Юния: Так что же, Луций, ты уходишь от нас?
Луций: Нет пока. Я провожу их и вернусь.
Прощаются, обнимаясь, и уходят,
спустя некоторое время показываются слева над низким каменным забором.
Клавдия: Сыночек, мы решили вернуться в Афины. Как ты на это смотришь?
Луций: Я буду скучать по вас, но в то же время я рад, что вам ничто не угрожает. Дома спокойнее.
Цецилия: Разве ты не едешь с нами?
Луций: Цецилия, ведь я беглый раб. Наш заимодавец в Афинах может увидеть меня…
Клавдия: Совершенно не волнуйся об этом. Я уплачу нужную сумму, и он не будет тебя трогать. Я выкуплю тебя.
Луций: Спасибо, мама! И все же я не могу оставить Арнобия сейчас. Ему нужна моя помощь, тем более что я так многим обязан ему. Ведь он мог бы и не принять меня, когда мне совсем некуда было идти. А он и сам небогат.
Клавдия: (Спохватившись) Да, я совсем забыла. (Достает кошелек) Отдай это ему от меня, деньги старикам не помешают.
Луций: Спасибо.
Клавдия: Тебя удерживает здесь что-то еще?
Луций: Да… Ты слышала о Павле?
Клавдия: Павел из Тарса? Он тоже здесь?
Луций: Да, он в заточении. Скоро будет публичный суд на Палатинском холме. Возможно, что не только консулы и сенаторы, но и сам император Нерон будет присутствовать на этом суде. Павла должны отпустить. Он готовит публичную исповедь христианина.
Клавдия: Хорошо бы его освободили. Ты часто бываешь у него?
Луций: Я служу ему.
Клавдия: Это доброе дело, сынок.
Луций: Ты разрешаешь мне? Спасибо!
Клавдия: Помни, что в Афинах у тебя есть дом и семья.
Луций: Я вернусь, мама.
Клавдия: Да сохранит нас всех Господь!
СЦЕНА 10. Пожар в Риме
Юния в волнении всматривается вдаль, в сторону зрительного зала,
затем выглядывает в калитку, снова смотрит вдаль, входят Арнобий и Луций.
Юния: Наконец-то вы пришли, а я так волнуюсь!
Арнобий: Что это ты волнуешься?
Юния: Ну как же, вы что, не видите?! (Показывает рукой вдаль)
Луций: (Присвистнул) Ничего себе! Похоже горит что-то!
Арнобий: Действительно, кажется пожар. Горит часть цирка, вон та, которая примыкает к холмам Палатину и Целию. Огонь гонит ветром, он идет вдоль цирка. Его ничто не останавливает.
Юния: Арнобий, ведь наша лавка горит.
Арнобий: Горит.
Юния: Что же мы теперь делать будем?
Арнобий: Да я давно хотел ее перестроить, все руки не доходили. Вот теперь новую построю.
Юния: Это ты меня успокаиваешь, там ведь и вещи кое-какие остались.
Арнобий: Да скарб всякий. Тоже все уже старое.
Юния: Так ведь жалко, Арнобий!
Арнобий: Жалко.
Луций: Похоже, загорелись жилые кварталы. А вон еще дым! И там тоже!
Арнобий: В разных местах одновременно… Все это очень странно. Как будто поджог.
Юния: И день сегодня ветреный.
Луций: Уже несколько домов в огне!
Юния: Бедные люди…
Арнобий: Кто же мог поджечь город? Зачем?
Становится темно. Мелькающее вспышками красное освещение.
По сцене беспорядочно бегают люди.
Голоса за сценой: (Музыка, мелькание красных бликов в темноте) Город подожгли! Подожгли! Зачем?! Кто поджег город? Кто? Смотрите, кто-то бросает факелы в уцелевшие дома! Кто-то запрещает гасить пламя. Почему, почему нельзя гасить!? Это делается по приказу. Тайный приказ …
Звучит запись за кадром: крики людей, гул пламени, топот копыт, лай собак, визг — все обрывается… тишина.
СЦЕНА 11. Корнелий и Ливия
В доме Корнелия, Корнелий один, расхаживает по сцене, читает свиток.
Корнелий: (Читает молча свиток, затем выборочно медленно вслух) Вот! "Ибо слово о кресте для погибающих юродство есть, а для нас, спасаемых, - сила Божия. Ибо написано: погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну.
… Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие? (Останавливается задумавшись) Ибо когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих. …потому что немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков."
Входит Ливия, стоит в отдалении, ожидая.
Корнелий: (Увидев Ливию) Что тебе, Ливия?
Ливия: Господин, раба твоя пришла просить тебя…
Корнелий: Да, моя сестра, что ты хочешь?
Ливия: Да простит меня мой господин. Я пришла просить за Валерию.
Корнелий: (Удивленно) За Валерию?
Ливия: Нас всех ждут тяжкие испытания. Император объявил христиан виновными в пожаре и придумал публичные казни. Схвачены те, кто открыто признали себя христианами.
Корнелий: (Задумчиво) Да. Он не смог остановить молву, что пожар был устроен по его приказанию.
Ливия: За нашим домом следят. Валерия близка к вере, но вера ее слаба. Не нужно ей здесь быть… Она не должна увидеть того, что будет.
Корнелий: Ты права. Я подумаю об этом. У нас ведь есть дом в Афинах. (Снова погружается в чтение)
Ливия: Нельзя ждать. Вот и Павел снова в темнице. Недолго он побыл на свободе.
Корнелий: Что же я могу сделать? Я сам никуда не поеду, а она ни за что не согласится уехать без отца. Да и как я отпущу ее одну? (Вспоминает что-то). Впрочем, позови ко мне Валерию и управляющего. И скажи Августе, что я просил ее придти сюда.
Ливия: Да, господин. (Не уходит)
Корнелий: Что тебе еще?
Ливия: Господин, тебе тоже лучше уехать.
Корнелий: Ступай.
Ливия: (Молча поворачивается и идет)
Корнелий: (Вдогонку ей) А не хочешь ли ты сама уехать, Ливия?
Ливия: Я останусь со своим господином, чтобы служить ему. (Уходит)
Тревожная музыка.
СЦЕНА 12. В темнице у Павла
Помещение в темнице. Павел сидит на каменной скамье,
руки его закованы в цепи. Луций стоит на коленях перед каменным табуретом
и при свете лампады пишет под диктовку.
Павел: (Диктует) "… ибо дал нам Бог духа не боязни, но силы и любви и целомудрия. Итак, не стыдись свидетельства Господа нашего Иисуса Христа, ни меня, узника Его…"
Луций: (Пишет) "… узника Его"
Павел: "… но страдай с благовестием Христовым силою Бога, спасшего нас и призвавшего званием святым."
Входит Друзилла с корзинкой
Друзилла: Мир вам!
Луций перестает писать, бежит навстречу девушке,
берет корзинку из ее рук, помогает ей сесть на скамью.
Павел: С миром! Приветствую тебя, дорогая Друзилла!
Луций: Приветствую, тебя. Это я, Луций. Садись вот здесь.
Друзилла: Учитель, я принесла тебе еду. Госпожа моя сама хотела войти, но стражи не пропустили ее в темницу.
Луций: Я принесу свежей воды. (Уходит с кувшином)
Друзилла: Учитель, по всему городу хватают христиан. Каждый день казни…
Павел: Да, император объявил, что Рим подожгли христиане.
Друзилла: Пожар был очень сильный. Он начался в ветреный день и охватил почти весь город.
Павел: Я слышал, что из 14 районов уцелели только четыре. Больше всего пострадали кварталы бедняков.
Друзилла: Очень много жертв! Город горел шесть дней. (Понизив голос) В народе говорят, что город подожгли по желанию Нерона. Что он был недоволен старым Римом и хотел уничтожить его, чтобы построить на его месте новый. Другие говорят, что город подожгли, чтобы дать императору насладиться зрелищем грандиозного пожара и вдохновить его на создание великого произведения искусства.
Павел: (Кивает головой) … А теперь нужно найти виновных, чтобы отвести от себя недовольство народа…
Друзилла: Моя госпожа говорит, что начались судебные разбирательства. Ты ведь знаешь, учитель, что по законам Римской империи человека не могут казнить без судебного приговора. Так вот, никто на этих судах не доказывает, что человек поджигал город в тот день, достаточно доказать, что человек христианин, и его приговаривают к смерти. Это все потому, что император обвинил христиан в поджоге, а его слова принимаются без доказательства. А христиане не спорят, когда их спрашивают о вере. Они исповедуют Христа и не отрекаются. Уже очень, очень многих схватили, и никто из них не вернулся домой.
Павел: (В сокрушении стонет и хватается за голову) Милостивый Господь!
Друзилла: В городе опасно оставаться. Мою госпожу пока ни в чем не подозревают. Она всегда помогала узникам, и никто не думает, что ее посещение темницы связано с христианством.
Павел: (Спохватившись, решительно) Я сегодня же отправлю Луция из города.
Друзилла: А если он не пойдет? Он не захочет тебя оставить.
Павел: Господь усмотрит. Что с Петром?
Друзилла: Я не знаю.
Луций: (Входит с кувшином) Вот вода. (Ставит кувшин на пол, убирает письменные принадлежности с табурета на каменную полку, наливает воду в чашу, раскладывает еду)
|