Незримые сети пропаганды (1 часть)

– рысей, леопардов, быков, зубров, диких лошадей, лосей, оленей, антилоп, косуль, журавлей и прочих, разрываемых на глазах у зрителей всё теми же хищниками - гул оваций и лес поднятых на трибунах в знак одобрения больших пальцев возрастал прямо пропорционально потокам лившейся на песок арены крови. Однако здесь я не собираюсь докапываться до причин того, как так получилось, что римляне в своей безнравственности умудрились превзойти всех неандертальцев планеты Земля – тема главы иная, и сейчас я озвучу, каким боком к ней крупнейший амфитеатр Апеннин и всё, что в нём происходило. Вся эта вакханалия античного «шоу-бизнеса», помимо бесспорной материальной выгоды, несла огромный пропагандистский эффект: только в Колизее (а значит – только в Риме) можно было увидеть зрелища такого размаха, продолжавшиеся порой по несколько дней. Гладиаторские бои сменялись праздничными представлениями и спектаклями, разыгрываемыми многочисленными труппами профессиональных актёров. Дальше шли сцены охоты и травли диких зверей, для чего на арене имитировали ландшафты дикой природы, сцены пыток и казней осуждённых на смерть, спортивные состязания, включая любимые римлянами гонки на колесницах, и всё это вполне могло продолжиться «навмахией» - имитацией на арене амфитеатра морского боя, когда арена с помощью специальных механизмов заполнялась водой и «в набежавшую волну» выпускались настоящие корабли с командами гребцов и воинов-абордажников. И сам тот факт, что таких масштабов античную индустрию развлечений смогли «раскрутить» только и единственно в Риме и нигде более, о чём свидетельствовали восторженные отзывы многочисленных, хоть раз посетивших Колизей, гостей города (видимо, точно так же, как и коренные римляне, не видевших ничего предосудительного в созерцании страданий и смерти себе подобных), ещё больше убеждал жителей «вечного города», что их Рим – однозначно самый-самый-самый на всей планете… 
    Шестое. Завоевательные успехи Рима и впрямь были впечатляющи: начав с покорения соседних народов – этрусков, самнитов, галлов и прочих – будущая великая империя на том, естественно, не остановилась и в период наибольшего могущества владела территориями от современных Испании и Великобритании на западе до Ирана на востоке и Судана на юге. Из более чем 60 войн, что вёл Древний Рим за свою историю, я насчитал лишь пять проигранных, из которых три пришлись на финальный период упадка и вторжений варваров, когда былой гигант уже просто агонизировал и, естественно, был не в состоянии оказать захватчикам хоть сколько-нибудь серьёзного сопротивления. Знаменитый римский легион был практически непобедим, превзойдя в ратном мастерстве не только детище Александра Великого – македонскую «фалангу», но и даже легендарных спартанцев. В деле возвеличивания Рима в глазах его же граждан победоносные войны несли двойной эффект: мало того, что в результате их была создана небывалая по территории страна, величайшая империя античности (о чём, я не сомневаюсь, простым гражданам Рима напоминали постоянно) и армия была настолько сильна, что могла не только завоевать кого угодно, но и защитить свою землю от кого угодно (до тех самых, ставших фатальными, нашествий германцев «вечный город» за тысячу с лишним лет своей истории был завоёван лишь однажды – в 390 году до н.э. во время знаменитого Первого похода галлов на Рим, когда те просто взяли числом) – награбленное в военных походах стекалось именно в Рим и никуда иначе. Площади города украшали статуи и картины, украденные у покорённых народов, вернувшиеся с победой полководцы щедро делились добычей с народом, а воины – с семьями и соседями, в итоге делая Рим ещё богаче и роскошнее и ещё больше укрепляя римлян в их убеждении в том, что для проживания они выбрали верный город. Именно в Риме с однозначно пропагандистскими целями была придумана традиция устраивать по случаю военных побед пышные «триумфы» - помпезные вхождения военачальника-победителя («триумфатора») и его армии через главные ворота в город в сопровождении колонн пленных и носильщиков захваченных в походе богатств. Триумф был величайшей честью, каковую Рим мог оказать полководцу, его удостаивались только главнокомандующие, одержавшие блестящие победы, наголову разбившие врага и расширившие границы Римского государства, а привезённых богатств порой было так много, что шествие растягивалось аж на 2-3 дня: вот как описывал, к примеру, Плутарх триумф Павла Эмилия по его возвращении в 167 году до н.э со знаменитой Третьей Македонской войны: «…в первый день на 250 огромных телегах провезли статуи и картины, на другой – появился целый арсенал оружия, несколько тысяч человек тащили на плечах сосуды с серебряной монетой, на третий – несли золото в деньгах, золотую посуду побеждённого македонского царя Персея…»(Р.Ю.Виппер, «История Древнего мира». М,: Республика, 1993.) Википедия к сказанному добавляет, что в казну Рима этот самый Павел Эмилий тогда сдал столько, что от прямого налога на содержание армии – «трибута» – граждане города тогда были освобождены аж на 120 лет. Я не был свидетелем тому, о чём напишу дальше, но думаю, что после такого римляне уже просто-напросто боготворили свой город и молились на него, как на икону.
    Седьмое. Я также уже писал и о том, что в Древнем Риме труд рабов был обычным делом, однако у этой стороны жизни «вечного города», помимо упомянутого «счастья» для простого римлянина не исполнять более тяжёлую ручную работу, был и ещё один психологический аспект. Работорговля в Риме достигла гигантских масштабов: завоевав множество стран, римляне обратили в рабство сотни тысяч их бывших жителей, сами же при этом попадая в рабство к другим народам довольно редко – и это, естественно, не укрылось от бдительного ока работавших на Капитолий пропагандистов. Сам факт того, что за тысячу с лишним лет существования города в рабах оказывался кто угодно, но только не римляне, волей-неволей работал на повышение самооценки римских граждан в их собственных глазах и на неизбежное отнесение других народов к касте неполноценных. С презрением глядя на раба-чужестранца, римлянин ещё больше гордился тем, что он римлянин.
    Восьмое и последнее. Я также писал и о том, что в Риме творили лучшие скульпторы, архитекторы, живописцы античности, однако «вечный город» привлекал не только их. В провинциях многие жители мечтали о переезде в столицу и грезили Римом точно так же, как сегодня многие провинциалы в России продолжают грезить Москвой, а в США – Нью-Йорком и Голливудом. Зная об этом, всякий рядовой римлянин ежедневно возносил хвалу господу за то, что он римлянин, и пренебрежительно, со снисхождением смотрел на прибывавших в город провинциалов, как сегодня нередко смотрит коренной москвич на рязанцев и калужан и ньюйоркец – на жителей какого-нибудь Техаса или Небраски. Сам статус гражданина величайшего города античности давал осознание принадлежности к некоей касте избранных, собранных под одной «крышей», имя которой – Рим.
    Теперь сложите всё перечисленное вместе - уловили, в чём заключалась хитрость Цезарей и Августов? Жителю Рима всячески внушали и в итоге внушили иллюзию о превосходстве, о прогрессивности, о непобедимости, а значит - исключительности его города, его нации и, как само собой разумеющееся – его лично по отношению ко всем остальным странам и народам. Ну как же, как же: у кого ещё в древнем мире были столь же величественные здания, да ещё в таком количестве, чья армия была самой непобедимой на планете, кто ещё завоевал столько стран и покорил столько народов, чей уровень жизни был столь же высок (и при этом зачастую жить безбедно можно было, не прикладывая много усилий), кто ещё мог позволить себе амфитеатры и гладиаторов – и прочая, прочая, прочая?.. Естественно, никто тогда, выступая с высоких трибун, ни разу не произнёс само это слово - «исключительность»: мышление римлян с успехом додумало его самостоятельно, на что и рассчитывали авторы того, что сегодня можно было бы назвать первой в истории «технологией массового комплексного зомбирования» своих граждан. Опьянённый победами Рима и богатыми дарами, приносимыми триумфаторами, ослеплённый великолепием римской архитектуры, отъевшийся на доходах с выгодной торговли, что велась везде и всюду, буквально лопающийся от осознания собственной дутой важности и значимости, вселенской мании величия, от глубокой убеждённости в том, что с рождения принадлежит к той самой когорте «избранных», которой так благоволят боги и которой выпала великая честь править миром и идти в авангарде мировой цивилизации, с гордостью и восхищением, прямо-таки с придыханием взирал римлянин на свой город. Взирал – и на «ура», без раздумий, принимал практически всё, проводимое в жизнь политиками, нисколько не задумываясь о том, к каким последствиям, скорее всего, приведёт в конечном итоге это самое «всё». За небывало высокий уровень жизни римляне были готовы буквально носить своих императоров на руках, упорно закрывая глаза на то, за счёт чего и кого – вся эта благодать. Никто не выступил с обличением позорного рабства, в которое обращались тысячи вчерашних граждан других стран, никто не был против регулярно развязываемых Римом захватнических войн, в ходе которых гибло великое множество мирных жителей и разрушались красивейшие города античности, всех вполне устраивало то, что «вечный город» облагораживал себя украденными у других народов ценностями и поднимал благосостояние своих граждан ценой обнищания других - тех, кому не выпал счастливый жребий родиться под сенью Палатина и Капитолия. Все как-то дружно смирились и восприняли как должное однажды навязанное народу государственное устройство, при котором далёкие от интересов плебса, ровным счётом ничего не производящие чиновники, сидя на шее у этого самого народа, уже вовсю писали законы исключительно «под себя», обещая Риму взамен якобы полную защиту армией от внешних вторжений (и, естественно, защитить своих граждан от этих самых вторжений вся эта шайка в итоге оказалась неспособна) – и новые поколения граждан уже не мыслили для себя другого образа жизни, кроме как в рамках закона и под пятой «избранных». Римлянин просыпался в предвкушении того, как сегодня он снова будет любоваться в зеркале собой, любимым, и с презрением взирать на гибель предназначенного на убой «мяса» на арене Колизея, и отходил ко сну в полной уверенности, что и завтра, и послезавтра, и через год, и через столетие будет всё то же самое и так будет всегда. Даже легенда о той самой Капитолийской волчице, которая вскормила своим молоком будущих основателей города Ромула и Рема, очень льстила горожанам, считавшим, что их предки «…впитали в себя волчью храбрость и мужество, что называется, с молоком матери…» (Азимов А., «Рим: от основания города до падения республики». – М.: Эксмо, 2009) Всякий несогласный с единодушно одобряемой народом политикой сената становился изгоем, отторгаемым обществом, в которого тыкали пальцем, который становился объектом столь мощного града насмешек и обвинений в отступничестве, что даже