Самогон С2Н5ОН. Главы 1-20.

операции, санитары уже рядами уложили десятки трупов. Минц, за несколько дней особо кровавых боёв совершенно отупел от усталости, работал как автомат, чуть ли не засыпая во время очередной операции, а раненые всё поступали и поступали. Вот в один такой момент к ним в палатку, где Минц пытался спасти очередного истерзанного солдата, и ввалилась внезапно сама Смерть собственной персоной. Видно сегодня у неё случился  особенно удачный и урожайный день, судя по количеству трупов вокруг. И это только те солдаты, которых всё-таки сумели как-то дотащить до госпиталя, а сколько осталось мёртвых в окопах. Минц в тот день устал так, что даже появление Смерти, уже не впечатлило его. Ну, вот и всё, с каким-то облегчением подумал он. Хорошо, что этот адский конвейер закончится и для него. Но Смерть повела себя несколько странно. Она зачем-то забрала себе последние склянки с лекарствами. Потом зловеще взрыкнула и огляделась. Её не заинтересовал еле живой солдат, лежащий на столе, не заинтересовал Минц и молодая медсестра, а Смерть заинтересовалась вот этим медным чайником. Заглянув в чайник и узрев там кипячёную воду, Смерть порычала немного, а потом влила в него немного светящейся субстанции. После этого она плавно удалилась, при этом, чуть окончательно не спалив палатку своими миазмами. Затем Смерть деловито прошлась рядом с трупами солдат и растворилась на солнце. Только её и видели. После такого явления, Минц, будучи закоренелым агностиком, пересмотрел своё отношение к официальной религии. Из последних сил Минц вернулся к раненому, но понял, что этот молодой солдат скоро отправится в лучший мир, помочь ему было уже не в силах хирурга. Кровавыми губами солдатик попросил пить. Пить ему с его ранениями было категорически нельзя, но.....этому солдату уже всё можно. Минц решил выполнить последнюю просьбу умирающего. Но, кипячёная вода имелась  только в медном чайнике, куда Смерть что-то налила. А, всё равно хуже не будет, решил Минц, и налил в кружку немного воды из этого чайника. Солдат еле смог выпить эту воду. Минцу пришлось одной рукой чуть поднимать голову умирающего, а второй вливать ему в рот воду из кружки. Теперь всё, подумал Минц, сделал всё, что мог. Он присел на колченогую табуретку, чтобы перевести дух. Его помощница медсестра так и продолжала стоять на коленях и, закрыв глаза, девушка усердно шептала молитвы, а здоровый санитар от испуга куда-то усвистал. Так Минц сидел несколько минут, дожидаясь кончины солдата; потом он позовёт бездельников санитаров и прикажет им оприходовать новый труп. Но, к удивлению Минца, происходило что-то непонятное. Солдат стал оживать на глазах, а его раны стали затягиваться. Выглядело всё так, что солдат уже пролежал в хорошем госпитале где-то с месяц. Минц жадно глядел на этот феномен. Он сразу всё понял и просчитал последствия. Смерть одарила его волшебным эликсиром, который поднимет даже полумёртвого. Об этом подарке надо молчать и беречь эликсир. Минц нашёл пятилитровую стальную канистру из-под спирта и перелил в него всю жидкость из чайника, оставив себе только одну фляжку.
            После этого случая Минц провёл на фронтах ещё два года. Но про него стали ходить самые невероятные слухи среди солдат и офицеров. На фронте его стали называть доктор-смерть. Но не потому, что в их расположение когда-то приходила сама Смерть, а из-за того количества раненых, которые умерли под его скальпелем. Но очень большой процент раненых у этого доктора почему-то выживал, причём совершенно безнадёжных. Коллеги и подчинённые, правда, не очень хотели служить вместе с доктором-смерть, по одной простой причине: практически все, кто служил вместе с Минцем, не дожили до окончания войны. Вокруг него постоянно гибли врачи, медсёстры и санитары, один только Минц был жив и здоров и резал, резал и резал людей. К концу войны у Минца набралось множество орденов и медалей: никого из врачей столько государственных наград не имел, как доктор Минц. Он спасал солдат, офицеров и генералов. А генералы не оставались в долгу. После войны карьера Минца резко пошла вверх. Он вскоре защитил докторскую диссертацию по лёгочным ранениям. Стал самым знаменитым хирургом в империи. К нему очень хорошо стал относиться и сам император, так как Минц оперировал его родственников и приближённых. Но, Минц знал, что одного его верного глаза, твёрдой руки, огромного опыта не хватило бы для всех этих почестей. Он всегда помнил о дарах Смерти. Минц вскоре сообразил, что эликсир Смерти можно давать людям в мизерных количествах, поэтому у него ещё много оставалось этой волшебной субстанции. Но об этом никому не следовало знать, даже императору.
          За окном уже стало темно, а старый академик всё вспоминал фронтовые будни и периодически поглядывал на молчаливый медный чайник. Мысли в мозгу, прокручивали академику ментальную запись тех суровых военных событий, когда ты уже дошёл до предела, и даже вышел за предел: когда не чувствуешь ни боли, ни ноющей от усталости спины, ни пота, заливающего тебе глаза. Ты перестаёшь быть собой, становишься бездушным автоматом: остаётся только непрерывная битва со Смертью. Такова участь врача – стараться исправлять ошибки людей.




          Конечно, не хочется покидать хутор, к жителям которого Савелий прикипел душой, но надо. Он пообещал себе: буду обязательно сюда наезжать на несколько месяцев в году, отдохнуть, так сказать, от суеты и своих забот. Поэтому надо сохранить хорошие отношения с односельчанами, чтоб они не думали, что их хуторской шаман сбежал от них за лучшей долей. А они так подумают, и осудят Савелия. Скажут, что бросил их сирых на произвол судьбы. Или подумают так. Поэтому надо перед отъездом хорошо проставиться. Заодно заверить односельчан, что уезжает их волхв на недолгое время, типа по семейным обстоятельствам, и их не бросает на произвол судьбы. В общем, уезжаю, но обязуюсь вернуться, как тот Карлсон. За усадьбой и домом Кузьмы Сева решил так: что будет просить присмотреть семью Сёминых, особенно мудрую тётку Ульяну. Эта семья жила на хуторе почти в полном составе: дед Матвей и бабка Ульяна, обоим по 70 годов будет, их сын и невестка, этим уже под полтинник. Другие дети и внуки не выдержали такой жизни на хуторе и сбежали в города за длинным рублём и сомнительным счастьем. Там они гоняются за этим самым длинным рублём, а к родственникам, глупой деревенщине, только изредка наведываются. По хуторским меркам эта семья была справная. Конечно, как и у всех жителей хутора у них в голове водились свои тараканы, но Сева знал, что не больше чем у других. У деда Матвея Ивановича был пунктик помешательства на свиньях. Это выражалось тем, что очень уж трепетно он относился к их свинскому здоровью. У него всегда находились на откорме несколько поросят, которых он причислял, чуть ли не к членам семьи.  Когда приходило время пускать этих откормленных свиней на колбасу и окорок, то он со слезами отвозил их в станицу к куму. Куму приходилось самому забивать свиней, разделывать их и отдавать деду Матвею его любимых животных уже в расфасованном виде. Сын Павлуша, единственный который остался с родителями был детинушка здоровый, но крайне недалёкий. Только он не дурак был закинуть за воротник при случае. Отпускать такое недалёкое и доверчивое чадо от себя старики не решились. У Павлуши, как не прислушивайся, не  услышишь в мозгу даже шорохов. Однако, семейная жизнь у Павлуши сложилась  весьма положительно: ему в молодости досталась справная девушка Алевтина с соседнего хутора. Выбирая себе жену, Павлуша особо не зацикливался на её параметрах: умная она, работящая, брюнетка или, прости господи, рыжая она будет. За него всё решили его родители и родители невесты. Поэтому, Павлуша пожав молодецкими плечами, смирился: собственно, какая разница, пусть живёт. Очень мудрое, надо сказать, решение.
          Вот так эта семья потихоньку и жила, детей и внуков нажила, но те сбежали, почуяв, что в городах их ждёт лучшая доля. У глупомордого Павлуши имелся странный пунктик на самогон. Если он его добывал, то не останавливался, пока не употребит всю тару до донышка, хотя для опьянения ему хватало и ста грамм. При этом Павлуша был совершенно не злой человек, и если у него кто-нибудь отнимал самогон, то он только вздыхал, но в конфронтацию не вступал. Поэтому дед с бабкой, а особенно Алевтина постоянно следили, чтобы Павлуша не переусердствовал с самогоном. От него они этот напиток прятали, а так как Павлуша был недалёкого ума, то найти спрятанное у него ума не хватало. Однако нос Павлуши устроен так, что хорошо чувствовал самогон. Хоть чадо деда Матвея и глупое, но догадалось не рассказывать всем о своём уникальном носе. Односельчане, зная тягу Павлуши к самогону, никогда ему не наливали, чем не очень радовали тараканов в его голове. Что касается тараканов в голове бабки и невестки, то никого их зловредные насекомые не интересовали, потому как это обыкновенные бабы, а бабские закидоны справного казака не колышут.
            Взвесив всё за и против, Сева остановился на этой семье. Подкину им деньжат, продуктов, думаю, они не откажут присмотреть за его оставшимся добром. Кроме того надо им разрешить пользоваться летней кухней, типа устроить там фельдшерский пункт. Пусть Валентина принимает там хуторян, а тётка Ульяна будет ответственная за снадобья, изготовленные волхвом. Надо показать ей, где в кухне склад со снадобьями и рассказать, как ими пользоваться. Деньгами для нужд хуторян будет рулить дед Матвей, ибо бабам деньги в руки лучше не давать. А дед Матвей казак справедливый и исключительно честный. Сколько же денег оставить на нужды хуторянам? Эх, придётся выделить им миллион. А где его взять? Да, там же, где он всегда добывал деньги, только теперь надо наведаться к лихим людям в город, например, в Михайловку. Придётся смотаться на несколько дней в командировку. Вот только кого взять с собой? Кузьму или Валентину? Возьму с собой Валентину, она отлично уже водит машину, Кузьма хорошо её обучил. Надо же девушку выгуливать, а то сидит в станице, как привязанная.
          У Сёминых имелся очень удобный двор в их усадьбе для проведения всяких культурно-массовых мероприятий. Массовых, естественно, по хуторским меркам. Вот Сева и решил, что отходную проставу лучше устроить в их дворе. Припашем бабу Ульяну с Алевтиной и закатаем пир на весь хутор в количестве душ двадцати-тридцати. Думаю, ещё столько народу сможет прийти на своих двоих к столу. Остальным, совсем старым и малым, разнесём подарки по домам, благо домов и не очень много. Да и фамилий на хуторе насчитывалось всего несколько. Потаповы да Сёмины, Шемонаевы да Корнеевы, Быковы да Сусловы.
          У Савелия наметилась маленькая проблема, куда деть оставшуюся брагу, которой набиралось литров двадцать. Выливать её жалко, деньги на ингредиенты плачены. Решено – решил алхимик - задарю я эту брагу деду Матвею. Он тоже умеет гнать самогон. Вот и выход из положения. Потом, конечно у деда будут проблемы, куда спрятать самогон от слабого на этот напиток Павлуши. Но, думаю, дед с этой проблемой стравится.
            Савелий быстро договорился с дедом Матвеем о проведении