ПРОШЛЫМ ВЕКОМ, ОСЕНЬЮ

что он существует. Рубцов помнил, но память эта лежала кротко, не толкаясь в мозг, и только когда тот случайно натыкался на неё, тихо откликалась.
Но как же важно было услышать голос этой памяти! 
7.
Вот и Москва, Ярославский вокзал!
Знакомый путь от перрона на Комсомольскую площадь - вдоль торца вокзала, мимо гранитного памятника Ленину... Хотя, нет. Где же памятник?! А... Его, наверно, установят позже! Нынче ж всего навсего 1964-й год!
Рубцову подумалось: это для меня - “всего навсего”, потому что 1964-й очень молод, а для кого-то он - глубокий старик или мужчина в расцвете сил. Наверняка, не для меня одного годы - как люди, которых человек наделяет возрастом себя.
Рубцов вышел на площадь. Он отчётливо помнил, что отсюда до его дома ходил автобус. Какой вот только номер? И ещё он помнил, что автобусные остановки располагались напротив павильона метро “Комсомольская”. Но теперь они были отнесены дальше - за Ленинградский вокзал, к зданию Московской таможни.
Когда он поравнялся с ним, выглянуло солнце. И на Рубцова “накатило”.
Открытое пространство перед фасадом здания действовало на него всегда особым образом. Такое же пространство было, например, перед Историческим музеем на Красной площади. Если он стоял под самой стеной, да ещё в солнечных лучах, то впадал в состояние какого-то душевного и физического уюта. Что это было? Несомненно, дежавю. Нечто из “прошлой жизни”...
Однако, он так и не вспомнил номера своего автобуса. Пришлось вчитываться в таблички с маршрутами, которые размещались на бортах автобусов - белых ЛиАЗов, округлых со всех углов, опоясанных двумя красными полосами, плосколицых симпатяг с наивно-удивлённым выражением из-за круглых фар.
Внутри было немноголюдно. Рубцов выудил из кармана пятачок, бросил его в кассу, оторвал билет (”господи, всё помню!”), сел у окна.
Автобус тронулся. Перед глазами поплыли картины города, которые Рубцов легко узнавал, потому что они, оказывается, никогда и не забывались.
Но что-то безотчётно его смущало. Он не сразу понял, что эта была форма на военных.
Как же так?! Они носят погоны, тогда как должны носить петлицы! Это ещё при Хрущёве было решено ! Странно... Выходит, не всё здесь так, как на Земле!
В этом он убедился лишний раз, когда, заглянув в газету, которую читал сидевший рядом пожилой гражданин, увидел фотографию со странной подписью: первый секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев принимает партийно-правительственную делегацию Республики Куба. Но первым секретарём должен быть Романов! А, впрочем, некоторые отличия имеют право существовать. Почему нет?!
Чем ближе подъезжал Рубцов к своему дому, тем большее волнение он ощущал, хотя обычно это чувство редко заглядывало к нему в душу, и то, как слегка тревожащий сквозняк.
Вот и дом его, подъезд... Обычно говорится: знакомые до боли. Так и есть! Стены, выкрашенные зелёной масляной краской, широкая лестница, на каждом этаже под потолком окошко. И этот воздух - пахнущий куревом, готовкой еды, большой стиркой, чисткой обуви, травлением тараканов. Рубцов прислонился к перилам, с бьющимся сердцем вдохнул совсем не благоуханный запах подъезда и вспомнил: сегодня воскресенье, значит, родители и я дома.
Внутри у него сжался комок от мысли, что они могут увидеться, поскольку волнение и так охватило его сверх всяких пределов, и кто знает, в какое состояние мог бы прийти он при встрече с отцом и матерью... и с самим собой!
А человеку его профессии всегда следует контролировать себя!
Словно испытывая его страхи, где-то наверху хлопнула дверь и послышались шаги спускающихся по лестнице людей.
“Нет, нет, это не они... не мы...” - уверял себя Рубцов и, запрокинув голову, напряжённо всматривался в лестничный пролёт.
Первым появился отец. Он остановился, дунул в мундштук папиросы, чиркнул спичкой, закурил. Следом шла мама - в сером плаще и шляпке. И было их двое. Вдруг что-то с шумом покатилось с самого верха, и Рубцов увидел мчащегося через ступеньки себя. Лёва стремглав пронёсся мимо. Рубцов выхватил взглядом лишь пальто в мелкую клетку, кепочку, тоже клетчатую, и бровь, рассечённую красной, набухшей раной, шрам от которой тут же обнаружила его рука, невольно потянувшаяся к лицу.
И встал перед глазами тот полёт с качелей, “поцелуй” с деревом, и даже ощутился привкус крови на губах (он не только рассёк бровь, которую пришлось зашивать, но ещё и губу).
Ощущение того, что случилось это только вчера, нахлынуло мощной волной - Рубцова даже пошатнуло.
- С вами всё в порядке? - спросила, поравнявшись с ним, мама.
Родное лицо, но отчуждённое, и нет привычного тепла в родных глазах. Он - посторонний человек, мама не узнаёт его... Да и может ли быть иначе?!
Рубцов собирается в кулак.
- Всё в порядке, - заставляет он себя улыбнуться.
Отец чуть скользит по нему взглядом, проходя мимо. Он чисто выбрит, и от него так знакомо пахнет одеколоном “Красный мак”.
Хочется схватить его за рукав, остановить маму, обнять их обоих...
“Эк тебя развезло, Рубцов! - охолаживает его некто, сидящий внутри, жёсткий, как подошва сапога. - Посентиментальничал и будет! Дуй, давай, к Гилевичу! Теперь, уж надеюсь, ты не расклеешься!”
Родители продолжают спускаться. В колодце лестницы их шаги тише и тише, наконец, хлопает дверь и всё замирает.
Рубцов стоит, не шевелясь, ещё несколько секунд, затем поднимается на два этажа.
Он смотрит на двери - Гилевича, свою. Они похожи и отличаются только белыми цифрами на чёрных стеклянных номерках. Ещё на дверях он видит почтовые ящики, и ему зачем-то вспоминается: через некоторое время у всего дома они будут висеть на первом этаже.
Рубцов коротко крутит головой, стряхивая лишние мысли, и звонит в дверь “дяди Гены”.
8.
Прежде он уже пытался выстроить этот разговор, но всякий раз у него не находилось нужных слов, и он решил импровизировать.
- Здравствуйте, Геннадий! Я - полковник Рубцов. Разрешите войти.
Гилевич, посверлив его глазами, сообразил:
- Вы родственник соседей из 53-й квартиры?
- Можно и так сказать.
- По-моему, они только что ушли. Вы хотите их подождать? Заходите.
Из кухни выглянула Клавдия. Улыбнулась своей чудесной улыбкой.
- Здрасте.
Рубцов ответно улыбнулся и, взглянув на Гилевича, негромко произнёс:
- У меня к вам разговор. Очень важный, конфиденциальный.
- Тогда прошу сюда.
По усмешливым губам Гилевича можно было решить, что он не слишком серьёзно относится к заявлению гостя.
Тем не менее, он провёл его в комнату, закрыл дверь.
- Слушаю.
- В то, что сейчас прозвучит, вы поначалу не поверите. Но только поначалу. Потому что вы - учёный, а, следовательно, человек смело мыслящий. Вряд ли вы испугаетесь, если я скажу, что являюсь представителем внеземной, как у вас принято это называть, цивилизации.
- Вы правы, мне не страшно, - улыбнулся Гилевич.
- Вот-вот! Как я и говорил, вы мне пока ещё не верите. Просто слушайте. Планета, с которой я прибыл, она не из солнечной системы, но называется, как и ваша, Земля. Больше того, обе планеты являются близнецами, точным подобием друг друга, включая и их обитателей - людей. Такой невероятный парадокс! Разница состоит лишь в том, что время на вашей Земле отстаёт от нашего времени примерно на сотню лет. И то, что случится на вашей планете, у нас уже произошло. Отсюда, хоть и с некоторой натяжкой, вполне допустимо сказать: люди на нашей Земле - это ваши потомки. Так что, как бы это ни звучало высокопарно, любой, прилетевший сюда с нашей Земли, прилетел из будущего. Ну, или пожаловал к своим предкам, которые жили сто лет назад. Это, действительно, так, но только не в отношении меня. Потому что я вернулся к самому себе.
Гилевич весело вздёрнул брови:
- Вот как?!
Он всё ещё не верил.
- Потом, когда вы всё-таки примете мои слова за правду, я расскажу, вследствие чего мне удалось достичь более чем почтенного возраста без ущерба для здоровья, - прибег, в свою очередь, к шутливому тону Рубцов. - Поверьте, происшедшее со мной - невероятный случай. Итак, именно в силу этого обстоятельства мне выпало встретиться с собственным детством и людьми той поры. Вы - один из них, дядя Гена. Потому что я - ваш сосед Лёва Рубцов.
Гилевич демонстративно окинул Рубцова взглядом.
- Что-то непохоже.
- Конечно, непохоже. Ты же, дядь Ген, не видел меня взрослым, тем более в возрасте, когда я намного старше тебя.
На некую воздушность в выражении лица Гилевича легла тень озабоченности - первый признак пошатнувшегося неверия.
- Кот Борис, который любит отварную рыбу, “полёт” с качелей и рассечённая бровь, - перечислял Рубцов факты, связанные с Лёвой, - дежавю в ленинградском антикварном магазине... Ты же помнишь наш разговор на кухне об “эффекте бабочки”?
Гилевич сделался серьёзен до мрачности - и потому совершенно непохож на себя.
- Я понял, товарищ полковник: вы из КГБ. Поработали с Лёвой, получили необходимую информацию... Зачем? Он же ребёнок. Что вам от меня угодно?
- А не слишком ли это мудрёно для КГБ? Посланник внеземной цивилизации, планета-близнец... Дядь Ген, ты же умный. Узнай в КГБ о твоей машине времени, и она уже была у них в руках. Или ты сомневаешься?
Гилевич посмотрел на Рубцова долгим, глубоким взглядом.
- Не сомневаюсь... Почему ты полковник?
- Ничего удивительного. У вас космонавты тоже военные.
- Извини, но мне нужно, чтобы всё, что я услышал, улеглось в голове... Давай, выйдем на воздух, прогуляемся.
Они вышли из дома, дошли до бульвара, сели на скамейку.
Пахло прелью, мело опавшей листвой, небесный ветер гнал клочья белых облаков, отчего солнце смотрело мигающим оком. 
Гилевич молчал.
Наконец, спросил:
- Ты же ведь не просто так появился?
- Конечно. Дело вот в чём.
Пока Рубцов рассказывал о заключении учёных из Академии наук, о том, что на планете U+2641 происходит опасная деятельность и что, если эту деятельность не пресечь, последствия для планеты, а, возможно, и в большем масштабе, будут катастрофическими, Гилевич сидел неподвижно, уставясь в одну точку. Когда же Рубцов заговорил о болезни Клавдии, у него побледнело лицо.
- К несчастью, случится беда... И ты, чтобы спасти её, нарушишь собственный запрет: инициируешь “эффект бабочки”. Но именно в этот раз он и проявит своё коварство: Клавдия не излечится, а сам ты пропадёшь где-то в глубине веков.
- Откуда ты это знаешь? - с вызовом вскинул голову Гилевич.
- Я встретился с ней через три года после того, как ты это сделал. И она по-прежнему болела, а ты бесследно исчез.
Гилевич сник.
- Что же ты хочешь?
- Не нарушай табу... Никому ты не поможешь, но изменишь ход истории так, что возникнет угроза планете.
Гилевич криво ухмыльнулся.
- Не получается что-то! Откуда вашим учёным может быть известно, чем для Земли обернутся мои действия? Ведь я ещё ничего не свершал! 
- О! Ты не знаешь возможностей нашей науки! С помощью пролонгации наши учёные строят предвидения на столетия! Ну, а вообще-то, мы у себя уже пережили те самые твои “действия”, так что пролонгировать будущее вашей планеты с учётом наших расхождений вполне по силам науке.
- Погоди, каких расхождений? Мы же “близнецы”!
- В том-то и дело, что, начиная от какой-то общей точки в истории, мы стали приобретать различия. Ну вот, например: у вас военные носят погоны, а у нас петлицы. То есть хрущёвский указ о замене погон на петлицы вы не стали выполнять. Или ещё: