величины, детскими песочницами и цветочными клумбами. Опутанный паутиной бельевых верёвок первоэтажников, двор, казалось, жил своей жизнью, и никто не обращал внимание на грузовую Газель, тентованный кузов которой быстро наполнился нехитрыми предметами мебели и коробками вчерашнего горожанина. От ненужного хлама помогла избавиться Антонина Семёновна, с радостным кудахтаньем забиравшая верины безделушки.
Павел Васильевич едва не забыл про золотых рыбок. Перерыл кучу коробок, прежде чем нашёл их, и поставил одну рыбку на стеклянную полку серванта.
-Ну, рыбка, сделай так, чтоб покупатель хороший нашёлся, - прошептал он и выбежал вон.
Золотая рыбка сверкнула чешуйчатым бочком, отражая лучи заходящего солнца, мягко проникающие сквозь пустое окошко, а Павел Васильевич занял пассажирское сиденье в кабине водителя и с облегчением вздохнул. Он хотел поскорее покинуть дом, в котором прожил не одно десятилетие, ощутив равнодушие и пустоту его стен.
Равнодушными были двор и улицы, и Павел Васильевич понимал, что по-другому и быть не могло – не с оркестром должен был провожать его родной город, но именно тогда ощутил он обиду, в которой никто не был повинен, кроме него самого – обиду на безвозвратно ушедшее прошлое, родившееся на этих улицах и умершее на них же. На секунды ему показалось, что в прошлом никто не смог бы ему заявить:
-Нам нужны деньги, потому что мы хотим жить лучше, а ты должен продать свою благоустроенную квартиру и убраться в деревню!
-Ой, ли, - тут же с горечью думалось ему, - а так ли это?
Неужто никто и никогда не забирал у него лучшее, дорогое, заработанное? Молчал же, терпел. И сейчас смолчал, более того, со стороны могло показаться, что он – хороший отец, заботящийся о своём потомстве, но ведь это не так! Он уступил эгоизму своих собственных детей не из тёплых отцовских чувств, и он понимал это, не из страха или малодушия – он сделал это, движимый только одним желанием – желанием жизни. Жить прошлым нельзя, а в стенах этого города он не умел жить по-другому. Надо было что-то делать, и он – не развалина!
С раздираемыми грудь противоречиями переступил он порог своего деревенского дома, готовый заплакать и захохотать одновременно. Ему хотелось броситься к коробкам и разложить, расставить все привезённые с собой вещи, чтобы начинать эту самую новую жизнь, и в то же самое время ему хотелось забиться в угол самой дальней комнаты с сигаретой руках и потушить в небе свет. Но вместо этого он вдохнул нежилой воздух отсыревшего дома, оборвал в нескольких местах отошедшие от стен тёмные обои, прошёл по комнатам, открывая крохотные форточки старых рам, и остановился в небольшой по размерам кухне, один угол в которой занимал огромный отопительный котёл и кирпичный стояк с отводной трубой, обмазанной глиной.
Там, вгрызаясь и врастая в серое сентябрьское небо длинными трубами, широкими зубами многоэтажек и верхушками исполинских тополей, в окошко заглядывал Балашов, отделённый от Тростянки выцветшим полотном знаменитого луга и линиями железной дороги . Город не спешил исчезать – он был совсем рядом, и близость его поразила Павла Васильевича, который тяжело опустился на старый деревянный стул с обломанной спинкой и достал из кармана старого плаща коробок спичек.
Капелька серы ярко вспыхнула, осветив потрескавшуюся краску на рёбрах старой рамы, и Павел Васильевич увидел, как в городе зажглась гирлянда уличных фонарей, потом ещё и ещё одна. Он вспомнил, как давным-давно его младший сын Вадик просил:
-Папа, а поехали фоналики смотлеть!
Павел Васильевич надевал выходной костюм, брал сыновей за руки и шёл в ними на большую остановку, расположенную на Первом пятачке. Купив мальчишкам по стаканчику мороженного и выпив кружку пива, он залазил с ними в огромный автобус жёлтого цвета с надписью «9», который следовал в центр города. Обратно они возвращались на таком же автобусе с надписью «8», маршрут которого проходил через площадь вокзала.
Мальчишки смотрели в окна автобуса и радостно вскрикивали, когда на улицах вспыхивали фонарные лампы, и вели им счёт, смешно бранясь при этом, а Павел Васильевич частенько находил себе собеседника среди пассажиров, и домой они заходили счастливыми, а Вера кудахтала и накрывала на стол.
***
Город каждый вечер зажигал свои огни, и забытые воспоминания без спросу входили в большой дом, который уже не казался уже пустым. Павел Васильевич грустил, но проходила ночь, и день начинался рассветным всполохом на потемневших от времени обоях, начисто уничтожая прошлое – неотложных дел было так много, что времени не хватало даже на настоящее : коробки с вещами стояли повсюду, и предметы обретали в доме свои места по мере их необходимости в конкретном моменте; опавшая листва, собранная во дворе и в саду, отсырела и никак не хотела гореть, и кучи с мусором росли в своих размерах день ото дня; прогнившие перекладины огромной лестницы требовали безотлагательной замены, а подходящих деревяшек всё никак не находилось; входная дверь настолько просела, что закрывалась с огромным трудом, а ключ в замке заклинило; штакетины в заборе палисадника при ближайшем рассмотрении оказались длинными щепами – стоило их тронуть, как вся конструкция начинала заваливаться на одичавшую, густо разросшуюся сирень; наконец, вода из-под крана шла ржавая, колодец во дворе оказался заморённым, а отопительный котёл на проверку совершенно не нагревался. Что же касается самого дома, то внешне он требовал столько же ремонта, сколько и внутренне, и Павел Васильевич хватался то за одно, то за другое.
Инструментов и материала катастрофически не хватало, и если бы не соседка Анна Владимировна, неизвестно, как бы всё получилось. Сыновья сказывались занятыми и не приезжали, а требовать и настаивать Павел Васильевич не смел. Денег оставалось только до пенсии, и единственным его крупным приобретением стал пёс неизвестной породы, увязавшийся за ним от местного магазина. Дельных звонков по продаже квартиры не было – в основном узнавали цену и обещали «если что - перезвонить»…
Соседка была женщиной разведённой и доброй – Павел Васильевич убедился в этом уже на третий день своего пребывания в Тростянке, когда увидел Анну Владимировну на пороге своего дома с огромным блюдом в руках, полным румяных пирожков.
-Позвольте пригласить вас в со-чаёвники! – нараспев произнесла Анна Владимировна, и буквально за десять следующих минут Павел Васильевич узнал в общих чертах о всей жизни своей новой знакомицы, вычленив главное : бывший учитель музыки, по выходе на заслуженный отдых, совпавший по времени с разводом, вдруг ощутила в себе необычайные силы и тягу к творчеству – кинулась вязать, печь пироги и сочинять стихи.
-И я поняла, что совершенно не знаю этого мира и непростительно мало знаю себя! – щебетала Анна Владимировна, расположившись за столом прямо во дворе, - Свой потенциал до недавних пор я реализовывала однобоко, а ведь это кощунственно по отношению к собственной сущности! Я билась в силках установленных рамок, нанося своей душе раны, которые забивались пылью ежедневности. Конечно, во всём есть свои плюсы и минусы, и очень многие профессиональные навыки, приобретённые мною за годы моей трудовой деятельности, идут мне на пользу и выручают меня, но очень многое мне мешает. Понимаете, я – натура тонкая, поэтическая, эстетная, как сказал обо мне один великий поэт, и очень многое в этой жизни меня обижает, убивает. Я очень сильно переживаю каждое сказанное мне слово, я пропускаю сквозь себя каждую эмоцию. Но разве люди думают о сказанном? Разве они способны понять, что даже самые простые слова могут больно ранить? Что человек может умереть…не физически, но духовно, понимаете? И я умираю, очень часто умираю, и воскресаю, как птица Феникс,- Анна Владимировна то ли вздохнула, то ли перевела дух,- Ой, Павел Васильевич, вы кушайте! – спохватилась она, - Вот пирожки с малиной, пожалуйста! Это очень вкусно, попробуйте! Я замораживаю ягоды - это очень действенный способ сохранения всех полезных веществ…Знаете, мой бывший муж, хм! – хихикнула она,- Отчего-то мне вот уже лет десять хочется сказать не «бывший», а «покойный» , хотя он удивительно жив и здоров до сих пор! Так вот, мой бывший муж терпеть не мог, как я готовлю. Он всё время ругал меня и бегал, извините, за каждой юбкой, а он не то, чтобы красавец – так, - она поморщилась,- на любителя. И вот он обычно говорил, что увлекается той или иной женщиной, чтобы хоть немного поесть нормальной домашней еды. Представляете, Павел Васильевич, как он меня изощрённо оскорблял? И главное, он до сих пор ко мне таскается, предъявляет мне какие-то претензии и наглым образом поедает мои пирожки!
Павел Васильевич старался внимательно слушать соседку и съесть хотя бы часть принесённого ею угощения. Пёс, которому до сих пор не было дано клички, сидел возле его ног и необоснованно ему завидовал, мягко укоряя взглядом. Наконец, Павел Васильевич не выдержал и, воспользовавшись минутой, когда Анна Владимировна в резком душевном порыве подняла глаза к небу, на котором роились тёмные тучи, сунул недоеденный пирожок псу под стол. Все последующие полчаса Павел Васильевич украдкой наблюдал, как пёс, всячески обнюхивая вожделенную дотоле пищу, пытался её съесть.
-А между тем все мои девочки говорят: « Нюточка своего Витька пирогами к себе приручила!»…Да вы кушайте, Павел Васильевич, не беспокойтесь. Я вам ещё напеку! – обещала милая Анна Владимировна и добавляла ещё пирожков на тарелку своего со-чаёвника.
-Не надо меня приручать! – пошутил Павел Васильевич, отщипывая от пирожка кусочек.
-Да что вы! Я и в мыслях такого не имела! – отмахнулась Анна Владимировна, - Конечно, я вам признаюсь, как своему хорошему другу и доброму соседу, что в тайном деле ворожбы я не без способностей, но это ведь пирожки с ягодой, а не с мясом!
-Понял! – бодро улыбнулся Павел Васильевич, мучительно перебирая в голове причины прекращения этого словопотока, но все они казались ему несущественными, натянутыми и малоприличными.
Выручило небо – редкие крупные капли упали на стол, и Анна Владимировна вдруг вспомнила о забытой на крыльце королевской герани. Ещё минут десять ушло на извинения, которые Павел Васильевич принял с вежливой улыбкой на лице, а пёс всё-таки получил свою кличку.
-Да ты - Верный! – Павел Васильевич погладил пса по голове, - Всё слопал! Молодец! Ну, что ж, идём обустраивать тебе место…
И вот уже на следующий день псу ещё раз представился случай подтвердить своё имя, когда во двор ворвался невысокого роста мужчина в мешковатого вида джинсах, небритый и всклокоченный - он подбежал к Павлу Васильевичу, который собирал опавшие яблоки, и закричал, совершенно не обращая внимания на предупреждающий собачий лай :
-А-а-а! Признавайся, гад, это ты к Нюрке моей шастаешь?
Павел Васильевич предположил, что речь идёт о соседке, следовательно, перед ним - бывший муж Анны Владимировны Витёк.
-Почему шастаю? – возразил он, - Она сама приходит.
-Сама? – удивлённо воскликнул незваный гость, - Что, и пирожки несёт?
-Несёт, - подтвердил Павел Васильевич, а Верный, ощерив пасть, поближе подобрался к
Хороший рассказ с острой темой.