Блогер, чао!

весьма категоричен: «Достань мне его, хоть из-под земли достань, но достань!»
– Ничем помочь не могу, – развела руками великолепная Маргарита Христиановна, слегка покачав шикарными, спортивными плечами.
И Павлу Крахоборову хватила ума сообразить, что она по какой-то причине водит их за нос, а это значит, что всё рухнуло и можно возвращаться в Москву ни с чем?
– А этого человека знаете?.. – спросил он и показал фотографию Самсона Воропаева с самой последней безнадёжностью, на которую был способен.
– Этого?.. – добродушно хмыкнула Маргарита Христиановна и повела бровью, – знаю… – и криво усмехнулась.
Слава богу, едва не перекрестился Павел Крахоборов и наконец-то выдохнул воздух из легких. Пары безалкогольного пива весело защекотали в носу. Сразу стало легче дышать, а главное – соображать.
– Только это… Сидор Пьянзин, – чрезвычайно удивила их Маргарита Христиановна.
– К-а-а-к?.. – неожиданно для себя брезгливо спросил Павел Крахоборов, словно ступив в навозную лужу.
– Да… – со вздохом подтвердила Маргарита Христиановна. – Наш известный выпускник. Между прочим, прекрасный математик и подающий надежды программист, – и сухо добавила, – талантище!!! – она показала в небесный свод, который было ограничен потолком. – Но… увы, загубивший его на корню!
Лицо её неожиданно посуровело, словно она там, где-то вдали, у них с Гогой Нозом за спиной, увидела сына-алкоголика и не хотела иметь с ним никакого дела.
– А-а-а?.. – открыл было рот Павел Крахоборов, но ничего не понял.
А Гога Ноз сказал невпопад:
– Бывает… Вот у нас…
Но его никто не стал слушать.
– У него ещё кличка была… м-м-м… – неожиданно для себя произнесла Маргарита Христиановна, хотя, казалось, уже готова была расстаться с ними, но вспомнила прошлое, и оно оказалось сильнее настоящего.
– Барс… – ненавязчиво подсказал Павел Крахоборов, словно они вместе приобщились к этому прекрасному прошлому.
– Точно! – на мгновение оживилась Маргарита Христиановна и чрезвычайно похорошела. – Откуда вы знаете?..
И она, единственно, не сказала, что Сидор Пьянзин в детском доме имел кличку Барс за мягкость в подходе, но жестокость в отношениях.
– Да, собственно… мы и разыскиваем его по этому поводу. – Павел Крахоборов, как умел, постарался расположить к себе Маргариту Христиановну.
– Ну что ж… – поднялась Маргарита Христиановна. – Не смею больше вас задерживать!
Павел Крахоборов тоже поднялся, разочарованно закрыл мобильник и сказал:
– Жалко…
Он окончательно понял, что Маргарита Христиановна, оказывается, не договаривает что-то важное, что может открыть полную картину исчезновения Самсона Воропаева, то бишь, оказывается, кого-то Сидора Пьянзина непонятного назначения.
– Сидор Пьянзин покинул наше учреждение десять лет назад, – вдруг сказала она хорошо поставленным, сухим голосом человека, который занимает пост директора федерального учреждения. – С тех пор здесь не появлялся.
– Даже так?.. – подыграл ей Павел Крахоборов, пряча свой великолепный штробас за ненадобностью в карман.
– Увы… – вздохнула она, почему-то вдруг надеясь на сочувствие Павла Крахоборова. – Человек прожил в нашем детском доме всё своё детство с пелёнок и юность, но был всегда на углах и пропал с концами, – в голосе Маргариты Христиановны неожиданно промелькнули даже не нотки сожаления, а вселенской плохо скрываемой горести.
– Я вас понимаю… – солидарно кивнул Павел Крахоборов, хотя ему было глубоко наплевать, что там выкинул Сидор Пьянзин десять лет назад, главное, было найти его сейчас.
– Отыщите, передавайте привет, – вдруг закруглили разговор Маргарита Христиановна и наконец задушевно улыбнулась.
Лицо её ожило и стало солнечным. Должно быть, за это её и любили, сообразил Павел Крахоборов, но слюни уже не пустил, ибо понял, что женщина она строгая и умная, по пустякам не разменивается.
– Всенепременно, – кивнул он и тоже улыбнулся, как умел, как прежде, то бишь в глубокой юности, улыбался зелёный и наивный Халк, полагая, что переломил мир под себя.
И они разошлись.
– Чего делать-то будем?.. – с горечью в голосе спросил Гога Ноз, подпрыгивая, как школяр, и делая два шага там, где Павел Крахоборов делал один.
– Не знаю… – выдохнул Павел Крахоборов, которому неожиданно всё обрыдло: жара, солнце и зыбкость существования.
Вот так суетишься всю жизнь, подумал он, а потом «бац!». Но что именно «бац», он так и не понял. Вдруг его осенило.
– Погоди-и-и…
М. Герасим услужливо отворил им ворота.
– А ты его знаешь?.. – Павел Крахоборов показал фото.
М. Герасим посмотрел одним хитрым глазом:
– Так-х-х-х… хе-хе-хе… – чудаковато изобразил он что-то среднее между «да» и «нет».
– Стой здесь! – приказал Павел Крахоборов. – И никуда не уходи! Я вернусь!
С возникновением цели к его большому, тренированному телу вернулись вдруг сила и ловкость.
– Как скажете… – покорно согласился М. Герасим, сложил руки на переднике и встал в греческую позу ожидания под горячими лучами южного солнца.
Павел Крахоборов и Гога Ноз прыгнули в машину без кондиционера и понеслись, нарушая ПДД, по улице «Чекистов» в центр города до ближайшего универсама, где купили полуторалитровую бутылку жёлтого «бурбона», маринованных огурчиков, чёрного хлеба и толстую палку «московской» колбасы исключительно из тех соображений, что она одна единственная чистится даже без всякого ножика. Как стрела, они понеслись назад и застали М. Герасима во всё той же позе тягостного ожидания.
– Ну наконец-то… – пошевелился М. Герасим, – а то я едва не затёк.
И они пошли в дежурку. Павел Крахоборов нашёл две кружки не первой свежести и разлил «бурбон». Выпили. М. Герасим брезгливо крякнул, выпучив глаза:
– Чё это такое?.. – опасливо посмотрел на кружку, держа её на расстоянии вытянутой руки.
Видно было, что он привык исключительно к русской водке, а не в американскому виски.
М. Герасим недоверчиво взял бутылку и подслеповато прочитал по складам: «Бур-р…бо-н-н…»
– Ишь ты… совсем, как у Сидора Пьянзина, – хмыкнул он с лёгким презрением.
– Так ты его знаешь?! – Павел Крахоборов сделал вид, что удивился, хотя, на самом деле, именно на этот эффект и рассчитывал.
– Конечно, знаю! – с уважением к самому себе поведал М. Герасим. – Стал бы я с тобой здесь пить сивуху! А малец, между прочим, дюже умным был, всё хватал на лету, – многозначительно подыграл он себе глазами, – говорят… – поправился он и налил себе ещё на палец, с удовольствием вдыхая запах между ванилью и корицей. – Чудная вещь, однако, я скажу тебе, хотя и американская дрянь! – произнёс он, тыкая кривым пальцем в кружку.
Павел Крахоборов нарочито помедлил с нарезанием колбасы и открыванием огурчиков.
– Что говорят-то?.. – напомнил он с хитринкой в нанайских глазках.
– Говорят… что наша Христиановна-то… – тяжко помял лягушачьими губами М. Герасим, принюхиваясь и выбирая между кружкой с «бурбоном» и «московской» колбасой, – возлагала на него дю-ю-же большие надежды, а он… как только получил свои кровные, положенные государство двести тысяч, – осуждающе продолжил М. Герасим (так обычно говорят о тридцати сребрениках), – так сразу же, прыг и ускакал в свою Москву!
– Не может быть?.. – делано удивился Павел Крахоборов. – Чего он там не видал?..
– Это ты не видал… – нравоучительно возвёл кривой палей М. Герасим в потолок, – потому как ты к ней привык, а у Сидора гениальный план был! О, как!
М. Герасим сделался крайне многозначительным, словно был причастен к этому гениальному плану.
– План?! – с нескрываемым московским снобизмом удивился Павел Крахоборов, словно перепробовал их великое множество и видал их всех в гробу в белых тапочках.
– Я тебе по секрету скажу, – нравоучительно продолжил М. Герасим, – Сидор подавал дюже большие способности, сам мэ-э-р выделил ему мэсто в универсэтэте! О, как!
– Ну?.. – разочарованно подтолкнул его Павел Крахоборов и сделал вид, что не поверил.
– А он начхал и свалил! Ха-ха-ха!.. – криво усмехнулся М. Герасим, опрокидываясь на спинку стула. – И правильно, между прочим, сделал, потому как сейчас очень и о-о-очень уважаемый человек. О, как! – М. Герасим поднял кружку кривым пальцем.
И они снова выпили.
– Крепка, зараза! – пожаловался М. Герасим. – До костей пробирает! Я же говорю, – продолжил он, хрустя корнишоном, – хитрый малый, наш Сидор Пьянзин. Он теперь такую штуку… – показал на бутылку, – тоже гонит. – Только он сейчас не Сидор Пьянзин…
– А кто?.. – нарочно до невозможности упростился Павел Крахоборов, чтобы только потрафить М. Герасиму, и даже перестал дышать.
М. Герасим с таинственным видом поманил его кривым пальцем:
– А Георгий Андреевич Р-е-е-пьев!
Так восклицают о непонятом гении, который, не почив ещё в Бозе, но зато чрезвычайно сильно всех удивил.
– Ка-а-к?.. – опять же нарочно, словно в восхищении, отшатнулся Павел Крахоборов, с трудом запоминая услышанное.
– Георгий Андреевич Репьев! – как по заученному, процитировал М. Герасим. – Большим человеком стал! – и театрально понюхал пустую кружку.
– Где?.. – услужливо засуетился Павел Крахоборов над целью своего манёвра с «бурбоном» и «московской» колбаской.
– Здесь… недалеко… – пожевал лягушачьими губами М. Герасим. – Это она не знает или знать не хочет. – М. Герасим посмотрел в окно на здание детского дома, где среди других окон в тени разросшихся клёнов пряталось окно кабинета Маргариты Христиановны Гоголь. – А мы знаем! – склонил он голову набок, печально, как бормотолог, глядя в пустую кружку.
– Да где же?! – Павел Крахоборов в нетерпении налил по самый край.
М. Герасим выпил, крякнул вполне трезво и, наклонившись, доверительно произнес:
– Здесь… недалеко… в соседней области… «Хрония» называется!

***
Гигант медленно, как в кино, взмахнул боковым. Кулак медленно, как в кино, проплыл по воздуху, и Павел Крахоборов зачарованно, как в кино, следил за ним, но увернуться не успел. Сказались «бурбон» и дикая жара. Он тоже поплыл, инстинктивно ожидая второго, не менее сокрушительного тычка куда-нибудь в висок, чтобы только пасть и уснуть навеки. Но его не случилось, потому что ловкий, как ртуть, Гога Ноз, даром, что «быстрые кулаки», поднырнул под правую гиганта и провёл серию коротких, разящих ударов в печень: «ту-ту-ту-ту», туда, где рёбра закреплены всего лишь на позвоночнике и ломаются, как былинки.
«Фух-х-х…»
Гигант, исполняя второй удар, вдруг издал печальное: «Фух» и осёл колосом в придорожную пыль, грустно прикрыв наглые кошачьи глазки.
А из дежурки бежали ещё двое, но не такие большие. И первого, с палкой в руках, Павел Крахоборов, хотя и полуобмороке, с огромным удовольствием уделал прямым в голову, да так, что тот отвал к стене и притворился пьяным, а второго Гога Ноз с не менее большим удовольствием помутузил, как Шарик грелку, и отправил к товарищу отдыхать.
– Всё! Хватит! – пробурчал гигант, поднимаясь с трудом, как Колос Родосский. – Хватит, я сказал! – крикнул он, держась за печень. – Это свои! – он улыбнулся, морщась и делая свои наглые кошачьи глазки чрезвычайно весёлыми. – Я узнал тебя, Халк!
– Не понял?.. – отозвался Павел Крахоборов, пряча кулаки и вглядываясь в гиганта, особенно в его жуткий шрам слева, вдоль виска, полагая, что такие шрамы