. Одно желание овладело - поскорее отсюда исчезнуть.
Желание-то было, а возможности исполнить – нет. Телами овладел парализующий ступор.
- Джингл белс, джингл белс, джингл ол де вэй... - Вдруг и ниоткуда грянула песня, отразившаяся грохочущим эхом от стен и потолка. В другой обстановке - веселая, безобидная. В оглушительной тишине вокзала прозвучавшая как разряд грома с карающих небес.
Жюль и Жаннет синхронно вздрогнули, оглянулись. Сзади стоял искусственный Санта в натуральную величину и, забавно покачиваясь в ритм, распевал рождественские куплеты. Никогда в жизни молодые люди не испытывали такого пронизывающего ужаса. Всего лишь - от детской песенки.
- А-а-а! – беспомощно, бессвязно пробормотала Жаннет, будто собралась сойти с ума. Глаза ее округлились и потеряли концентрацию. Лицо приобрело бессмысленное выражение.
Жюль ощущал страх с сердцебиением и новым дрожанием коленок, почву для чего подготовила недавно явившаяся химера. Как мужчина понимал: именно от него требуются действия по спасению.
Каким-то необъяснимым внутренним напряжением сил он сумел преодолеть оцепенение в конечностях и замешательство в серых клетках мозга. Схватив подругу за руку, потянул к противоположному от перрона выходу - в город. Безошибочно определив: там спасение. Шумы и движение. Улицы, транспорт, магазины, бары - населенные сородичами. Там продолжается жизнь, и они снова составят часть ее. Существование в толпе, а также в стае или стаде – способ выживания у млекопитающих.
Оказавшись в привычном окружении, ум встанет на место. Потому что тишина и одиночество – не для слабаков. Внезапно оказаться на не обитаемом людьми и звуками пространстве, даже вдвоем с любимым человеком – слишком сильное испытание для психики. Неудобство, которому не стоит без предупреждения подвергать себя в крайне социализированной действительности. Чревато сдвигом от неподготовки...
Они бежали, и топот каблуков раздавался громовыми раскатами в высоком, пустом пространстве. Казалось, грохот присутствовал сам по себе, не зависимо от его производителей, отдельной - неодушевленной - единицей, третьим двигающимся существом. Злобным, непредсказуемым. Он нарочно пугал молодых людей, насмехался над ними, преследовал и гнал дальше, хохоча и наслаждаясь их смятением.
Когда они с разбегу выскочили на предстанционный тротуар, несказанно обрадовались и морозу, и поземке. В особенности - темноте. Здесь она, по крайней мере, не была кромешной и абсолютной, как пустота в зале. Город не подавал признаков опустошения –
