Власть времени над человеком сексуальна. Человек увлекается им, отдается ему без остатка, пока не умирает от смертельного содрогания. Так он сопротивляется смерти, ведет с ней агон, агонизирует, получая от жизни в последний миг полное удовлетворение. Смерть становится его последней возлюбленной, запечатлевая на его лице гримасу последнего сексуального удовлетворения от жизни. Эта тайна открывается смертному по-настоящему лишь в момент смерти. Но за ней скрывается еще большая тайна вечного наслаждения, доступная только бессмертному. Однако вечное наслаждение так ли приятно, как смертное удовлетворение? То, что в нем нет конца, что ты никак не можешь кончить, есть непомерное, чудовищное перенапряжение, которое требует немедленной разрядки, но так и не может ее получить. Не в результате ли этого перенапряжения оно и застывает навечно в немой муке неразрешимости?
Глава вторая. Платона я люблю, но истину люблю больше
Интересно, что имел в виду Аристотель, когда сказал, что он любит Платона, но истину любит больше Платона? Он имел в виду истину, а не Платона. Платон был его учителем. Но Аристотель сам был учителем и учил своих учеников не учению Платона, но своему собственному учению об истине. Поэтому понятно, что он любил истину своего учения, а не истину учения своего учителя. Учение Аристотеля и учение Платона – это не одно и то же учение.
Что же такое истина как то, что Аристотель любил больше своего учителя? Это соответствие мысли Аристотеля тому, о чем она. Мысль – это что, а то, что ей соответствует, есть нечто, о чем она, эта мысль. Вот это соответствие «что» «о чем» и есть истина с точки зрения Аристотеля. Следовательно, соответствие для него важнее, дороже, любимее учителя, если учитель – друг. Поэтому для Аристотеля истина – это любимая. Конечно, та, которую любят, дороже друга. Это понятно. Дружба дружбой, но любовь важнее, если эта любовь к истине, то есть, философия. Философия важнее философа. Точнее говоря, своя философия важнее другого философа. Зачем мне другая философия, пусть даже учителя, если есть моя философия?
Пусть эта философия не философия Платона, но это моя философия как мой путь к истине. Этот путь и есть моя любовь к ней. Этот путь в философии имеет началом Платона, но целью, его концом является истина. Платон как начало мне друг, но истина дороже. Дороже ради чего того, что из чего. Но тогда из чего не есть истина. То, что не есть истина, есть ложь. Я люблю ложь, но истина дороже в том смысле, что она дороже лжи, за нее мы больше платим, дороже расплачиваемся. Платон заблуждается, поэтому не в нем истина. Но в ком она? Аристотель как бы говорит: она во мне. Точнее, я в истине, а не в Платоне. Истина для меня, а не для Платона, которому свойственно заблуждаться, обманываться на свой счет. Но где гарантия, что я не обманываюсь, как Платон? Гарантия в самой истине, которая есть пробный камень, критерий, как истины, так и лжи, Платона. Не Платон есть критерий, а сама истина. Поэтому она есть истина истины и лжи, Платона. Есть истина Аристотеля и Платона, точнее, Платон, который находится вне истины. Платон субъективен, а истина объективна, независима от дружбы, беспристрастна.
Любит ли она? Отвечает ли она взаимностью тому, кто ее любит и к ней стремится? Если она идеальная, совершенная, то, вероятно, отвечает. Но тогда ее беспристрастность заключается в том, что она любит все то, что есть, ведь она истина, есть то, что есть, что есть реально, есть реальность. В ней, в реальности, в истине и есть тот, кто ее любит. Но ее любит не только Аристотель, ее любит и Платон, как любит любой философ. Она всем причастна, но не все ей причастны. Они причастны ей только в той мере и степени, в какой расположены не к ней, а в ней, находятся в истине.
Вот, например, нахожусь ли я в истине? Зависит ли мое расположение в ней от того, как я отношусь к ней? Это зависит от того, насколько мое отношение к ней истинно, ей соответствует. Но является ли это отношение к ней любовным? Оно в той мере истинно, в какой разумно, ведь сама мера и есть разум. То есть, мое любовное отношение к истине измеримо, разумно, измеряется разумом. Оно в той мере любовно, в какой разумно. Поэтому отношение к истине истинно, если оно разумно, имеет смысл. Но смысл имеет и отношение ко лжи. Вот тогда мое отношение к истине будет иметь ложный смысл, будет не реальным, а иллюзорным. То, что истинное отношение имеет смысл не равнозначно тому, что осмысленное есть истинное. Осмысленно отношение, как к истине, так и ко лжи. Бессмысленно же то, что не имеет отношение к истине или лжи. Имеет смысл выбор истины или лжи. Безразличие к ним лишает нас смысла. Бессмысленна та жизнь, которая равнодушна к истине. Философия и философ не могут быть равнодушны к истине и ко лжи. Философия находится по сю, по эту сторону истины и лжи. Это сторона смысла. Поэтому невозможна философия абсурда. Философия абсурда есть нонсенс, бессмыслица. У Альбера Камю под абсурдом понимается смысл. Абсурд Камю – это переряженный смысл, его превращенная форма. Превращает смысл в абсурд не-бытие. Не-бытие присутствует в бытии как его отсутствие в собственном качестве, виде. Оно есть не явление бытия. Но не явление бытия не есть собственно нонсенс. Смысл присутствует в не-бытии как присутствие отсутствия, как бытие ничто. Нонсенс же есть ничто бытия. Бытие не может не быть. Оно есть как бытие ничто. Есть бытие бытия и ничто. В этом заключается его смысл. Нонсенсом было бы то, что ничто нет. Но оно есть как ничто из бытия. В этом и состоит его смысл.
По ту сторону истины и лжи находится не философия, не анти-философия, а не-философия. Философия обязательно имеет смысл. Имеет смысл не абсурд, а абсурд как таковой, как то, что противоположно смыслу и находится с ним в единстве. Имеет смысл то, что рядится в смысл. Но это ложный смысл. Такой смысл Камю и называет абсурдом. Абсурдна позиция человека, принимающего мир за лишенный смысла. Такой человек противоречит сам себе, ибо он принимает мир, а, значит, он уже имеет для него смысл. Только этот смысл ложный, противоположный истине. Этот смысл иллюзорный. Абсурдно принимать мир за иллюзию. Но такой абсурд имеет смысл. Этот смысл отрицательный. Он лишает не мир, а себя, свою жизнь смысла. Осмысление такой абсурдной жизни философично. Не она имеет философский смысл, а ее осмысление. Осмысление такой жизни становится понятным. Но понять саму жизнь абсурдного человека невозможно.
По ту сторону истины и лжи находится то, что не может определиться ни как реальность, ни как иллюзия. Это хаос как темная материя и темная энергия или антивещество и анти-поле. Не хватает еще анти-информации для полноты картины. Есть предположение о том, что лежит за пределами реальности и иллюзии, но об этом нет информации, нет данных. Но если нет данных, то есть задание о том, что есть. Впрочем, за пределами истины, реальности, вообще, ничего нет из того, что может быть представлено как космос. Здесь проблема заключается в том, что есть некоторая неопределенность, которая сама никак не может определиться, отделиться от прямо противоположности.
Дело в том, что по эту стороны реальности и иллюзии, истины и лжи, в одном есть другое, а в другом одно: есть истина истины и лжи, и есть ложь лжи и истины.
Для того, чтобы это понять, следует сначала разобрать более понятное, например, что такое истина лжи и ложь истины. Истина лжи есть то, что ложь есть ложь, а не истина. Ложь же истины заключается в том, что из истины может следовать ложь. Из лжи же может следовать истина, ибо из нее следует все, что угодно. Именно это является питательной средой для возникновения что угодности, хаоса.
Глава третья. Существование в мире
Сегодня, с утра пораньше, мне пришла в голову мысль: таких, как я, мыслящих существ, стало катастрофически мало среди нас, людей. Они просто-напросто перестали думать. Да, кстати, так ли важно, что эта мысль именно теперь мне пришла в голову? Конечно, нет. такое теперь не является строго необходимым, но оно реально и этим ценно, важно.
Моя жена мне часто говорит, что мысли материальны. Я неоднократно с ней спорил о природе, точнее, сущности мысли. Но спор мой с ней имел теоретический характер. Она же имела в виду чисто практическую сторону вопроса о природе мысли. Не то, что я этого не понимал, но стоял на противоположной стороне решения этого вопроса. Мне следовало ее понять, понять то, что подавляющее большинство людей, если не все, стало таким, как она. Мысли потому материальны, что они есть то, что материализуется. Так они, эти люди, точнее, вы все, включая и тебя терпеливый читатель, это понимаете. Того, что не материализуется, просто нет. Это не заслуживающая внимания глупая фантазия. Какие вы, мягко говоря, недалекие люди. Вы не видите дальше собственного носа. Мне в ответ говорят: «Это ты не видишь даже то, что творится у тебя прямо под носом. И поэтому часто попадаешь впросак, как Фалес в яму, заглядевшись на звезды».
Я прежде думал, что люди поглупели еще больше, чем были. Но нет, не в этом причина. Причина заключается в том, что в техническую, тем более информационную эпоху, они стали походить на машины, счетные машины. Почему мысли у них материальные? Потому, что они все переводят на счет. Счет специально придуман для материализации духа. Еще Платон, и тот полагал, что числа есть уже не идеи, но еще не вещи. Так вот современные люди через информацию свели идеи, которые теперь они мнят «проектами», к вещам. Поэтому среди них нет уже мыслящих, а есть только считающие, в лучшем случае, считающие себя умными или читающими, но уже не начитанными. И, правда, о чем не спросишь как учитель своих учеников, так они смотрят на тебя, как баран на новые ворота в недоумении. Они не могут взять в толк, о ком я спрашиваю, когда называю писателей. Нет, не взрослых писателей классики, а детских писателей. Это говорит о чем? Не о том, что они не читали детских книжек, а о том, что уже их родители им не читали сказки, потому что не имеют потребности в чтении. Что тогда говорить о потребности в мыслях, в уме?! Уже нет образованных людей. Начитанный человек – это большая редкость. Поэтому скоро не будет и грамотных людей. Будут одни счетные машинки. То есть, мышление, чтение, письмо будут полностью редуцированы, сведены к счету и разглядыванию