Милая мелодия бездны

Екатерина Викторовна, как только вошла вслед за горничной в комнату, всплеснула руками и восторженно оглянулась на Сонечку:
- Боже, как тут хорошо! Чистенько, тепло, светло…
- А от окон не дует? – поморщилась Сонечка и двинулась к шторам, чтобы прикрыть режущее глаза не по-зимнему яркое солнышко.
- Что вы… - поправив на одной из кроватей подушку, хмуро отозвалась горничная, - никто не жаловался… вот ключи… расписание на стенке… располагайтесь.
- Ну, разве я была не права? – снова попыталась растормошить дочку Екатерина Викторовна, - что бы мы сейчас делали в пыльных комнатах нашего сырого городского дома? Пили чай да глазели в телевизор? А, Сонечка? Ты чем-то недовольна?
Екатерина Викторовна вся светилась от счастья. Она и сама не понимала, почему это ей вдруг стало так легко и комфортно. Она тут же принялась распаковывать сумки, чтобы быстренько уложить все привезенные домашние вещи по удобным местам.
- Мама, да не суетись ты… - сказала хмурая Сонечка и медленно опустилась в неуклюже длинноногое кресло, - давай посмотрим расписание… когда тут у них ужин?

Екатерина Викторовна сразу по приезду дочери обратила внимание на её непривычную хмурость и малоразговорчивость. Но вначале она подумала на дочкину усталость: попробуй посиди пять часов в автобусе, который с одной коротенькой остановкой возит людей до областного центра и обратно. Но потом поняла, что Сонечку что-то очень больно тревожит, и это что-то  – настолько глубоко и въедчиво сидит в душе, что всякую минуту напоминает о себе, не давая возможности для утайки. «Боже мой, как она похудела, - бросала на дочку частые мимолетные взгляды Екатерина Викторовна, - и, ведь, молчит, как партизан…». Она понимала, что дочкины душевные занозы очень интимны, раз она их до поры до времени не решается открыть даже ей. И потому не лезла напролом со своими, как она понимала, болезненными расспросами. «Ну, где-то за что-то зацепилась… может, даже до крови оцарапала душу… - путались в её голове оцепенелые от острой жалости к дочери мысли, - но, ведь, разве смолчала бы она, если б случилась с ней какая-то серьёзная беда? Разве бы стала она обманывать про семейные отношения? Муж Федя её любит… деньги в семью исправно приносит… внучок Артёмка ходит в садик… свекровка со свёкром души в них не чают».

Дочка Сонечка нелегко досталась Екатерине Викторовне. Ей было уже за тридцать, когда она, вопреки авторитетным диагнозам врачей, вдруг забеременела. Муж Семён поначалу никак на эту новость не реагировал. Если правильно сказать – то реагировать ему было некогда, потому как именно это время совпало с его очередным запоем («загудел» - объяснял он  всем знакомым  свои сермяжные привычки). Потом, когда протрезвел, сказал, что «дочка тоже неплохо, хотя сын – было бы лучше». А когда понял, что из-за дочкиных  проблем с животиком, у него самого на какое-то время возникнут проблемы со сном, был очень крайне  раздосадован. И до такой степени, что однажды, пьяно хлопнув дверью, ушёл «пожить на время к маме».

Откуда только силы брались? А она не только смогла в одиночку вырастить Сонечку, но и сделала всё, чтобы дочка, окончив школу, поступила в институт. И только тогда, когда Сонечка уехала в областной центр, Екатерина Викторовна вдруг поняла, что вся её жизнь была и состоялась только благодаря дочке. Она вдруг осознала, что всё происходящее в мире – это вечное и не всегда поддающееся пониманию движение в суетную пустоту, где за манящими материальными ориентирами нет ничего, кроме безмолвного безразличия. Мир лоснился от праздного суесловия говорящих в телевизоре лиц, щеголяя фоновым разноцветием природы. Он то злобно переругивался в политических спорах (с обязательным присутствием  русофобствующих, взятых откуда-то из подворотен «политологов») вокруг вечнотлеющих «майданутых» проблем, то упоённо рассматривал грязное шмутьё малаховских толстых обозлённых на свою родню тёток, то влезал в подробности кичливого самолюбования звёзд попсовой эстрады, то скакал по сцене вместе с румяными толстяками, ряжеными в дамские сарафаны. Мир крестился в церквях, не делая ничего, чтобы избавиться от несправедливости и духовной чёрствости. И жил дальше… и всем своим существованием давал понять, что все духовные запросы – они не для общего пользования. А тем, кто мечтает о счастье – надо просто жить… и верить, что уже сама жизнь (если она наполнена заботой о любимых и близких) – и есть самый щедрый подарок божественного провидения.

После ужина, когда Екатерина Викторовна, выключив свет, наконец угомонилась, Сонечка потихоньку встала с постели, взяла со стола мобильник и лёгкой тенью шмыгнула в ванную.
- Женечка? - прикрыв телефон ладошкой, чуть волнуясь, спросила она, - ты спишь, любимый? Спокойной тебе ночи… а я ещё не сплю… доехала хорошо… представляешь, мама взяла путёвку на два дня в местный санаторий… да, я звоню оттуда… пока не знаю, как тут… ты ведь не будешь против, если я всё о нас расскажу маме… я сама не знаю… но ты ведь понимаешь, что нужно что-то решать… да, милый Женечка… я согласна… как ты скажешь, так и будет… я тебя очень люблю… скучаю… до свидания, милый.

Она легла в постель, и счастливые картинки встреч с ненаглядным её Женькой стали возникать в умиротворенно отходящем ко сну мозгу. Какой-то остро пахнущий малярными красками салон связи… внимательный юноша-продавец… случайная встреча в супермаркете.
Казалось, что судьба сама привела её в эту сладкую западню. И ведь не сказать, что она поначалу обрадовалась своим нечаянным чувствам. Сонечка жила до этой встречи такой размеренной и устоявшейся жизнью, что ей и в голову не приходило сомневаться, что это и есть предел мечтания любой женщины о семейном счастье. С Фёдором, который стал пять лет назад её мужем, их связывала общая работа (они оба работали в плановом отделе солидной строительной фирмы) и уважительное отношение к семейным обязанностям, которое в них обнаружилось уже при первом знакомстве. А сыночек Артёмка вообще внёс в их семейные будни что-то такое звонкое и необъяснимо светлое, что все обступающие их хрупкий мирок зловредные призраки зла корчились в бессилье, даже не пытаясь дотянуться до них своими хищными щупальцами.

Она жила по инерции, наивно полагая, что уже одного мужского запаха в доме вполне достаточно для того, чтобы её женская сущность была покойна и умиротворённа. А чего, собственно, ей могло не хватать для ощущений чувственной удовлетворенности? Внимания мужа и понимания её (если откровенно) сексуальных ожиданий? Возможно… но, ведь, и она сама когда-то ощутила духовную усталость от приевшихся ласк и поцелуев.

И в какой-то момент Сонечка вдруг поняла, что это всё не правильно. Не стоило было обманывать себя уже тогда, когда примеряя в магазине платье невесты, она с ужасом заметила в большом настенном зеркале равнодушные (нет, даже, скорее, сумрачные) глаза Фёдора. Он с самого начала, казалось, только и делал вид, чтобы всем своим поведением кому-то что-то доказать на тему примерного супружества. И вся эта супружеская рутина, которая поначалу казалась не такой уж серой, потому что смутила своей новизной, постепенно превратилась в вялотекущие семейные будни.

…И первые же, пускай неясно ею понимаемые ощущения душевных волнений перевернули сонечкино ещё не полностью атрофированное чувственное сознание.
Как-то всё совпало. Федя уехал на неделю, прихватив с собой сынишку, погостить к родителям в соседний городок. А Сонечка осталась дома, потому что руководитель отдела сразу их обоих отпустить не мог.

Она смутно помнила, как, дождавшись выходных, налегке (с сумочкой, где ничего не было, кроме термоса и батона) уселась с Женькой в какую-то жёлтую малолитражку и покатила с ним на Серафимовы дачи. Её, конечно, мало интересовало – почему, собственно, на дачи? А тем более, с какой стати – Серафимовы? Она просто оделась в лёгкий спортивный, облегающий её по-девичьи стройную фигурку, костюмчик и впорхнула в объятия раскинувшего руки и улыбающегося ей Женьки.

Потом она помнила утопающий в густых зарослях черёмух старенький домик, во дворе которого женькины друзья уже вовсю дурачились, обставляя вынесенный на поляну стол нехитрыми продуктами. Звучала приглушенно грустная танинобулановская песня, которая почему-то очень точно ложилась на сонечкин романтический душевный настрой. И весь этот шутливый гомон с запахами шашлыка, эти черёмуховые заросли, через которые просвечивали речные луга, это птичье чириканье с вплетённой в него грустно-задумчивой песней – делали происходящее как будто бы нереальным.

Обрывками памяти вплывало застолье, потом вспоминались танцы (с некоторыми элементами дурашливости) у костра, потом шумный поход на речку, потом гуляние по тёмным улочкам посёлка, потом песни под гитару на скамейке возле поселкового клуба.
И Сонечка тревожно вздрогнула, когда воспоминания дотянулись до сокровенно непостижимого. Когда  где-то в закоулках её тела чувственно вспыхнули мелкие звёздочки. Когда душа вознеслась в немыслимые глубины обнаженного в своей непостижимости чувственного космоса.

«Что это было? – страшась и не понимая тех своих переживаний, думала ошарашенная своей чувственностью Сонечка, - Почему этого никогда не было со мной раньше? Потому что – любовь? Но ведь и с Федей у нас  сначала тоже всё было романтически красиво. Может быть, потому что его ласки были заведомо предсказуемы и чересчур прагматичны? Может быть, и я перегорела к моменту первой близости ожиданием каких-то неправильно понятых предчувствий?».

…И жизнь сонечкина с тех пор стала похожа на вялотекущий кошмар. Она приходила домой, совершенно не понимая своего предназначения для будничных подробностей семейного быта. Машинально пообщавшись с сынишкой, которого привозил из садика Фёдор, она шла в спальную и, сославшись на головную боль, зарывалась головой в подушку.

Она почти две недели выдерживала паузу в отношениях с Женькой, потому что боялась сорваться и наделать глупостей. Он звонил ей на работу по пять раз на дню, а Сонечка то сбрасывала вызов, то отвечала, что «ошиблись номером». Но однажды она, отчаявшись, позвонила сама.
- А я думал, что у нас уже всё закончилось, - каким-то равнодушно отстранённым голосом ответил Женька, - ты меня совсем не хочешь видеть?
- Ты, Женечка, совсем не хочешь меня понять? – вопросом на вопрос выдавила из себя Сонечка, - мне очень больно… понимаешь… я не знаю, как мне жить дальше… без тебя, любимый…
- А ты думаешь, мне не паршиво… но я-то что могу сделать, если ты не хочешь ничего менять в своей жизни… я, ведь, не хлюст какой-нибудь, у которого в отношениях с девушками – только интим.
- Я всё понимаю, Женечка… но я себя не могу перенастроить, понимаешь… если бы у меня не было Артёмки… прости… я, наверное, глупости говорю… я, ведь и мужа не могу просто так вот взять и отставить…
- А я тебя не тороплю… я готов ждать, сколько угодно… пока ты не созреешь до какого-то определённого решения. Главное – что мы любим друг друга и доверяем своим чувствам… ты согласна?
И Сонечка согласилась. Она чувствовала такую страстную потребность в женькином присутствии,