«Таким образом, человек рождается через соотнесенность с вневременным. Что такое вневременное? Это, очевидно, сверхприродное. Что такое сверхприродное? Это сверхъестественное, так ведь? Значит, есть некая фундаментальная связь человеческого феномена со сверхъестественным. Поэтому, кстати, в мифе существа, которые там живут, сверхъестественны в обыденном смысле этого слова».
То, что человек - сверхприродное существо, и даже мистическое, утверждают многие философы. И с этим трудно не согласиться. Но в основе мифов могут быть образы, рожденные разумом без участия мышления, как результат естественной способности человека к воображению и одухотворению природы. И тогда человек вполне природное существо. Внеприродным его делает мышление, сущность которого, действительно, мистична, и которое способно вносить в творчество разума свои представления на основе выводных или полученных извне знаний. И это ставит под сомнение следующий вывод Мамардашвили:
«Что мы с тем имеем? Все, что я говорил, можно выразить иначе: человек от Бога, то есть я изложил теорию божественного происхождения человека – не природного, а божественного».
«Вот так открытие! – возмущается во мне мальчик из сказки. – Конечно, человек божественного происхождения. Ведь сама природа божественного происхождения. Но зато какое самомнение! Он, видите ли, изложил теорию.
Однако где теория? Я ее что-то не заметил в тексте «Нашего Сократа». Может, он имеет в виду библейский вариант происхождения человека? Сообщил бы хоть, как он представляет себе Бога. И он сообщает:
«Бог есть символ. Всякий символ есть не утверждение, а иносказание. Символ есть иносказание того, что я перед этим описал без символа, но раз иносказание совершено, человек может соотноситься с самим символом, не восстанавливая то, что в него упаковано. Поэтому я могу сказать, не распаковывая: мы от Бога».
Вот всегда так. Когда философы чего-то не понимают, они начинают так все запаковывать, что невозможно распаковать. Ведь тут получается, что Бог – это всего лишь символ, в который уложены какие-то идеи. И мы с вами произошли из этого символа. То есть, Бог – это миф, сочиненный человечеством. А сам человек – производное этого мифа. Тут время вспомнить знаменитую проблему первичности «курицы - яйца». Впрочем «наш Сократ» продолжает:
«И если при этом еще разработать разные технические процедуры соотнесения себя с Богом, на этом можно основывать и мораль – она ведь не может быть основана на природе. По природе – забыть, в культуре – помнить. По природе я забыл бы, но помню, - следовательно, моя память в данном случае нравственная, этическая связь между мной и предками – основана не на природе. А на чем? На вневременном, или сверхъестественном».
Этот тезис можно уподобить шахматному этюду, где для достижения нужного результата необходимо жертвовать фигурами, под которыми я подразумеваю элементарные знания. Надо сказать, философы частенько доказывают свои концепции подобным образом. Вот и здесь, разве мы не знаем, что память способна предоставлять такие сюжеты, которые отравляют нам жизнь, вызывают желание отомстить за нанесенные обиды? Тогда где тут нравственность? И почему это «по природе - забыть»? Собака, например, помнит запахи своих друзей и врагов всю жизнь. И разве этическая связь с предками основана не на природе? Они, предки, что, из параллельных миров? И почему мораль не может быть основана на природе? Мораль ведь – производное нравственности. Неужто, автор полагает, что природа безнравственна? Тогда откуда же берется сама нравственность? Может, в результате «разных технических процедур соотнесения себя с Богом»? Тогда кого - «себя»? Кто разрабатывает эти процедуры? С каким, с которым богом следует «себя соотнести»?
Между тем, природа нравственна, хотя, быть может, и не всегда с точки зрения моральных норм, выработанных социумом. В основе нравственности природы лежит творчество, целью которого является красота в гармонии. Так что, когда речь идет о справедливости в борьбе за выживание, то правой стороной всегда оказывается творчество. Если кошка поймала мышь, то не права мышь. Она не проявила необходимой изобретательности. Зато мышь, которая стала летучей обезопасила себя от кошки.
И вы знаете, что-то наш Сократ все больше напоминает мне Журдена. И хотя он справедливо замечает, что: «Моральные нормы чаще всего выводятся из религии», ему бы следовало указать источник зарождения самой религии. А им является разум с его природной нравственностью в силу творческой одаренности. Напомню, главным в системе креативных принципов разума является любовь, инициирующая эмпатию – мать всех богов, а значит, фантазий человека.
И вот тут наш … э-э, лектор вдруг заявляет:
«И тем самым мы стоим на пороге философии. Я могу сформулировать основной вопрос философии; с акта задания этого вопроса и датируется рождение философии и мысли – не мифа, не ритуала, в мысли. Вопрос следующий: «Почему в мире есть нечто, а не ничто?»
От такого даже мальчик из сказки во мне просто онемел.
Что за бред?! Теперь мне уже окончательно ясно, что перед нами самый настоящий Журден, пытающийся перещеголять Сократа. Ведь любому дураку абсолютно понятно, что «ничто» потому и не существует, что оно – ничто. А «нечто» потому и есть, что оно – то, что существует.
Однако, не стоит забывать, что перед нами мудрец, утверждающий, что философия должна вносить в известное непонятное. Более того, наш Сократ, или Журден, вдруг говорит:
«Философия – это любовь к мудрости, и греки обязательно соединяли это слово со словом «удивление», считая, что любовь к мудрости рождается из удивления».
Иначе говоря, чем непонятней выразится философ, тем это будет для нас удивительнее, и потому послужит хорошим поводом полюбить философию. В связи с этим вспоминается сюжет из старого советского фильма, где придворный мудрец рассуждает: «Сон - это про не сон, а про не сон – это сон». То есть я не уверен, что удивление способствует любви. Прохожий со свиным пятачком вместо носа, мне может быть удивителен, но это не значит, что я готов его полюбить.
Впрочем, наш… э-э, лектор в защиту своего ошеломительного тезиса, сообщает, что главный вопрос философии присутствует в неких философских текстах или подразумевается. А понимать его следует как вопрос: «Почему существует порядок в мире, а вовсе не хаос». Однако это совсем другое дело. Проблема Хаоса и Теоса, действительно, издавна занимает философов. Но хаос – это все же не совсем ничто. Он, конечно, не представляет из себя полноценное нечто. Тем не менее, прежде чем появился хаос, должно появиться нечто, приведенное в состояние хаоса. Так что, здесь наш Журден явно плутует. С другой стороны, выразив ясно свой тезис, он мог бы получить достаточно обоснованный ответ даже у древних греков, веривших во всесилие нуса. Напомню, в «креативной философии» под этим разумным духом мы подразумеваем первородную энергию, которая организует материю. Кроме «принципа любви и гармонии» в системе ее креативных принципов есть «принцип преодоления». Благодаря ему, энергия стремится к преодолению смерти, ничто и хаоса. Однако, боюсь, что нашего лектора такой ответ не устроит. Для него это слишком просто, и значит, чуждо настоящей любви к мудрости. И в самом деле, что это за любовь, где все понятно и объяснимо? Любовь – это таинство и даже творчество. Как ни странно, тут я на стороне нашего Журдена (или все же Сократа?). Тем более, что в систем принципов творчества, есть «принцип таинства», согласно которому истина сакральна.
Притом ведь Мамардашвили и не обещал разрешать вопросы философии. Он рассказывает о том, что такое философия.
«Философия удивляется тому, что вообще что-то есть, - вещает он. – Вот удивительно, что есть хоть где-то, хоть когда-то, хоть у кого-то совесть. Не отсутствие совести удивительно, а то, что она есть; не отсутствие чести удивительно, а то, что она есть; не отсутствие морали удивительно, а то, что она все-таки есть. Удивительно то, что есть нечто, под которым понимается порядок. Когда я говорю Бог – это определенный философский выляпюк, а не язык религиозной проповеди – мы символом зафиксировали факт принадлежности себя к вневременному и божественному».
«Так вот в чем дело! – горячится во мне мальчик из сказки. – Он просто не верит в существование Бога. Бог у него какой-то вылюпок. Вот и непонятно ему, откуда порядок и все остальное».
Бог для нашего мудреца всего лишь символ, изобретение человеческого ума. И в этом случае, конечно, необъяснимо, откуда взялась нравственность, гармония и все прочее в мире. Между тем, существование порядка и гармонии Космоса, а также логос нашего разума, микрокосм – лучшее доказательство присутствия вездесущей созидательной силы. И в этом случае удивительно не наличие совести у человека, а ее отсутствие. Ведь совесть – это отнюдь не вылюпок, не символ, не продукт мышления. Совесть – плод творчества разума, для которого естественны любовь и представление о прекрасном. Что касается чести, то здесь, впрочем, все несколько сложнее, поскольку в формировании представления о чести принимает участие мышление. Зато ясно, что честь – производное совести.
Позволив мышлению завести себя в платоновскую пещеру, где, как известно, просвет бытия дает возможность видеть лишь тени истины, наш мудрец, вдруг обнаруживает еще один главный вопрос философии:
«Почему есть многое, а не одно?»
[justify] То есть наш мудрец спрашивает: что является причиной разнообразия в природе? Этот вопрос выглядит менее абсурдным, чем предыдущий главный вопрос философии. Но, как ни странно, он более сложный. Физики, например, могут лишь доказывать вариативность устройства атомов и молекул, но не объясняют первопричину и необходимость их разнообразия. Притом физика философии не указ. У философии свои пути и инструменты познания. Зато, исходя из допущения существования Бога как творца всего сущего, данный вопрос решается просто. Вот и в нашей философии разнообразие в природе объясняется реализацией творческих принципов первородной энергии, таких как «принцип новизны», «принцип непохожести», «принцип разнообразия». Еще одним важным фактором разнообразия служит становление гармонии, как противодействие силам и процессам хаотизации материи. И