Как коммунизм есть переиначенный капитализм, так и движение пионеров есть калька с обратной стороны американского движения бойскаутов и герлскаутов, то есть, следопытов. Опять же слово «пионер» пришло к нам из Америки. Им называли пешеходов, которые «на своих двоих» шли по земле и заселяли Америку, вытесняя с нее аборигенов-индейцев на камни в горы. Так пионер Павлик Морозов оттеснил своего кулака-отца к стенке. Кстати, коммунизм в качестве продолжения и… отрицания (и тут противоречие) капитализма так же завязан на собственности, как и капитализм, только на собственности не одного частника, а всего коллектива. Целый коллектив мещан-рвачей. Вы видели коммуниста-бессребренника? Я нет, ни одного в своей жизни (одни бесы коммунизма), кроме, может быть, моей мамы, которая собирала партийные взносы с каждого «коммунистического носа» институтской партячейки. От нее коммунисты бегали как черти от ладана. Как раз от нее я узнал, что человеку всего мало и поэтому никакого коммунизма нам не видать, как своих ушей. Конечно, я, как «пионер юный с головой чугунной» (чугунок, в котором варится всякая болотная чушь), выкатив оловянные глаза, спорил с ней и говорил, что не все такие. Как я был не прав.
Глава вторая. Дело мысли
Вот только я отойду хоть на шаг от мысли, так говорю всякие глупости. И все почему? Не связывайся с коллективом, - это еще та зараза. И как можно построить гуманизм? Ну, разумеется, не разбивая молотом коммунизма капитализм, а простукивая его социалистическим молоточком. Необходимо вытеснить в подсознание зверя капитализма и там в коммунистических цепях держать его на привязи, а в сознании установить социализм. Ну, это для публики. Для себя же, для избранных, в таком благоприятном окружении строить гуманизм, чтобы жалеть бедных социалистов.
Человек заслуживает только кастовый строй. Он является наиболее оптимальным для его животной натуры. Одни при таком кастовом гуманизме живут как боги, а все остальные, в ком еще сильна животная природа, как люди. Вот вам гуманистическая религия. Но разве нам будет поклоняться этот контингент?! Нет, он будет поклоняться вещам. У него на примете культ денег. Конечно, никому из людей не надо поклоняться, ибо для этого уже от века есть бог. Ну, это для публики. На самом деле человеку, не животному в нем, нужно только понимание. «Ты меня понимаешь»? «Понимаю». «Ну, и хорошо. Лучшего не надо». Так человеку мало! Почему? Да, потому, что не понимает. Однако этот человек может существовать в материальном мире только в животном теле. Нет тела – нет дела. Между тем именно дело, труд сделал из него человека. Вот такой герменевтический круг в существовании человека. Поэтому важно не выйти из него в ангельский чин, что утопия, а правильно войти в него. Каждому свое!
Не в материально-технической базе, а в человеческих отношениях вся загвоздка. Поэтому и говорят, что настоящий человек проверяется не в несчастье, а как раз в счастье, не в нищете, а в довольстве. Вот дашь ему все, он и опустится в самодовольстве. Слаб человек, жаден и его жадности нет предела. Потому что бог дал человеку волю, но не дал меры, ума. Пожалел человека. Поэтому он украл его. Но стал не умным, а хитрым, и обманул себя. По этой причине бог не давал ему ума. Бог не фраер, как человек. Вы видели честного фраера? У людей вор в законе. Если не вор, то тиран, который другим не позволяет воровать. Ну, кто такого долго будет держать? Рано или поздно устроят ему критику его культа. Почему вор позволяет другим воровать? Чтобы они не мешали воровать ему. Впрочем, можно даже самому не воровать, а завести такой закон, чтобы все воры делились с ним по своему чину. Конечно, я не все говорю, что думаю, не договариваю, помня пример Канта, который о себе сказал, когда король запретил ему высказываться о религии в границах разума (король был так туп, что не понял, что это такое, - как может быть то, что ему непонятно?), что теперь он говорит не все, о чем подумал, но он подумал, о чем говорит. Но умному читателю достаточно. Ты можешь на уме верить тому, что разумно, понимать, чтобы верить, но на словах должен разуметь то, что верно, верить, чтобы понимать.
Все это еще не философия, а только убогая пристройка, точнее, подстройка к ней. Главное – настройка на нужный лад, а там дело пойдет, как по маслу. Только не надо торопиться, как в прошлый раз, а то поскользнуться можно и вывихнуть себе, что ногу, - голову, мозг, ум. Вот тогда и может появиться философский ум как рефлекс, средство борьбы с вывихом.
Для чего же я пишу? Естественно, не для того, чтобы понравиться массовому читателю. Это сверхзадача любого писателя масслита: стать популярным. Во-первых, чтобы, не замарав свои белые ручки (теперь не пишут чернилами), срубить как можно больше бабла. Во-вторых, потешить свое обиженное самолюбие. Я пишу не для них, а для себя и для таких, как я, чтобы понять себя.
Вся эта так называемая «художественная литература» есть сплошная «ярмарка тщеславия», в чем признавался еще в позапрошлом веке Уильям Теккерей, за что его уважал известный персонаж романа «Что делать» как маска самого автора, сумасшедшего народника. Не зря Лев Толстой ругал в старости себя за то, что писал ради самоуважения, чтобы другие завидовали. До такой самокритики, граничащей с безумием, не доходил другой любитель письма, Федор Достоевский. В жизни он был вполне благообразным обывателем, разительно непохожим на своих сумасшедших героев. И понятно почему. Не все коту масленица. Пора и честь знать. Иначе еще упекут в дурдом. Чтобы сходить с ума на страницах собственных уголовных романов, следует вести жизнь добропорядочного гражданина, делая вид, что ты теми же глазами смотришь нам мир, что и все прочие положительные господа. Кстати, добиться обратного трудно. Я что-то не припомню, чтобы сумасшедшие авторы писали хорошие романы.
С художественными романами, с текстами все понятно, вот с философскими речами не все ясно. Часто люди ведут их в измененном состоянии сознания за бутылкой водки, без которой русскому человеку не разобраться в смысле жизни. Наверное, поэтому он считает само философское состояние сознания измененным состоянием. Так ли это? В каком-то смысле, в философском смысле, это так. Но если это так, то мне больше нечего сказать. И все же я скажу вам, любезный читатель, что в этом что-то есть. Сам Платон как царь философов признавался в одном из своих диалогов, предназначенных для широкой публики, что философия сродни «второй навигации», что она есть «вывих ума», обращение ума на самого себя.
Философствовать – это быть себе на уме. То есть, философия предполагает уединение, если это уединение есть медитация, размышление, отвлечение от мира, точнее, от себя в мире ради мира в себе. Обычному человеку такое не по зубам, ибо он занят своим место в мире, озабочен им вплоть до экзистенциального, личного страха за свое существование, за собственную жизнь. И только за бутылкой водки, после работы, сняв с себя заботы, злобу дня, он готов расслабиться и поговорить по душам с друзьями, с собутыльниками. Бутылка не только развязывает языки, но и завязывает дружбу на время ее опустошения. Дружба между собутыльниками размером с саму бутылку. От такой дружбы до вражды один шаг. Пьющий развязывает свой язык и говорит о том, что думает, что обычно он прячет за зубами.
Но что он может надумать под винными парами? Естественно, одну глупость. Поэтому, как правило, русский философский разговор под бутылку оказывается никчемным вздором. Этим вздором и является простонародная философия. Другое дело, народная мудрость, которая проявляется в народных пословицах и поговорках. Она сочинена на трезвую, здоровую, ясную голову. Роль бутылки в ней играет сама русская жизнь, горькая как водка. Но для алкаша она сладкая, как для трезвого человека сладкая русская женщина. Вот почему русская женщина всю жизнь безуспешно борется с водкой как со своей соперницей. Та женщина, которая отчаивается в такой неравной борьбе, сама запивается вусмерть и пропадает почем зря. Но так бывает, что мужик пьет горькую из-за нее. Это я пишу не для того, чтобы сказать, что во всем виновата женщина, что в ней надо искать виновницу русского пьянства. Жизнь такая… у пьющего человека. Не пей и жизнь изменится, станет реальностью, а не иллюзией.
Некоторые тут же скажут: «Правильно, и философия есть такая же иллюзия, бегство в нее, как придуманную, от настоящей жизни». Трудно мне согласиться с ними. Разумеется, философия есть отвлечение внимания от жизненной суеты. Но не одной этой суетой исчерпывается жизнь. Есть в ней место и для покоя души. Именно в этом контексте следует понимать напоминание Сократа у Платона о том, что философия есть медленное приготовление человека к смерти. В данном случае под смертью понимается вечный покой души. От пьяных же споров за бутылкой бывают ссоры, выяснения отношений вплоть до потасовки. В ней в ход в качестве аргументов идут уже кулаки, от которых прямой путь до поножовщины. О такой поножовщине впору писать автору криминальных романов, Федору Достоевскому. Для таких авторов скольжение по краю пропасти обостряет их чувство жизни и заставляет задуматься над ее смыслом. Мне для этого не требуется столь крепкое средство отрезвления. Вероятно, каторга, образ жизни в кандалах испортили ему настроение на всю оставшуюся жизнь. Между тем как раз это настроение играет ключевую роль в философском мероприятии. Это такое приятие, которое разумно приятно, в меру.
Но я так и не ответил на вопрос о том, почему для некоторых любопытствующих встреча с философией оборачивается не только самоубийством, но и сумасшествием. Кстати, не являются ли самоубийцы на момент совершения убийства временно помешанными в уме? Ведь действительно самоубийство – это некоторое помешательство психики, если не души, которая потерялась. Но это дурная, беспокойная философия, даже анти-философия.
Может быть, не сама философия лишает рассудка и убивает, но в нее уже приходят и сумасшедшие, и самоубийцы, если не убийцы, героем которых является Родион Раскольников? Но тогда что их влечет в философии? Сомнение, соответствующее их раздвоению, расщеплению, в случае с шизофренией? Есть и такая философия «несчастного сознания» человека, который разрывается между небом и землей. Как раз этот разрыв в реальном виде и есть самоубийство.
С другой стороны, сумасшедшие любят жизнь. Но они не могут вынести своего сознания. Оно у них больное, инфицированное или расстроенное. Инфицирование может быть не только соматическим, витальным, но и эмоциональным, душевным психическим, а также ментальным, идеальным. Ведь есть не только одержимость страстями, но и идеями. В первом случае все
