знакомства здесь завязываются очень легко, и записная книжка телефонов принцесс и королев обычно надолго хранит имена тех, с кем их свела судьба в этом благородном заведении, и потом такие связи не прерываются и даже зачастую помогают в дальнейшей жизни, перерастая в крепкую дружбу на долгие, долгие годы.
Контакт с принцессой Анной и Марией-ханум был установлен в считанные минуты. Этому немало способствовал тот факт, что наши дома территориально были расположены совсем недалеко друг от друга. Это выяснилось буквально сразу, и у нас нашлись общие знакомые, в связи с чем были вспомянуты интересные случаи и новые подробности позволили взглянуть на давно произошедшее под новым углом - "ну, вот кто бы мог подумать?".
Мы показывали друг другу фотографии своих близких, делились рецептами, обсуждали фильмы и книги и даже прочли вслух несколько сказок Саши Чёрного и два эпизода из Колымских рассказов В.Шаламова. Мы часто прогуливались по длинному жёлтому коридору, который не ограничивался только этажом нашего корпуса (на наш отсек коридора приходилось 22 палаты) – три здания родильного дома соединены друг с другом, и прогулки наши бывали очень длительными, что способствовало привыканию к жёлтой туманности, но однажды в нашу палату на пустующую четвёртую кровать поселили Аллу Пугачёву.
***
У неё очень добрая улыбка – она улыбается искренне, совершенно не заботясь о морщинках, которые вдруг появляются на тонкой фарфоровой коже её лица, усыпанной бледными веснушками, кажущимися почти невидимыми благодаря ярко-рыжим, огненным волосам, завитым в мелкие кудряшки. Голубые глаза тоже улыбаются – они излучают мягкий свет, и я спешу поздороваться первой, и меня очень мучает один вопрос:
"Где я могла её видеть?".
Я определённо её где-то встречала. Я открываю рот, спеша избавиться от сомнений, но она, смеясь, произносит:
-Что, лицо знакомое? (я киваю). Ой, вот куда не попаду, все мучаются: вот видели меня, а где – не помнят. А я всем говорю: "Да я ж знаменитая в нашем городе, как Алла Пугачёва – в России. Вы даже видите меня в жизни чаще, чем её – на экране!" (принцесса Анна весело хохочет, хватаясь за свой круглый живот, а Мария-ханум откладывает в сторону журнал о садоводстве, который схватила в руки, как только новенькая вошла в палату, чтобы поглядывать поверх раскрытых страниц – хитрый приёмчик). Что, не вспомнила?
-Нет, - отвечаю я.
-Хорошо, я подскажу, - моя собеседница усаживается поудобнее, а я действительно замечаю некоторое сходство между ней и примадонной нашей эстрады, - моя известность связана с моей профессией. Моя профессия очень и очень простая, и я бы давно оставила свою работу, потому что доход у меня с неё очень и очень маленький, а болячек я на ней заработала ого сколько, но я в неё втянулась лет так 20 назад. Коллектив у меня большой, и я знаю в нём каждого, потому что сегодня я работаю с одним, завтра – с другим. И каждый меня зовёт, потому что со мной весело. И везде я - звезда. А тебя, - она улыбается ещё шире, - я помню – ты на Пады ездила…Неужто не догадалась?
-Контролёр! – радостно восклицаю я.
-Точно, - соглашается Алла Пугачёва, которую на самом деле зовут Ирина и которая оказывается очень интересной рассказчицей – я кое-что даже записываю украдкой в тетрадь, и весь день мы болтаем и смеёмся, а вечером к нашей компании присоединяется здешний ангел-хранитель - наш любимый доктор.
Примостившись на самом краешке четвёртой кровати, он совсем немного сидит с нами, а затем произносит, глядя на ярко-красный бокал Ирины, стоявший на тумбочке:
-Алла Борисовна, я попрошу вас заглянуть ко мне в кабинет. Вы – женщина сильная, я знаю.
-Да, - соглашается Алла-Ирина, - меня давно ничем не удивить.
-Всё будет хорошо, - кивает доктор.
И скоро четвёртая койка пустеет, а я долго не могу уснуть, рассматривая яркие, сверкающие звёзды, рассыпанные щедрой рукой в тёмном окошке. Из-за закрытой двери доносится мерный треск коридорных ламп. Ощущение гнетущей пустоты не здесь, а внутри меня, и мне становится страшно.
Я осторожно встаю, стараясь не потревожить сон своих соседок и не смотреть в сторону четвёртой кровати, и выхожу в коридор. Жёлтый туман принимает меня безропотно, готовый разделить со мной мои мысли. Он подталкивает меня к широким окнам рекреации, в которой размещён сестринский пост – два стола, соединённые вместе, с аккуратно сложенными стопками журналов и тетрадей, тонометрами и лампой, стулья, диваны вдоль стены и кадки с цветущими гибискусами – настоящий Зимний сад.
На посту ни души.
Я подхожу к окнам, в которых почти не бывает звёзд, потому что в них светят огни города – многочисленные квадратики жилых домов, уличные фонари и фары проезжающих мимо автомобилей затмевают свет планет и светил. Возле остановки стоит белый Паз-ик с тёмными окнами. В моём детстве и юности таких автобусов не было – по городу курсировали огромные жёлтые Лиаз-ы с маленькими круглыми глазками. С каким же удовольствием мы катались на них с младшим братом и соседской ребятнёй! А на Пады давали синий Лаз с белыми продольными полосками. Надо же, Алла Пугачёва запомнила меня. Вот память.
Мои мысли нарушает далёкий шум. Где-то внизу грохочут двери грузового лифта. Я почти прижимаюсь к стеклу и вижу возле подъезда на освещённой фонарями площадке машину скорой помощи. Кого-то привезли.
Жёлтый туман разрывают двери лифта. Топот бегущих ног и тихий скрип колёсиков. Мимо меня пролетает целая кавалькада - тележка-каталка с капельницей в окружении медсестёр. На каталке женщина с очень бледным лицом. Светлые волосы крупными волнами свисают вниз.
-Давай в 16-ю, - командует пожилая медсестра, порывисто вытирая пот со лба, - там сегодня койка освободилась.
Верно, четвёртая койка. Место возле умывальника.
Со стуком и совершенно беспардонно распахивается настежь палатная дверь, включается свет. Я осторожно пробираюсь к своей кровати, которая давно уже не выглядит больничной койкой благодаря пледам, подушечкам и домашнему одеялу.
У новенькой при себе только дамская сумочка, которую небрежно бросают на тумбочку крепкие руки одной из медсестёр. Сейчас это не важно – слишком много крови. Очень много.
Мария-ханум просыпается, привстаёт на локте, окидывает взглядом происходящее и валится обратно. Принцесса Анна не просыпается вовсе. Я укутываюсь в одеяло и отворачиваюсь к окну.
Скоро шум стихает. Мне кажется, что небо в окошке стало чуть светлее. Наконец гаснет верхний свет и с тихим стуком закрываются двери.
Я нестерпимо хочу спать. Я с удовольствием закрываю глаза.
И тут на всю палату раздаётся мощный храп.
***
-Нет, нет, и не уговаривайте меня! – слышу я сквозь сон хриплый голос, - Вы меня знаете, я лежать не буду. Лечиться буду, а лежать не буду. У меня семеро детей, вы же знаете. Мне некогда лежать. У меня дети в школу ходить не хотят, а старший сын вообще в армию собрался. Нет, мне лежать некогда.
Я открываю глаза и вижу нашего доктора, который скромно сидит на краешке соседней койки и вертит в руках свои очки.
-Ленусик, это несерьёзно, - говорит он, - если мы хотим сохранить жизнь твоему малышу…
-Чиститься не дамся, - я вижу прямой, правильной формы нос и выступающий вперёд подбородок, - даже не уговаривайте. А будете наседать, я подключу церковь. Вам мало не покажется, вы меня знаете.
-Да никто не заставляет тебя идти на чистку, - голос у доктора тихий, немного уставший, - ты меня тоже знаешь – будем сохранять. Но лежать тебе надо, иначе не выносишь.
-Ай, пустой базар! – две тонких длинных руки плавно вспархивают с больничного тёмно-синего одеяла, тоненького и колючего, и мне кажется, что это не руки, а пара белых лебедей с длинными тонкими шеями, - И не уговаривайте. Никогда не лежала в больницах, даже с детьми своими не лежала, а сейчас и подавно нет буду.
-Ну, ладно, - доктор встаёт, - ты – женщина не глупая, Ленусик. Решай сама. Пойду я. Вас у меня - три этажа, и отношения мне с тобой заводить некогда…А вот читать по ночам вредно, глаза поберечь следует – пригодятся ещё, - эти слова уже обращены ко мне; на моей тумбочке гора книжек, - доброе утро!
-Доброе, - улыбаюсь я в ответ.
-А какие это отношения? – игривым тоном интересуется Мария-ханум, поправляя на голове тюрбан.
-Ну, какие могут быть отношения между мужчиной и женщиной? – пожимает плечами доктор уже у дверей, - известно, любовь. Всё иное – бред, ложь и профанация.
-Так вы же доктор – вам нельзя, - смеётся принцесса Анна.
-Тоже верно, - соглашается доктор, пропуская в палату нянечку (не санитарку, не раздатчицу, а именно тепло и нежно - "нянечку") с тележкой, заставленной тарелками с манной кашей и стаканами, наполненными вязким жёлтым коридорным туманом, вернее, чаем, - Хорошо с вами, девчата, но мне бежать пора, - и доктор исчезает за дверью.
-Беги, беги, - скрипит нянечка тележкой по линолеуму.
Чай мы никогда не берём – у меня есть электрический чайник. Он тот ещё старый ворчун (по человеческим меркам ему, наверное, уже перевалило за сто лет), но он вполне объёмный и долго держит кипяток. Я нажимаю кнопку на брюшке чайника, а принцесса Анна и Мария-ханум подходят к подоконнику со своими стаканами.
Новенькая берёт чай с тележки.
-Стакан верни,- предупреждает её нянечка.
-Нет, домой заберу, - беззлобно парирует новенькая, выуживая из огромного таза два ломтика белого хлеба.
-Да ты можешь, в этом я не сомневаюсь, - беззлобно бурчит нянечка и тут же обращается к нам с улыбкой, - девчат, бери кашку. Сегодня кашка вкусная, без комочков.
-Фуууу! – морщится принцесса Анна, - Вот зачем вы это сказали? Теперь точно не возьму.
-А чего? – удивляется нянечка,- Она и с комочками вкусная, а не хочешь комочки грызть – отодвинь их на край тарелки и наслаждайся.
-Тёть Фай, а что это вчера на ужин за деликатес такой был – рисовая каша с варёным яйцом? – спрашивает Мария-ханум, - В меню же был заявлен рис с рыбой.
-А это, - нянечка быстро оборачивается на дверь, и почти шепчет заговорщицким тоном, - купили рыбу как всегда подешевше, а в ней черви оказались. Пришлось срочно давать яйца.
Мы смеёмся.
-Нет, ну, на самом деле яйцо в тему было, - говорю я, - и уж лучше, чем варёный минтай.
-Да? – радуется нянечка, - Ну, слава Богу, хоть кому-то угодили. Девчат, бери хлеба. Хлеб вкусный, аж горячий. Я всегда говорю: "В мою смену берите хлеба, сколько хотите. А сейчас не хотите, так потом с чаем погрызёте, а нет так домой собакам передайте, и то - дело".
Добрая тётя Фая уходит, а мы шуршим пакетами с пряниками и печеньками и принимаемся за трапезу, но куда подевался прежний уют нашей компании? Мы завтракаем почти молча, лишь принцесса Анна привычно беседует с мужем по телефону:
-Антон, представляешь, нас вчера рыбой с червяками накормить хотели. Вовремя тюкнулись…Ага. Да как всегда сэкономить хотели – купили червей по дешёвке…Ой, а привези мне рыбки, Антошик, а? Чёт так рыбки захотелось…Зачем с червями? ..Очень смешно.
Мария-ханум уткнулась в журнал, а затем обе соседки, переглянувшись, вышли вон, подавая мне знаки последовать за ними, но мне неловко.
Наступила тишина, которую нарушила вновь прибывшая:
-А ты чего не уходишь? Беги за ними, со мной же рядом быть нельзя.
Я достаю из своей тумбочки чистый бокал и завариваю в нём
