Сиротка. Гл.36

Записку Тьерсена Мадлен сожгла и поначалу чётко решила, что никуда не пойдет. Но позже её стали одолевать сомнения… неизвестность угнетала и пугала. Лежа ночью в темноте спальни и слушая спокойное дыхание спящего мужа, Мадлен думала и думала… Встречаться с бывшим маркизом было неприятно и страшно, но неизвестности она боялась еще сильнее.
«Чтобы защитить себя и Луизу, я должна узнать, что у него на уме и что он от меня хочет» - немного успокоилась молодая женщина, приняв окончательное решение и проваливаясь в тревожный беспокойный сон. Бронзовые напольные часы, стоявшие в спальне, показывали четыре часа утра.

Весь следующий день Мадлен провела, как на иголках. Стараясь работой отвлечься от тревожных мыслей, она сходила в лавку за кринкой молока для Луизы, навела порядок в квартире, сварила луковый суп и потушила мясо к приходу Пьера, немного почитала Священное Писание вместе с дочкой и перешила для девочки одно из своих прежних теплых старых платьев… и все равно до вечера еще оставалось свободное время…  В четыре часа вернулся Пьер после выступления на очередном революционном собрании в бывшей церкви Сен-Мерри.
- Жаль, что ты не пошла со мной, Мадлен, - проговорил он, пробуя горячий суп, который жена заботливо поставила перед ним в неглубокой тарелке. – Жаль… тебе было бы полезно послушать, о чём мы там говорили.
- Может быть… - рассеянно ответила Мадлен, глядя в окно. – Но сегодня надо было сделать столько домашних дел, Пьер. Схожу с тобой как-нибудь в другой раз, - она положила перед ним кусок хлеба. – Ешь, ты, наверное, проголодался.
- Как вкусно, Мадлен, - похвалил Рейналь, проглотив пару ложек, - ты у меня настоящая хозяюшка.
Он притянул жену за талию и нежно поцеловал в шею.

Молодая женщина улыбнулась, стараясь выглядеть как можно более спокойной:
- Пьер, Катрин Беко просила меня помочь ей с шитьем, так что уйду к ней сегодня вечером часа на два или больше, как уж получится, - Мадлен опустила глаза, ощущая неловкость и стыд от того, что приходится лгать мужу.
- Пойдешь к Катрин? – Рейналь откусил кусок хлеба и внимательно посмотрел на Мадлен, - а раньше ты не говорила, что она шьет.
- Шьет на заказ, - мягко дополнила Мадлен. – К Рождеству много работы у нее накопилось, не справляется. Заходила вот, недавно, просила меня заглянуть к ней. Конечно, она мне что-то заплатит, помогать ведь буду не бесплатно, Пьер.
- Ну… хорошо, - согласился Рейналь. – Луизу не возьмешь с собой?
- Нет, - Мадлен покачала головой. – У Катрин ее младшая Аньес простудилась опять, кашляет сильно. Боюсь, Лу подхватит от нее еще какую заразу. Пусть лучше останется дома, с тобой. Ты ведь никуда вечером не уйдешь?
- Нет, - отозвался Пьер, - хотел вечером почитать и поработать немного. Ладно, Мадлен, - он налил в кружку вино и сделал большой глоток, - иди. За Луизой я присмотрю. Хотя, за ней и смотреть не надо, если дать ей бумагу и карандаши… - он рассмеялся, – она будет рисовать часами.
— Это точно, - улыбнулась в ответ Мадлен, теребя висевший на груди крестик. – Спасибо тебе, Пьер, - она подошла к Рейналю и благодарно поцеловала его.

Когда (де) Тьерсен вошел в таверну «Республика» циферблат часов в прямоугольной рамке из красного дерева, кривовато подвешенный над входной дверью показывал четверть седьмого. В воскресный вечер, таверна, как и полагается, была заполнена народом. Бывший маркиз быстро осмотрелся, оценивая обстановку. Внутренне он заранее подготовился к нескольким вариантам развития событий. Даже и к такому, что здесь вполне может ожидать парочка национальных гвардейцев, которая его сразу же и арестует. Арест же означал разоблачение и дальнейшую скорую смерть. Жан-Анри посмотрел на себя сейчас словно со стороны и отчасти изумился, что был готов даже и к этому исходу. Прежний липкий животный страх внутри него теперь почти целиком вытеснило какое-то безразличие. Ему просто хотелось выполнить то, ради чего он сюда пришел.  И, засунув руку за подкладку камзола, он нащупал лежавший во внутреннем кармане сверток. Затем выдохнул и подошел к прилавку, чтобы заказать вино и немного какой-то еды, чтобы не привлекать лишних подозрений. Попросив бутыль красного вина, две кружки, сыр и кусок жареной баранины, Тьерсен вспомнил, как больше месяца назад в свой День рождения встретил в этой таверне Жаннет. Он улыбнулся, вспомнив ее блестящие темные глаза, лукавую улыбку и «подарок», который она ему тогда преподнесла. К Жаннет он должен был переехать уже завтра вечером. Если… если, конечно, сегодня всё получится. Отойдя от прилавка, он окинул взглядом помещение, выискивая свободное место. К его радости, столик, находившийся в дальнем углу, как раз покидала парочка подвыпивших санкюлотов, и Жан-Анри направился туда.

Он ожидал уже более получаса, и бутыль опустела наполовину. Тьерсен немного опьянел и, почувствовав разливающееся по телу тепло, оттянул шейный платок, размышляя, придет Мадлен или нет. А если и придет, будет она одна или…
В этот момент звякнул колокольчик над дверью, и в таверну вошла стройная молодая женщина с вьющимися рыжими локонами. В руке она держала небольшую сумочку и, застыв на мгновение, пробежалась глазами по посетителям.
Тьерсен привстал и махнул ей рукой. Мадлен увидела его. Он заметил, как дрогнули её губы, а затем, придав лицу безразличное выражение, молодая женщина подошла к его столику.
- Здравствуй, Мадлен, - тихо сказал бывший маркиз, когда она встала рядом, но не садилась. Просто стояла и смотрела на него сверху вниз.
- Что тебе надо, Жан-Анри? – начала она сразу, без приветствия. – Что тебе надо от меня и МОЕЙ дочки?
«Моей» она усилила голосом и, нахмурив брови, посмотрела на него в упор. Зеленые глаза сверкнули.
- Нашей дочки, - также тихо отозвался Тьерсен. – Прошу тебя, сядь, и я все тебе скажу.
- Нашей? – Мадлен приподняла бровь, но все же села за столик перед ним, сняла перчатки. – Ты и знать о ней не хотел все эти шесть лет.
- Я не знал раньше, - пробормотал Тьерсен. – Позже Полин написала мне, что у тебя родилась дочь от меня и ее отдали в монастырь.  Поверь, Мадлен, тогда я ничего о ней не знал.
- А если бы знал, что бы это изменило? – насмешливо спросила Мадлен.
- Хочешь вина? – спросил Тьерсен, подвинув к ней кружку.
Несколько мгновений Мадлен молчала, но затем кивнула:
- Да, пожалуй, налей мне.
Тьерсен плеснул вино и, взяв кружку, молодая женщина сделала несколько больших глотков. Затем, откинувшись на спинку стула, она поправила волнистую рыжую прядь, упавшую на глаза, и выжидающе посмотрела на него:
- Ну, говори же… что тебе от меня нужно.
Тьерсен перевел дыхание, затем, вытащил из внутреннего кармана небольшой сверток, сделанный из газетного листа и перевязанный бечевкой.
- Я принес кое-что, Мадлен, - каким-то охрипшим голосом сказал Жан-Анри. – Это то немногое, что осталось от моей матушки. Она умерла, когда я был еще ребенком. Луиза так похожа на нее, и я хотел бы попросить тебя…
Мадлен отвернулась в сторону, давая понять, что не желает его слушать.
- Я хотел бы попросить тебя, Мадлен… Не сейчас… но, когда девочка вырастет, передай ей эти вещи. Это ее по праву.
Мадлен протестующе замотала головой.
- Нет, - кратко сказала она. – Да и где я буду это хранить? Сейчас это очень опасно… революция.

Но, взглянув в карие глаза Тьерсена, так похожие на глаза Луизы, увидела в них что-то, похожее на отчаяние.
- Умоляю тебя, Мадлен, - он дотронулся правой рукой до ее ладони. Мадлен почему-то не отдернула руку, а опустив взгляд, увидела хорошо знакомый, широкий и светлый бугристый шрам. И смотрела на него, смотрела, словно завороженная… как будто увидела в первый раз.
- Откуда это у тебя, Тьерсен? – она кивнула на его руку и уродливый шрам.
- Пес отца взбесился и напал на меня. Мне было шесть, - усмехнулся Тьерсен. – Повезло, что порвал руку, а не горло. Хотя… - он сделал паузу, затем продолжил, - может и жаль, что не горло. В мире стало бы меньше еще одним циником и человеком, не способным никого полюбить… - он молчал пару мгновений, затем продолжил:
- Хотя нет, Мадлен… матушку я любил, но… она умерла через год. Ей было всего 27. Я считал, что она предала меня, бросила одного в этом чертовом холодном и жестоком мире. Сначала я плакал ночи напролет и просил этот мир вернуть её. А когда понял, что она не вернется… никогда не вернется… тогда я его возненавидел. Этот мир… и себя тоже.
– Почему умерла твоя матушка? – тихо спросила Мадлен.
- Тяжелые роды, - бросил Тьерсен. – Сначала умерла она, а через пару часов – мой младший брат.
- Там, - он кивнул на лежавший на столе сверток, - медальон с ее портретом и пара ее украшений. Ты увидишь, Мадлен, Луиза очень похожа на нее. Я не смог продать или выбросить эти вещи.

Мадлен слушала его рассказ, и в глубине её души боролись странные и противоречивые чувства. Легче всего было бы сейчас встать, развернуться и просто молча уйти. Но почему-то она не могла этого сделать, а продолжала сидеть в этой таверне и слушать грустный рассказ этого худого, заросшего щетиной человека, одетого в бедный залатанный камзол. Рассказ этого «бывшего»… ставшего теперь лишь тенью прежнего маркиза де Тьерсена.
Мадлен повела плечами. Почему-то ей стало холодно, и она сделала несколько больших глотков вина.
Тьерсен продолжал держать её за руку, и она её почему-то не убирала.
- Я не знаю, сколько мне осталось, Мадлен, - прошептал он. – Ты и сама понимаешь это…  И я очень виноват… перед тобой. Я не прошу прощения… понимаю, что это сложно простить. Прошу лишь - сохрани для Луизы эти вещи.

Пару минут Мадлен молчала.
- Хорошо, - сказала она наконец, - я передам их Луизе, когда ей исполнится 17 лет. Но только если ты, Жан-Анри никогда не заикнешься ей, что ты ее отец. Если ты скажешь это Луизе, я сразу же сдам тебя Рейналю. Ты ведь знаешь, что Пьер – мой муж.
- Клянусь памятью матушки. Я ничего ей не скажу, Мадлен, - Жан-Анри сжал ее руку, и на этот раз молодая женщина ее убрала.

Через пару минут они расстались. Мадлен шла домой с тяжелым сердцем, а в ее сумочке лежал небольшой сверток, сделанный из газетного листа и перевязанный бечевкой.