функции в жизни человека и общества призвано оно выполнять, какова связь страдания с физиологией и генетикой человека, как связано «количество» и «качество» страдания с чувствами и эмоциями, мышлением и творчеством, деятельностью и опытом. Поэтому страдание, несмотря на то что это самое распространённое явление как на физическом, так и на душевном уровне жизни человека, остаётся одним из самых тёмных пятен в учении о человеке. Быть может, значимость страдания скрыта за естественностью и повседневностью его проявления, как за повседневностью утоления жажды не проглядывает его важность. Но стоит какое-то продолжительное время пренебречь данной потребностью, как сказывается вся его необходимость.
И поскольку в дальнейшем речь у нас пойдет уже непосредственно о душе хотелось бы хотя бы кратко остановиться на следующем моменте, подвигнувшем нас к более детальному рассмотрению некоторых душевных проявлений нашей психики и вытекающих из этих проявлений следствий. В нашей в общем-то меркантильной культуре понятие души неопределенно и расплывчато, а потому и выхолощено; оно не наполнено тем плодотворным содержанием, которое было им впитано в себя со времен Античности. А потому формальное употребление самого слова «душа» равносильно сужению его смысла и отсечению того богатого поля смысловых значений, которым оно ранее обладало. Глядя на картину знаменитого художника и не зная ни культурной эпохи, когда она была создана, ни сюжета, на который она была написана, ни символики изображенных на ней предметов, мы можем всего лишь окинуть ее равнодушным взглядом, как не дающим пищи для ума, так и не затрагивающим наше эстетическое чувство. Аналогичным образом и формальное употребление слова «душа», потерявшего поле своих смысловых значений, мало что дает нашему уму и сердцу.
Следует отметить, что, наряду с понятием «душа», громадное большинство других подобных абстрактных понятий (Бог, дух, бытие, бессмертие, логос, откровение и т. д.), характеризует как степень нашего незнания процессов, протекающих в мире, в нашем обществе и в нас самих, так и степень невыразимости того, что мы смутно чувствуем в нашей душе, но что неспособны более точно и более понятно опре¬делить. Но, несмотря на туманность подобных понятий, на их глобальность, они обладают двумя чрезвычайно важными качествами: во-первых, размытость самих понятий не сковывает нашу душу и наш разум, что позволяет с течением времени всесторонне и максимально наполнить их как самим содержанием, так и различными оттенками этого содержания; и во-вторых, подобные понятия, в свою очередь, служат понятие-образующими ориентирами, которые не только концентрируют наше внимание на них самих – что способствует более детальной их разработке, – но и служат той вершиной, с высоты которой мы становимся способными увидеть те направления развития мысли, которые были бы недоступны нашему взору, если бы мы находились всего лишь у подножия этой вершины. Если бы не было, например, понятия души, то неизвестно, когда бы мы доросли до психоанализа, экзистенциализма, герменевтики, структурной антропологии и других направлений в науке.
Но со временем названные выше основополагающие понятия постепенно тускнеют и истощаются по мере уяснения их содержания и «разложения» на более конкретные и научно обоснованные составляющие, и в конце концов угасают, оставляя за собой след подобный следу угасающей кометы. Так голова кометы, обладающая реальной массой, но все же невидимая человеческому глазу, «растрачивает» себя на видимое нами хвостовое излучение, теряя постепенно вещество, некогда ее составляющее и переходящее в массу сгорающих частиц.
Для того чтобы прочувствовать это необходимо проследить хотя бы, каким великолепным и красочным содержанием была наполнена Олимпийская мифология времен Гомера и как она, украсив собою Античность, постепенно сошла на «нет», «осев» своей массой в архитектуре и скульптуре, живописи и литературе, нравственности и науке последующих времен и народов. Душа мифологии, истратив себя на осязаемое, видимое и рациональное, по большей части, утратила свой дух уже после Возрождения. Аналогичные трансформации можно было бы проследить и на других понятиях и в частности на примере понятия Бога христианской религии.
Общим для приведенных выше – и многих других понятий – является, во-первых, то, что животворная сила их сохраняется до тех пор, пока в развитие их и сохранение вкладывается душа человека, а во-вторых, то, что «разложение» их нашим разумом на составляющие понятия и направления ведет к выхолащиванию их и последующей гибели некогда наполненных содержанием представлений. Так гусеница, отдав свою жизненную силу бабочке, становится мертвой оболочкой.
И не потому ли так сильны впечатления нашего детства, что ребенок воспринимает окружающий мир всецело душой, а душевное имеет свойство как запечатлеваться на более глубинном уровне самой жизни, так и оставлять более четкий опечаток в структуре нашей психики.
Учитывая вышеизложенное, наша последующая задача будет заключаться не в том, чтобы проследить процесс становления понятия души – и сопряженного с ним понятия духа,– начиная с Античности и кончая современностью, а в том, чтобы попытаться понять следующее: во-первых, что же все-таки явилось причиной зарождения души человека в том виде как мы ее понимаем; во-вторых, что именно мы имеем ввиду, когда употребляем как в обыденной жизни, так и литературе слова душа, душевный, дух, духовный; и, в-третьих, как взаимосвязаны между собой душа и дух, душевное и духовное в процессе деятельности человека именуемой творчеством.
3. От страдания к деятельности.
Таким образом, в предыдущем разделе мы в общих чертах проследили путь становления морали через страдание, через неудовлетворённость и через формирование чувств и понятий справедливости и вины. Теперь же нам предстоит попытаться выяснить вопрос, что заставило человека ступить на стезю духовного развития, что способствовало разумной его деятельности. И рассмотрим мы этот вопрос хотя бы на примере зарождения и развития такой духовной сферы деятельности, какой является искусство.
Никто, думаю, не станет отрицать, что искусство зародилось из одарённости (способности, таланта и т. д.) выявлять и высказывать в художественной форме реальности, в этом мире уже существующие (например: природный пейзаж, красота человеческого тела и лица, чувства человека и настроения его души, мир гармонии звуков и т. д. и т. п.), но еще никем не высказанные или высказанные недостаточно полно. А, как известно, каждая одарённость человека вызвана к жизни потребностью в этой одаренности. Так какое же состояние человеческой души могло содействовать раз¬витию одаренности или способности находить и высказывать в художественной форме ещё не высказанное? Рассуждая далее, позволим себе спросить: если имелась какая-то потребность, содействующая развитию одаренности, значит, существовала в человеческой душе определенная неудовлетворенность, которая и вызвала к жизни потребность в искусстве. Так чем же все-таки был не удовлетворен человек в те далекие времена, когда зарождалось искусство? (Легче, наверно, было бы спросить, чем он был доволен, поскольку в те суровые времена причин для неудовлетворения было более чем достаточно).
Учитывая сделанный нами вывод в конце предыдущего раздела о том, что постоянное давление «зла» сделало человека существом страдающим, вполне резонно предположить, что неудовлетворенность человека – от его страдания, причем страдания не столько физического, сколько душевного. Страдание животного пассивно, оно не приводит ни к неудовлетворенности, ни к какой-либо разумной способности. Все определяется собственным инстинктом и стремлением к его удовлетворению, которое сводится к борьбе за выживание в условиях наличной обстановки. Этим все кончается. Хотя и нельзя отрицать у животного способности к душевному страданию (вспомним о привязанности к нам прирученных нами братьев наших меньших), его страдание ограничивается в основном физическим страданием; психика животного не обладает той душевной составляющей, на основе которой у него бы сформировались какие-либо «осмысленные» потребности, приведшие бы впоследствии к развитию определенных способностей, поскольку ему не дадено почувствовать свою неудовлетворенность. И в этом заключена тонкая и едва уловимая грань, отделяющая животный мир от мира человека. Она, как прозрачная и невидимая стеклянная перегородка, исключающая смешение двух совершенно разных пород рыб в аквариуме.
Итак, животное бессильно перед физическим страданием, оно принимает его таким, каково оно есть. Человек же на определенной стадии своего развития способен был «переориентировать» часть физического страдания в страдание душевное и тем самым облегчить собственное состояние, встретив, положим, душевное сострадание – а возможно и помощь – своих сородичей. Вот здесь-то, вероятно, и находится источник душевности и духовности человека при переходе его из животного царства в царство души, духа и разума.
И прежде чем более подробно остановиться на чувстве неудовлетворенности – этом узловом и переходном состоянии психики человека – постараемся все же понять, откуда могло появиться душевное страдание, несвойственное, хотя бы в явной форме, животному миру?
Итак, во-первых, есть физическое страдание от боли, которую претерпевает наше тело. Во-вторых, есть душевное страдание, связанное с такими последствиями физического страдания как физическая неполноценность, неспособность выполнять в полном объеме необходимые функции в сообществе, физическое и моральное отчуждение и т. д. И в то же время – и это, в-третьих – есть душевное страдание, не связанное с физическим, но имеющее свой «полнокровный» статус: страдание от одиночества, от униженного и подчиненного состояния, от неудавшейся или неразделенной любви, от негативных чувств, эмоций и обстоятельств собственной жизни, таких как стыд, горе, чувство вины, разлука с любимым человеком, потеря друга и т. д. Вопрос состоит в том, как зародилось душевное страдание? «Осколок» ли это физического страдания или его «плод»? А может быть все-таки душевное страдание – это в какой-то мере компенсация физического страдания? Тогда хотелось бы знать, что именно оно было призвано скомпенсировать?
Для выполнения поставленной задачи первое, что нам необходимо для конкретизации наших рассуждений, это дать определение состояния душевного страдания и принять в качестве априорного допущения следующее положение: основой зарождения и формирования всего многообразия душевных проявлений является душевное страдание. Второе что нам нужно – коли мы согласились положить душевное переживание в фундамент формирования души, – так это дать понятие души или, по крайней мере, установить какие психические явления могут подойти под категорию «душевные».
Что касается первого, то можно дать следующее определение: душевное страдание – это, как правило, мучительное переживание реальной или
Человек при рождении получает одно из свойств характера – индивидуальный темперамент. Это те врожденные особенности человека, которые обусловливают динамические характеристики интенсивности и скорости реагирования, степени эмоциональной возбудимости и уравновешенности, особенности приспособления к окружающей среде. Если живой организм при рождении уже наделён, если ещё не характером, но, его составной частью – темпераментом, то это не может быть механическим браком, какой возможен при изготовлении робота и наделении его способностью к механическому анализу, это пришло с ним извне, вместе с его сознанием (на человеческом уровне), или предсознанием (на уровнях развития других организмов) внутри его Души.