Ну, как его было не узнать – шалопая Тюху Егорова, который одной своей мордой лица заставлял не только нас, одноклассников, но и учителей морщить носы в непроизвольной улыбке. Он, конечно, здорово изменился: отпустил рыжие усики, подобрел щеками и подбородком; но глаза его светились всё теми же глуповато-лукавыми искорками, словно заранее указывая на готовящиеся где-то в закоулках его жизнерадостной души разные шкодливые выкрутасы. Он, взяв церемонно за локоток опешившего от неожиданной встречи Сергея Сомова, чиновника местной мэрии, забредшего в торговый павильончик за батарейками для часов, повёл его зачем-то в дальний уголок.
- Ну, ты только не говори, что тебя никто не приглашал, - заговорщицки глядя в глаза податливо рыхлого Сомова, начал он, - я объявление в газете давал, да и Глазырина… помнишь такую? …всех обзванивала…
- Ты про вечер встречи? – недовольно остановился Сомов, - так меня не было в городе… дела, понимаешь…
- У него дела… - хохотнул, дёрнув рыжими усами Тюха, - а у нас их нет… ты, давай, из себя… этого самого не строй. Все съехались… даже Лёха Гребнев с Украины прилетел… Вася Шмонин из Питера… Паха Бурыкин…
- Ну, ладно, проехали, - пришёл, наконец, в себя Сомов, - кто-нибудь из них ещё в городе остался?
- Вот друг ситный… а я тебе об чём? Завтра – отходная… мальчишник… и – все по домам.
- Когда и где? – спросил скорее из вежливости Сомов, заранее зная, что никуда ходить не собирается.
- Да у меня…завтра, в восемь вечера… придёшь, Серый?
- Попробую… - буркнул Сомов и поспешил на выход.
Вечером после работы у Сомова забренчал мобильный, на котором высветился незнакомый номер. Обычно он никогда не откликался на незнакомые клики, а тут зачем-то дёрнулся.
- Алё… - рассеяно сказал он, зевая и глядя одним глазом в телевизор.
- Ну, ты чо? Идёшь? – задорно спросил знакомый голос.
- К-куда? А это ты – Тюха? – поморщился Сомов.
- Чегой-то ты, Серый, я чую, темнишь…
- Кончай кривляться, - почесал затылок Сомов, - дай подумать…
- Оппаньки, - хрюкнул в трубку Тюха, - ну, думай, Чапай, думай.
… И попробуй не пойди после этого разговора… Сомов наскоро перекусил (знаю, мол, я ваши эти мальчишники) и, пообещав своей сразу привычно забубнившей благоверной «много не надираться», направился к Тюхе.
Он давно не был в тех местах, где когда-то до глубокой ночи лазил с дружками по крышам железных ракушек-гаражей или гонял мяч на пустыре. Ничего там никогда не менялось. Всё те же облезлые двухэтажные шлакоблочные домишки… всё те же верёвки с бельём… всё те же качели, песочницы с грибками, скамейки со старушками…
И на дверях тюхиного подъезда всё та же кривая цифра «2».
Сомов собрался было взяться за дверную ручку, как дверь, тоненько скрипнув пружиной, распахнулась, и прямо к нему чуть было не впорхнула в охапку худенькая миниатюрная женщина в светлом приталенном плаще.
- Ой, извините, - весело проворковала она и вдруг, изменившись в лице, спросила, - Вы не Сережа Сомов?
- Он самый… А Вы, извините… Лидочка? Виниченко?
- Изменилась? Не узнал…
- Да ты что… хотя да… изменилась… ещё больше похорошела…
- Ой, Серёжка… подхалим и бабник. Вот ты не изменился… хотя всё же возмужал.
- Ты от Тюхи? – он взял Лидочку за руку и вкрадчиво заглянул ей в глаза.
- Зашла попрощаться… сегодня уезжаю домой.
- А ты где живёшь?
- В областном центре… как уехала после школы, так там и осталась.
- Замужем? – улыбнувшись своей нахальности, ковырнул носком туфли камушек на тропинке Сомов.
- Нет, Серёжа… - посмотрела на него серьёзными глазами Лидочка, - давай, пожалуйста, эту тему сразу же закроем.
- Ты где остановилась? – Сомов ощутил, как лидочкины пальчики дрогнули и выскользнули из его руки.
- Хочешь меня проводить?
- Если не возражаешь…
- Ты что, Сомов? – Лидочка вдруг рассмеялась, обозначив на щеках прелестные ямочки, - решил за мной приударить? А как же жена, семья? Или ты хочешь мне соврать, что не женат?
- Хотел… но что делать, раз уж ты всё про меня знаешь… так что? Ты передумала?
- Послушай, Сомов («Что это она перешла на фамилию?», - подумал он), ты так и женился на Дашке Симанович?
- Да… а ты осуждаешь?
- С чего ты взял? Просто я думала… ну, вобщем, ты ведь многим девчонкам нравился…
- Любовь слепа, Лидочка… особенно первая…
- Можешь дальше не продолжать… всё ясно… беременность, обязательства…
- Ну, можно и так сказать.
- И сколько у вас детей?
- Пока один – Стёпка… три годика.
- Вот, Сомов… а ты тут за мной увязался.
- Да ладно тебе, Лида… что ты всё Сомов да Сомов… могу я позволить себе такую роскошь – проводить симпатичную одноклассницу?
- Я тебе, Сомов… Серёжа… хоть немного нравилась? – спросила вдруг после некоторого молчания Лидочка и скользнула пытливым взглядом по озабоченной фигуре Сомова.
- Честно?
- Ну, хотелось бы…
- Не очень… хотя чего я тогда балбес понимал в женской красоте? Даже, если по правде – в девичьей… смазливое личико да смелое поведение… сама понимаешь…
- …что этого всего во мне не было. Ты это хотел сказать?
- Я и говорю – балбес…
- А сейчас?
- Ну, Лидочка, ты просто прирождённый следователь, - хохотнул беззаботно Сомов и взял девушку под руку, - ты очень прекрасно выглядишь… от тебя запросто можно сойти с ума. Ты знаешь… я думаю… ну, не всем нам дано быть провидцами. Неужели нельзя считать всё написанное когда-то тобою впопыхах – черновиками, которые однажды можно исправить?
- Но чувства – это, Серёжа не спорт… здесь попытки не могут считаться предварительными. Здесь каждая попытка… ну, вобщем…
- Ты хотела сказать – чья-то судьба, чьё-то несостоявшееся счастье?
- Серёжа… - Лидочка вдруг остановилась, - мы пришли… тёти дома нет… ты зайдёшь?
- А ты этого хочешь? – Сомов замер в ожидании ответа.
- Не смущай меня… давай решайся.
- А кофе есть?
- Есть…
- Тогда иду.
…С той нечаянной встречи Лидочка Виниченко жила в какой-то чувственной горячке. Серёжка Сомов уже через неделю после еёвозвращения домой появился у неё в двухкомнатной «хрущёвке», где Лидочка жила с первоклассницей-дочкой и стареньким, но ещё вполне бодрым папой. Он смущённо поставил у порога свой командировочный потёртый портфель и как-то неловко поцеловал в щёчку выскочившую в прихожую запачканную мукой Лидочку.
Обычно разговорчивый и компанейский Сомов, представленный Лидочкой членам семьи «хорошим добрым другом-одноклассником», вёл себя как-то очень скромно и немного зажато.
- Да, ты выпей рюмашку-другую – быстрей освоишься, - перешёл сразу с ним на «ты» лидочкин папа.
- Да, я вполне… я вообще-то недавно обедал… вот шёл-шёл да и решил заглянуть… - бормотал невпопад Сомов.
- Я-то этой заразы раньше ох, попил… - радостно потирал руки лидочкин папа, - а сейчас – ни-ни… давление, пёс его дери… ты где остановился-то?
- В гостинице… - Сомов многозначительно взглянул на Лидочку.
- Ну-ну… - отец тоже посмотрел на Лидочку, - а то бы оставался у нас… место, я думаю, найдётся…
- Папа… - строго оборвала отца Лида, - Серёже у нас ночевать будет неудобно. Давай мы сами с ним решим все бытовые вопросы… хорошо?
В ту ночь Лидочка к Сомову не пришла.
- Ты с ума сошёл? – вскинула она на него удивлённые глаза, когда собравшийся уходить Сомов шепнул ей у порога: «Я в «Центральной» остановился… придёшь?».
Она всю ночь проплакала, не понимая, как ей поступить. Она с ужасом осознавала, что сблизившись с Серёжой, уже создала сама себе столько проблем, что выпутаться из них без душевных страданий теперь вряд ли получится. Как так случилось, что та черта, за которой бездна боли, волнений и неминуемых разочарований, - неожиданно для неё самой оказалась переступлена? Как она смогла поплыть по течению безоглядного помешательства, открыв свои чувства несвободному от семейных обязательств мужчине?
Лидочка вновь и вновь уплывала воспоминаниями в ту ночь, когда она, как потерявший ориентиры пилот, летела с закрытыми глазами сквозь цветные пространства, в которых щупальцами шевелились обволакивающие горизонт длинные полосы света. Она напрочь забыла все существовавшие до того бытовые подробности ставших никчемными реалий. Только свет и тени… только тихое умиротворение и нежность.
… Когда их отношения стали привычно-регулярными, Лидочка вдруг поняла, что забеременела. Серёжа, приехавший в очередную командировку, как всегда, заранее предупредил Лидочку и ожидал её в гостиничном номере – весь нарядный и торжественный.
- Извини, что раньше не мог вырваться – дела, - сказал он скороговоркой и страстно прямо упорога потянулся губами к Лидочке.
Потом он стал хлопотать у стола с закуской, а Лидочка смотрела на него и думала: «Сказать – не сказать?».
- Ну что – стоишь, как будто не рада моему приезду? – взялся Сомов за бутылку, глядя лукаво на Лидочку.
- Понимаешь, Серёжа… -наконец, решилась Лидочка, - я забеременела…
- Да ты что? – Сомов как-то неестественно улыбнулся, - серьёзно?
- Серьёзнее не бывает…
- И что ты решила?
- А как решишь ты…
- Я?
- Ну… ребенок-то ведь – твой…
- Лидочка… - Сомов потрогал мочку уха, - я даже не знаю… всё так неожиданно…
- Неожиданно – что я оказалась здоровой?
- Нет… но я думал… - Сомов поморщился, и медленно осев на диван, протянул руку Лидочке, - ты только не думай… давай всё внимательно обсудим… понимаешь, я из семьи пока уйти не могу… обстоятельства… ну, хотя бы пару месяцев давай подождём.
- Чего подождём? – попыталась вырваться из объятий Лидочка.
- Ну, по поводу – рожать - не рожать…
- Вот даже как? – резко встала с дивана Лидочка, - извини… я пойду… пей свое вино один.
… Прошло всего каких-то пятнадцать лет, а Серёжа Сомов очень прилично раздобрел и стал в свои тридцать девять выглядеть – на все сорок с гаком. Он отрастил себе «пивной» животик, полысел и зачем-то отпустил реденькую седую и выглядевшую неопрятной – бородёнку.
Вся его жизнь превратилась в тусклый и кривой калейдоскоп со сломанными и пыльными стекляшками. Днём – замурзанная до тошноты работа в кабинете, заваленном казёнными бумагами, а вечерами – игра в преферанс с соседями по лестничной клетке да телевизор под пиво с солёными орешками. Сын Стёпка дома появлялся только глубокой ночью и всегда – «под кайфом». Учился в институте, но как и когда успевал учить уроки – родители давно привыкли в это не вникать. Жена Сомова Даша, в девичестве Симанович (её отец был одним из руководителей большого металлургического завода) из хрупкой девочки с годами превратилась в солидную с двойным подбородком женщину, да ещё и со скверным (в отца) характером.
Когда однажды Сомов (наверное, скорее – в шутку) предложил ей «родить ещё одну ляльку», его Дашуня, Дарья Анатольевна, покрутив пальцем у виска, грубовато отрезала: «Хватит с меня двух оболдуев…».
Ну, оболдуй, так оболдуй… жизнь-то, она от этих жениных слов течь не перестала. Всё так же тикают часы, отмеряя вялотекущее время. Всё так же шумит за окном город с его радостями, печалями, страстями, счастьями.
Не состоялось счастье… остался огрызок… так что теперь – умирать?
