Самогон С2Н5ОН. Главы 1-20.

вокруг. Но теперь Сева ещё и с косой проник в иное измерение. В этом пространстве был день, что радовало, но не радовала сама обстановка, куда попал путешественник. Он очутился в каком-то неглубоком, но зелёном  овражке. Кругом пришельца  рядами лежали окровавленные трупы, одетые в военную форму. Метрах в десяти два организма, тоже одетые в униформу времён первой мировой войны, но с белыми фартуками, на которых были пятна крови, с носилок выкладывали очередной труп. Недалеко стояли большие белые палатки, украшенные красными крестами. И Сева весь такой в дыму с косой в руке, а кругом трупы. Офигенный перфоманс. Надо как-то срочно определяться со своим статусом и искать местные трофеи. Трофеи сами в котомку не прыгнут.
          - Слышь, ребята, - вежливо обратился он к санитарам. - У вас что здесь, война? Или эпидемия какая вдруг приключилась? Откуда так много покойников образовалось?
          Санитары медленно повернули головы на вопрос неведомого существа. Один, который выглядел постарше, икнул, схватился за сердце и упал на землю. Вот же впечатлительный какой. Другой, который моложе будет, отшатнулся, зацепился ногой за покойника, за того, кого они выгружали с носилок, и грохнулся на задницу, прямо на этого покойника.  Вот же какой неуклюжий. Он что-то выкрикнул, но слова от ужаса застряли у него в глотке. Бедняга, сидя на заднице пытался отползти от самой Смерти. Выходило у мужика откровенно плохо.
          - Что ж тебя так шандарахнуло? – буркнул Савелий и, плюнув на таких впечатлительных санитаров, прямиком проследовал дальше к палаткам.
          Зашёл в ближайшую. Это была военно-полевая операционная. Стоял операционный стол, на котором лежало истерзанное тело раненого воина. Над этим телом склонился пожилой военный врач, одетый в халат, напяленный на форму. Рабочий халат хирурга был радикально заляпан кровью раненых солдат. Рядом находились эмалированные и оцинкованные тазы, полностью забитые  окровавленными  кусками человеческих тел. Здесь же стоял и стеллаж, хранивший в себе хирургические инструменты и склянки с лекарствами. Как стерилизовались хирургические инструменты, было решительно непонятно. Может кипятком: вон в том огромном медном чайнике, что стоит на тумбочке. Пожилому хирургу ассистировали крепкий санитар и худенькая медицинская сестра. Санитар и медсестра жуткое существо увидели первыми. Санитар, хоть и здоровый дядька, но не выдержал картины, когда в палатку заходит сама Смерть в чёрном холодном дыму и с косой. Да и исходящий от Смерти дым обладал чрезвычайно едкой субстанцией: когда он коснулся ткани палатки, то та истлела прямо на глазах. Санитар что-то пискнул и бросился бежать наружу из палатки, ловко шмыгнув мимо олицетворения ужаса. А худенькая медсестра оказалась молодцом, только плюхнулась на колени и зашептала молитву. Смерть прошла мимо девушки, не задев её своими убийственными миазмами: Севу интересовали, как всегда, склянки с веществами, а они находились только на полке. Вот туда он и направился. Всё, что походило на химию, он сгрёб в свою котомку. Вот за этим увлекательным занятием его и застал обвернувшийся пожилой хирург. Вот что значит старый, всё на своём веку повидавший, человек. Он не стал падать в обморок, а что-то спросил жуткого пришельца. Сева, естественно, не понял их языка. Хирург показал Смерти на раненого и на себя, дескать, ты за ним, или за мной? Типа, кто тебе нужен? Ага, делать мне больше нечего, как умерщвлять раненых солдат или старых врачей. Чем бы отблагодарить этих людей? Может хоть антисептик им сделать? Сева посмотрел на чайник, в нём явно находилась кипячёная вода. Вот туда-то он и вылил самогон из своей фляжки. Больше здесь ему делать нечего, что-то химическое он затрафеил в этом мире, пора и честь знать. Он гордо удалился из палатки, на прощание, окончательно добив своим  дымом ткань на входном пологе. Наверное, у Севы  ещё имелось в запасе несколько минут, чтобы немного попутешествовать по здешнему  воинственному миру, поэтому он пошёл рядом с трупами солдат на выход из этого скорбного оврага. Где он проходил, там земля дымилась едким, но холодным дымом. Выбравшись из оврага на возвышенность, Смерть огляделась. Да, это явно была передовая позиция фронта. Включив усиленное зрение, Сева рассмотрел в нескольких километрах траншеи и проволочные заграждения. В этом месте велась вялая ружейная перестрелка между противниками, а в километрах двадцати отсюда, даже слышалась канонада. Через пару минут истечение дыма значительно ускорилось, и чёрная фигура с косой полностью растворилась в местном воздухе.
          Нет, такие кратковременные путешествия в другую реальность, это не совсем то, что Сева хотел. Вот если бы ему дали хотя бы день провести в иной реальности: осмотреться, тщательно выбрать экзотические материалы, с аборигенами пообщаться, с аборигенками…перетереть с ними за жизнь. А то пришёл в иной мир, похватал, что под руку попалось, и убрался восвояси. Да и местный народ напугал, наверное, своей косой. Но, не бросать же дедов инструмент, где попало. Так и кос не напасёшься.


            - Разрешите, Ваше высокопревосходительство, - в кабинет академика Минца протиснулся его личный секретарь Герц.
          Герц внёс в кабинет поднос с двумя чашечками ароматного кофе и с тарелками, на которых горкой навалены свежайшие круасаны из дорогой столичной кондитерской.
          Кофе и круасаны предназначались не так шефу, как главному редактору столичной вечёрки, можно сказать рупору императорской власти. Главный редактор этого почтенного издания заявился, хоть его не ждали, к академику лично по случаю награждения оного высшей государственной наградой за выдающийся вклад в медицину империи, да и всего остального мира. Теперь главный редактор, пригубив замечательный напиток, хотел от хозяина кабинета, чтобы тот написал несколько строк о себе, так как в данном издании намечается целый разворот посвящённый столь выдающемуся человеку, как академик Минц, удостоенный столь великой награды из рук самого императора.
          Герц незаметно удалился, следуя кивку хозяина. На лице секретаря застыло выражение исполнительного и недалёкого лизоблюда. Такую роль отыгрывал Герц, хотя Минц знал, что этот человек является целым ротмистром корпуса жандармов и специально приставлен к академику. Эту секретную информацию выдал Минцу сам канцлер империи, который был по гроб жизни обязан выдающемуся хирургу. Да, вот теперь с такими сливками общества знался академик. Теперь у него в коллекции имелись все  мыслимые и немыслимые государственные награды, он являлся почётным членом ряда зарубежных академий, и даже имел чин действительного тайного советника. Выше стоял  только канцлер и сам государь-император. Но сам Минц больше всего ценил должность главного хирурга государства.
              Разговаривая с главредом о прошлом, Минц не мог не посмотреть на высокий шкаф, на полке которого за стеклом, стоял большой медный чайник. Эта вещь совершенно не гармонировала с великолепием кабинета, но все посетители старались с почтением отнестись к некоторому чудачеству великого человека.
              - Это то, что я думаю, - спросил главред, тоже посмотрев на медный предмет. Возле чайника имелась табличка, на которой золотыми буквами  было написано для любопытствующих, что это «Артефакт Великой Войны».
              - Да, - кивнул академик. - Эта вещь прошла со мной всю войну и была свидетелем смерти тысяч людей.
              Помолчали. Хоть со времени окончания войны прошло уже двадцать лет, но у многих людей, особенно у фронтовиков, она оставила незаживающий рубец в душе.
            Главред всё-таки выпросил у Минца обещание написать пару страничек со своими воспоминаниями. На том и распрощались.
          Вызвав Герца, академик распорядился больше никого к нему сегодня не пускать, а сам погрузился в воспоминания о войне. Взяв в руку авторучку Минц, своим не очень разборчивым, нервным почерком стал набрасывать тезисы письма в редакцию. Герц потом расшифрует написанное рукой шефа и придаст тексту удобочитаемый вид. Минц писал, что с началом войны он работал в комиссии по мобилизации. Был ответственный за определение состояния здоровья призывников, так как в то время он являлся приват-доцентом медицинского факультета государственного университета. Через три месяца его назначили  ведущим хирургом в полевой подвижный госпиталь номер 11-22, перемещающийся на конной тяге.
          В этом госпитале он прослужил почти целый год войны, практически на самых передних рубежах фронта. Этот госпиталь предназначался для работы в полевых условиях и мог обслужить 250 раненых. В нём служило около 90 человек народу, в том числе шесть врачей. Перемещали госпиталь в пространстве 26 лошадей. Но, оказалось, что на этом участке фронта шесть врачей это чертовски мало, а раненых приходилось обслуживать в три, а то и четыре раза больше, чем планировалось. Медперсонал валился с ног от усталости и сокращался по причине убыли из-за обстрелов противником. К этому времени Минц стал опытным полевым хирургом и мог оперировать с  любой частью тела человека. Особенно преуспел в лечении ранений груди. В этот период через их госпиталь ранеными прошло народу, наверное, на пару дивизий. Только у  Минца образовалось пару кладбищ практики. После его операций выживало только 50% оперируемых, но у других хирургов выживало, дай бог, только 25%. Это происходило из-за дефицита всего: перевязочных материалов, обезболивающих средств, лекарств и инструментов. Зачастую приходилось работать не стерилизованным инструментом. О какой выживаемости тут шла речь? Постоянные обстрелы выбивали персонал и лошадей. Да, хлебнул лиха в этот год будущий академик Минц.
            Нет, это нельзя писать. Такие откровения бросают тень на деятельность имперских властей. Придётся Герцу хорошо пригладить писанину академика. Но кое-что, касательно войны, он не доверит даже бумаге. Пусть эта тайна так и уйдёт вместе с Минцем.
            Академик поставил решительно точку в своей писанине. Хватит с них. Пусть Герц дальше сам поработает и что-нибудь придумает удобоваримое
          Но воспоминания нахлынули волной. А вспомнить за эту войну было что. Особенно чётко Минц вспоминал мистические события, связанные с той войной. После войны каждый выживший солдат мог рассказать о странных, страшных и фантастических событиях приключившихся или с ним самим или рассказанный сослуживцем. Некоторые писатели даже издавали целые книги таких мистических рассказов по воспоминаниям ветеранов. Но Минц решительно не хотел рассказывать то, что приключилось с ним на фронте в тот страшный период самых кровавых боёв. Да и кто, собственно, поверит. Скорее посочувствуют Минцу, дескать, старик уже из ума выживает, раз сочиняет такие небылицы.
            Минц, как вчера произошедший, помнил тот случай, когда к ним в госпиталь, расположенный на этот раз в неглубоком овражке, привезли очередную партию раненых в последних боях.  Многие раненые скончались, даже не попав на осмотр к врачу. Вокруг палаток, где происходил осмотр, сортировка и делались срочные