Она идёт по широкому длинному коридору быстрым, размашистым шагом, и дробный перестук каблуков её старых стоптанных туфель беззастенчиво крошит на кусочки беспрерывный сухой треск, исходящий от тонких люминесцентных ламп, расположенных прямо под потолком; соединённые толстыми проводами, эти лампы всем своим видом, светом и звуком врезаются в память надолго, пожалуй, на всю жизнь каждому, кто хоть единожды входил сюда.
Запоминается и сам коридор, количество дверей в котором не поддаётся никаким подсчётам: узкие и широкие, двойные и ординарные, глухие и стеклянные, с информационными табличками и без, закрытые или настежь распахнутые – эти двери зачастую являются настоящим испытанием для новеньких, которых обычно раздражает здесь всё, особенно жёлтый цвет, в который выкрашены стены и потолок; жёлтый свет исходит и от ламп, и многочисленные белые двери тоже кажутся жёлтыми.
Поначалу эта вязкая желтизна нестерпимо давит, однако к ней можно привыкнуть и в ней можно вполне спокойно жить – стоит только принять нехитрые правила коридора, и сразу становится легче, но той, которая разрывает жёлтый смог своим свободным шагом, кажется, плевать на правила – она идёт дерзко и громко, смотрит прямо - на старый шкаф, тёмным пятном растёкшийся возле стеклянных дверей, скрывающих одну из нескольких запасных лестниц – возле этого шкафа стою я, снедаемая противоречивыми чувствами.
В том, что мне предстоит непростой разговор, я почти не сомневаюсь, и я оставляю маленький шанс быть правыми тем, кто считал неправой меня, но хочу ли я этого? Не знаю. Я заставляю себя улыбнуться, глядя в огромные серые глаза; я вижу волевой, резко выступающий вперёд подбородок и тонкие пальцы длинных тонких рук, пролетающих с плавной лебединой грацией вверх, чтобы коснуться тугих светлых локонов, осыпавших широкий ровный лоб, а затем скользнуть вниз, задевая висящие на впалой груди разноцветные бусы и непонятные амулеты, и рухнуть в гипюровые волны многочисленных юбок сплошь чёрного цвета.
Но тут не принято так одеваться - здесь всегда в моде голубой, розовый, белый, реже зелёный, ведь тут живут принцессы и королевы, не признающие тёмных цветов. Здесь не принято нарушать музыку ламп резкими звуками и движениями, ведь день здесь плавно сшивается с ночью вечными заботами и неустанными беседами, а утро зачастую начинается задолго до рассвета с ароматов свежих овощей и домашней выпечки, неизменно тающих в вязком жёлтом тумане огромного коридора.
Так зачем здесь эти чёрные гипюровые юбки и бездонные серые глаза, в которых сверкают ярко-голубые искорки – кусочки привнесённого откуда-то издалека бескрайнего вольного неба?
***
-Привет, - её низкий, с лёгкой хрипотцой голос звучит для меня сейчас успокаивающе, - давно ждёшь?
-Привет, - отвечаю я, невольно поглядывая на раскрывающиеся двери, выпускающие в жёлтый туман королев и принцесс, одетых в голубое и розовое, - нет, минуты две, не больше. Если тебе надо, иди первая.
-Не хочу. Я сегодня позже поеду, - моя собеседница подходит к широкой белой двери и тонкие руки, умеющие по-лебединому взмывать и падать, вдруг превращаются в молотки, - Эй, вы там заснули что ли? – дерзкий крик буквально разламывает коридор на части, - Давай открывай! Петухи давно поднялись. Хорош дрыхнуть, работать пора!
Королевы и принцессы замирают в жёлтых заводях. До моих ушей доносятся недовольные вздохи и глухое ворчание.
-Сметана вообще от рук отбилась, - вещает мне хриплый голос и срывается на короткий кашель, - совсем не слушается. Еле подняла её. Петух орал, как резанный, а ей хоть бы хны! Я..
-Это кому там так не терпится? – дверь, с честью выдержавшая натиск, распахивается и на пороге появляется просто богатырского вида дама с весёлым и умным лицом, - Ну,- она выглядывает в коридор и подмигивает всем венценосным особам сразу, - Что, подлатали свои попки, девчули? Айда, заходи дырявится по двое – у меня с двух рук лучше получается. Если что напутаю – чур не обижаться.
Принцесс и королев буквально прижимает к жёлтым стенам. На благородных их личиках написаны смятение и ужас:
-Да что это такое?
-Что это за хамка такая? Я впервые её вижу…
-И я тоже…
-А я просто не выношу, когда вот так кричат – у меня внутри всё сжимается…
-Послушайте, а вам не кажется, что она пьяная?
Естественно, всё это шутки, и я вхожу в раскрытую дверь.
Обладательница гипюровых юбок уже сидит на кушетке. Лицо её обезображено гримасою боли, но меня сейчас заботят огромные руки, набирающие в шприц лекарство.
-Сейчас дозанёмся, и порядочек! – порция веселья богатырши достаётся и мне, и я с удивлением успеваю прочитать на бейджике фамилию: "Муромцева". Вот недаром мне сразу на ум пришёл образ былинного богатыря. А что? Всё может быть, и родство в этом случае вполне может иметь место. Дальнее родство.
Тем временем гипюровые волны проносятся мимо меня, ударяются о дверь и исчезают.
Рука у дальней родственницы богатыря оказывается на удивление лёгкой, что приятно, а вот язык – острым:
-Слушай, а говорят, что всё-таки это она трубу подрезала – подрезала да испугалась, вот и скинула в горшок, а та, другая просто увидела. Она ж сиделая вроде? Вот так и вышло. Лично я ничему не удивляюсь. Цыганка ваша тут годами шатается – она ж постоянно беременная. А этот случай с кражей не первый, а случайностей, кстати, не бывает. Так что будь поосторожней, она же твоя соседка, да? Я бы ей доверять не стала.
На эти слова я отмалчиваюсь улыбкой, благодарю и выхожу в коридор, внутренне готовая к таким разговорам, и точно – королевы и принцессы осыпают меня вопросами и мнениями:
-Что она тебе сказала? – мою руку доверительно трогают холодные пальчики маленькой принцессы, юной и розовощёкой, одетой в пижамку нежно-василькового цвета, - Она призналась тебе? Она закопала телефон, потому что испугалась, да?
-Ты посмотри, какая она нахалка – заявилась, как ни в чём не бывало, - темноволосая королева с высокой причёской в белоснежном махровом халате прижимает к высокой груди запелёванный в белоснежное махровое полотенчико смартфон, - Это ж какую наглость надо иметь. Вы как хотите, но я свой телефон теперь повсюду ношу с собой.
-А вы видели, что женщину из 20-ой обратно привезли? Уже без наручников, и довели аж до палаты, - королева, похожая лицом на рыжего мальчишку из известного советского мультика, крутит головой по сторонам с заговорщицким видом, - Я видела. И слышала, как один полицейский расспрашивал её о работе, мол, какие условия, не обижают ли?
-С воровкой так обращаются, да? – восклицает королева Инесса, лениво поскрёбывая идеально наманикюренными ногтями свой бритый затылок, на котором красуется цветная татуировка, сделанная в память о большой любви, случившейся на острове Родос позапрошлым летом – над этой историей каждая из венценосных особ отрыдала по нескольку раз, - Ничего себе, какая у нас добренькая полиция! Только что-то на дороге меня шкурят постоянно, несмотря на мой статус.
-Девочки, а давайте поднимем этот вопрос, а? – королева, укатанная в тёплые пуховые платки со всех сторон, смотрела на нас огромными влажными глазами, - Ну, ведь так просто невозможно жить. Почему мы все должны страдать из-за какой-то одной… Почему мы все должны страдать?
-Ну, что вы тут за базар устроили, девчули, а? – обладательница крепкой, но лёгкой руки выглянула из-за широкой двери, - Что, каждую персонально вызывать нужно?
-Вот только хамить не надо, – повышенные нотки в голосе королевы Инессы не агрессия, а всего лишь привычка добиваться должного к себе отношения, - Держите себя в руках. То, что тут произошло – не повод относиться к людям неуважительно.
-Да бога ради. Обожаю смелых, - широко улыбнулась богатырша – возможно, именно так улыбался её дальний предок, выходя на поле брани, - Заходи!
-Ой, девочки! – пискнула вдруг розовощёкая принцесса, - Ой, девочки, кажется, я рожаю…
-Ну, нормально, - довольно кивнула процедурная медсестра Муромцева и достала из нагрудного кармана телефон, - Значит, рожаем. 1:0 в пользу демографии.
Утро в родильном доме провинциального города N. началось.
***
Когда я поступала в предродовое отделение, то в приёмном покое мне предложили выбрать место в палате – вот до чего дошёл прогресс. Повернули ко мне монитор компьютера, где схематически был изображён этаж, чётко разделённый надвое тем самым жёлтым коридором, о котором я уже сказала; в квадратиках палат пустые "койки" были помечены красными галочками. Все двухместные палаты были заняты, поэтому я выбрала себе место в палате, рассчитанной на четверых, делая акцент на вид из окна.
Дело в том, что родильный дом, состоящий из нескольких корпусов, располагается прямо на окраине города, и фасады этих зданий выходят на городские улицы - соответственно, один ряд палат и кабинетов выходит окнами на многоэтажки, церковь и бассейн компании Газпром, а второй – на живописную холмистую равнину, окаймлённую рекой Хопёр, за которой простирается бескрайний лес; здесь же видны домики целых двух пригородных сёл и коттеджи престижного района под названием Долина нищих.
Правда, с этой же стороны находится и здание городского морга, утопающего в раскидистых ивах, и здание кухни, и коробка автомойки, но я не собиралась обращать на них внимание, справедливо полагая, что время таком месте, как предродовое отделение, несмотря ни на что в основном протекает в приятных мечтах и интересных разговорах. И мне в этом отношении действительно повезло – моими соседками по палате стали милая принцесса Анна, обожающая своего мужа, и умудрённая житейским опытом и сериалом "Великолепный век" хасеки Мария-ханум.
Возможно, следовало бы больше уделить внимания этим замечательным женщинам, но во-первых, не они являются главными героинями рассказа, а во-вторых, достаточно будет сказать, что Анна постоянно разговаривала по телефону со своим мужем Антоном, а Мария постоянно носила на голове тюрбан, вернее, тюрбаны – в будние дни это были совсем простые чалмы, но мы видели на ней и подлинные произведения искусства из парчовых тканей, украшенные бисером и брошками.
Четвёртая же койка в палате оказалась не занята.
Этой четвёртой койке досталась особенная роль во всей истории - она стояла возле вмонитированной в стену раковины, рядом с которой располагались входная дверь, а это, согласитесь, не лучшая позиция, которую не спешили занимать прибывающие сюда время от времени венценосные особы, и оттого четвёртая койка казалась инородным предметом в палате, имевшей за счёт обросших уютным бытом других коек почти домашний вид.
Почему я считаю беременных женщин королевами и принцессами? Послушайте, в предродовом отделении женщины таковыми и являются – регентшами они станут позже, а пока с ними вкрадчиво и доверительно беседуют врачи, их зачастую слушаются медсёстры и нянечки, им преимущественно не хамят старшие дети, если таковые имеются, а мужья проявляют настоящие чудеса терпения, стараясь предупредить и исполнить все желания. Такое положение заслуживает самых высоких определений, а потому они есть принцессы и королевы, объединённые предвкушением скорого материнства в одно большое братство.
На самом деле
