ЗА ГРАНЬЮ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ. ГЛАВА 2

милиционеры и чекисты в душе были на стороне Ельцина, уважали  его мужество и стойкость, несмотря на опасность, решительность.
Как итог путча, распад большой страны. Союзные республики , лидеры которых еще вчера заявляли о дружбе народов, осмелев, одна за другой поспешно объявили о независимости,  о выходе из состава СССР, а первой заявила об этом Украина.
Через два года была предпринята попытка избавиться от неудобного Ельцина, а возглавили мятеж его вчерашние соратники, произносившие клятвы в преданности, а также помилованные и оставленные на свободе путчисты. Решительный Ельцин, в отличие от Горбачева, восстановил порядок во всех эшелонах российской власти.


НА ЛИЧНОМ ПОПРИЩЕ ПАРНЯ БЕЗ ПЕРЕМЕН

Да, на личном фронте Мартьянова царило благодушие. Родители радовались, глядя на то, как усердно «грызет гранит наук» их Игорёк, как вошел в состав институтской сборной волейбольной команды и стал успешным игроком.
Когда Игорьку исполнилось двадцать шестть, а он все еще не обзавелся подружкой, мать стала намекать, не пора ли подумать и о женитьбе, дескать, она мечтает о внуках.
Отец тоже подумывал о продолжении рода, но не наседал. Более того, говорил, что с женитьбой успеет, что за этим дело не станет.
Игорек, слушая родителей, только посмеивался.
— Стану дипломированным инженером-технологом и женюсь на первой встречной девчонке, которая нарожает вам дюжину внуков.
Отец, не оценив сыновний юмор, нахмурился и недовольно покачал головой.
— На первой встречной? Вот этого не надо….По части дюжины загнул… Не прокормить… Был бы сыном олигарха — другое дело.
Родители прекрасно видели, что их сына вовсе не интересует материальная сторона, что к баблу, в отличие от некоторых сокурсников, равнодушен. Хорошо это или плохо? Ни то, ни другое — так считали отец с матерью.

УЖ И СУМЕРКИ СГУСТИЛИСЬ, А ИГОРЁШКИ ВСЁ НЕТ

Анна Николаевна уже не первый час одиноко сидит на лоджии, обращенной на Покровский проспект, одна из оконных створок которой приоткрыта. Женщина внимательно с надеждой встречает каждого проходящего и, увы, огорченно вздохнув, провожает.
— Вот, чертенок, а! — ворчит, притворившись недовольной, она; ворчит, но так, чтобы отец «чертенка», находящийся внутри гостиной, не слышал. С улицы потянуло прохладой. Это бывает на Урале. Даже в середине лета, когда днем за тридцать, а к сумеркам температура падает даже до двадцати. Женщина, поёжившись, передернула плечами. — Говорила же, чтобы взял легкую курточку… Без утепленной подкладки же… Нет! Ушел в рубашонке с коротким рукавом… Ушел, а мне беспокойство… Подумал бы и о матери… Мать ведь а не кто-нибудь, чертёнок этакий…
За спиной скрипнула дверь, ведущая на лоджию. Женщина обернулась.
— Тебе чего, Володь?
— Долго еще на сквознячке будешь прохлаждаться? Не чувствуешь, как тянет?
— Не открывай дверь — и тянуть не будет… Да, в комнате сынульки, кажется, распахнута форточка… Сходи, прикрой.
— Слушаюсь, товарищ комиссарша!.. А ты… Нечего сидеть… Пойдем… Сейчас из Кремлевского Дворца трансляция начнется…. Авторский концерт Олега Газманова.
Женщина махнула рукой и отвернулась к окну.
— Иди уж, иди!
— Не смеши народ, Анюта!
— А что смешного, Володенька? Сижу, на людей смотрю, сумерками наслаждаюсь.
— Жена, не морочь голову: Игорька караулишь, ведь так?
— А хоть бы и так…  И дальше что?.. Мать не должна беспокоиться о кровинушке?
— Анюта, дурью не майся. Погляди, каков вымахал: выше меня — богатырь! Все еще за ребенка считаешь?
— Да, представь себе! Он был, есть и всегда будет моим ребенком. Все понимаю, но тревожусь…  Лихие нынче времена… Мало ли чего?..
— Ладно… Понял… Тебя трудно убедить…
— В чем угодно, Володенька, но только не в этом.
— Понял. Ухожу… — Владимир Игоревич прислушался. — Кажется, зрители кумира своего встречают
Муж скрылся, а жена осталась наедине со своими мыслями.
— Один Игорёша у меня и другого не будет. Никогда не будет… Если бы не внематочная… Двоих еще, как минимум, родила бы, в том числе девчушку  — ласковую и красивую. Нет, не сложилось. Остается? Любить тройною любовью сынульку. И беречь. Боюсь за него? Откуда боязнь? Не знаю…  Боюсь — и только. Хорошо, если бы кто-то смог объяснить мою повышенную тревожность и вернуть  в душу покой… Психологи, говорят, входят в моду. Еще чего!.. Шарлатан на шарлатане и шарлатаном понужает…  Наплетет с три короба, а потом сиди и ломай башку над психологическим ребусом. А еще и карман выпотрошит. Нет!.. Уж как-нибудь сами разберемся! Ой! — Анна Николаевна радостно вскрикнула и вскочила на ноги, глядя в сгустившуюся  темень ночи. — Игорёшенька мой! Ну, да!... Он!.
Женщина пролетела через гостиную в прихожую. Владимир Игоревич только и успел, что посмотреть ей вслед и покачать головой. Правда, буркнул:
— Не иначе, рехнулась Анютка… Честно, не в себе.
А та самая его Анютка открыла входную дверь и стала ждать. Вот услышала, как скрипнула тяжелая дверь подъезда, как глухо застучали  туфли, поднимающегося на третий этаж  мужчины. Мать не обманется! Мать эти шаги узнает из тысячи — походка ее любимого сына.
А вот и он — ее Игорёшка. Он смотрит на стоящую в дверном проеме свою мать и не знает, что ему делать, — то ли смеяться, то ли огорчаться.
Анна Николаевна  щекой прижалась к груди сына, откуда донеслись эти размеренные, а потому успокаивающие звуки: тук-тук, тук-тук, тук-тук.
— Мам, ты чего? — скидывая туфли и влезая в приготовленные домашние шлепанцы, спросил сын.
Та, ласково поглаживая и расправляя чуть-чуть смятую рубашку, после облегченного вздоха, сказала:
— Нет… ничего, сынок… Все в порядке… Очень-очень даже в порядке!
В прихожей появился отец.
— Чудит мать твоя, Игорь, чудит. В ожидании тебя больше двух часов провела на лоджии… Ждала…
— Ну, мам! Времена спутала, да? Вспомни, сколько твоему сыну уже стукнуло, а?.. Дружки узнают — умрут от ржанья.
Отец сказал:
— А я о чем? С версту коломенскую вымахал, а она…
Продолжая водить материнской ладонью по груди, смущенно опустила глаза.
— Боюсь…
— Чего, мам? — продолжал недоумевать сын.
— Всего, Игорёша, всего… Прости мать за это, а?
Отец рассмеялся.
— Как, сын, простим мать?.. Кстати, что-то ни в одном глазу.
— Есть малость, пап.
— Значит, дипломы и поплавки обмыли наилучшим образом?
— Некоторые даже очень.
— А… Ну, это…  В девчоночку красивую не влюбился ли? — сын отрицательно качнул головой. — Неужели ни одной даже до дому не проводил?
— Это было, но и только… Пап, оставим подробности, ладно?.. Утомился чуть-чуть, в постель сильно тянет.
Сын скрылся в своей комнате, а отец, не досмотрев до конца концерт Газманова, выключил телевизор. В квартира наступила мертвая тишина.

В ОКРУЖЕНИИ ЛЮДСКИХ СТРАСТЕЙ

Второй год пошел, как Игорь Мартьянов в качестве полноправного инженера-технолога впервые переступил порог заводской проходной. Переступил и с головой окунулся в жизнь прославленного  трудового коллектива — Уральского завода химического машиностроения, в народе попросту называемого (вместе с жилым массивом) «Химмаш».
Все верно: именно окунулся. Однако, учитывая характер молодого специалиста и особенности той эпохи, бурлящей вокруг, необходимо в нескольких словах кое-что  уточнить.
Еще два года назад завод был преобразован в открытое акционерное общество, где основной пакет акций стал принадлежать трудовому коллективу. Все бы ничего, но к моменту прихода на предприятие молодого специалиста на заводе началось брожение. Что послужило поводом? Игорь не знал и, по правде-то говоря, не хотел знать, искренне, полагая, что это не его ума дело.
…Утро. Мартьянов, полный инженерных задумок, появился на территории завода. Что происходит? Смотрит и не понимает. Его и других какие-то парни, в трениках и черных шерстяных шапочках, надвинутых на глаза, с битами в руках, не пускают в заводоуправление. Пробующих преодолеть препятствие угрожающе щетинятся и посылают далеко и надолго.
Из открытых окон второго этажа высовываются не менее колоритные люди, кроющие всех матом
Кто-то слева комментирует:
— Управляет заводом с этой ночи другой собственник.
— Как это? — изумляется второй ему в ответ.- Трудовой коллектив тогда уже разве и не хозяин?
— Получается… Говорят, что эти имеют на руках постановление суда.
Приехал какой-то майор милиции. Парни и его послали туда же. Потоптавшись минут пять на одном месте, сел в машину и уехал.
Во второй половине дня появилось подразделение ОМОна. Эти ребята (слух прошел, будто бы вмешался бывший генеральный директор Черновский, а ныне градоначальник, потребовавший немедленно очистить завод от захватчиков), особо не церемонясь, повыкидывали отвязных мужичков, особо ретивые оказались в наручниках и перекочевали в автозак.
Появился и тот, кто, прохозяйничав несколько часов, уже с некоторыми церемониями также был задержан. Он страшно матерился и угрожал:
— Беззаконие! Буду жаловаться губернатору! Я — депутат!.. Нет права меня задерживать.
Служащие ушли внутрь и заняли рабочие места. На дворе остались лишь зеваки. Они над декларациями задержанного лишь посмеивались. Они сразу в нем признали медийное лицо, не сходящее с экранов телевизоров, — знаменитый и популярный в определенных кругах Екатеринбурга Паша Федоров. Это была не первая попытка рейдерского захвата чужой собственности. Но и не последняя. Ходили слухи и насчет того, кто его науськивает, якобы, сам губернатор. К слову сказать,  губернатор и мэр Екатеринбурга тогда жили как кошка с собакой; у каждого из них была своя ручная партия, свои СМИ, свои политологи и, само собой, верные исполнители их воли, их желаний, их устремлений.
Среди заводчан у несостоявшегося рейдерского захвата были как сторонники, то есть пособники, так и противники, то есть, ярые защитники прежней, коллективной собственности. Первые действовали не явно, исподтишка, стало быть, подло, вторые — открыто и честно.
Так что весёленько текла заводская жизнь. Время было такое, нескучное.

ОТЕЦ СМОТРИТ НА КАРЬЕРУ ПО-СВОЕМУ

Игорь к бузе и к разборкам отнесся равнодушно, не примкнув ни к одной из борющихся за право обладания жирным куском собственности, помня русское присловье: баре дерутся, а у холопов чубы трещат. Он не считал себя холопом, точнее, к холопству относился брезгливо, а потому соблюдал нейтралитет. Всегда помнил, для чего пришел в коллектив — чтобы стать классным инженером, чтобы (теперь уже не в теории, а на прямом производстве) глубоко разбираться в технологических тонкостях создания современного оборудования для химической отрасли. Он от природы не был тщеславен, карьерный рост его не волновал. И считал, что лучше всю жизнь проработать на инженерной должности, и каждый день получать от занятий удовольствие, чем пресмыкаться и лизать в пылу угодничества пятки начальству.
Как-то так и сказал отцу:
— Лизунов — хоть пруд ими пруди, а думающих инженеров все меньше и меньше; если так дальше дело пойдет, то полностью вымрут, как вымерли динозавры.
Отец, взглянув на сына, лишь одобрительно хмыкнул. Ни слова не проронил, но подумал:
«Верно мыслит… Выйдет из парня толк… Только крайности ни к чему…»
Крайностью отец посчитал полный отказ сына от карьеры. Не надо,