погладила…
Не любила.
Вероника не рассуждала «любит-не любит». Думала, что так и надо. Детство живет ощущениями. Если есть кто-то, кто о тебе заботится – уже хорошо.
Беззаботное детство кончается, когда поступаешь в школу. Наступает отрочество. Так его в старые времена называли. А в советские - «школьные годы».
В школу Вероника пошла с удовольствием в том числе и потому, что там работала мать. Они теперь были ближе, занимались как бы одним делом, в одном доме. И ничего, что дом похож на тюрьму – с болотно-зелеными стенами коридоров, грязно-коричневыми партами в чернильных пятнах, туалетом с дыркой в полу…
Первые четыре года Вероника училась на одни «пятерки». Она умненькая и любопытная, а в начальной школе каждый день что-то новое изучают. Знания впитывала легко, без нажима, как губка. Старательно вписывала карандашом буквы в разлинованные, наклонные квадратики прописи. У нее будет такой же красивый почерк, как у мамы – когда та писала планы или проверяла тетрадки, Вероника сидела рядом, смотрела, впитывала.
В пятый класс переходила с желанием научиться чему-то еще более интересному. Например, иностранному языку.
В советские времена в школе изучали один лишь немецкий. Идея та, что если опять придется воевать, то надо знать язык врага. Под «врагом» подразумевалась Германия, хотя вслух не говорилось. Немецкий преподавала Светлана Эдуардовна Керн – сухая, как вобла, от того злая, может и хороший человек, но никчемный преподаватель.
Плохой преподаватель – это преступник. Он убивает желание изучать предмет, который преподает. Вероника мало чего запомнила из немецкого, зато запомнила, как Светлана Эдуардовна дралась с нерадивым учеником Генкой Морозовым, причем вся группа была на стороне Генки. Желание к языку отбилось начисто. В конце обучения Вероника, лучшая ученица, кроме как «данке шён» по-вражески не сказала бы ни слова.
С пятого класса начались самые нудные страницы жизни. На уроках тоска зеленая, спать хотелось. Годами изучали предметы, которые никогда не пригодились потом. Интересных событий ноль. О первых влюбленностях, школьных романах не шло и речи. Мальчишек в классе в два раза меньше, чем девочек, и те какие-то тюфяки. Одного звали Сашка Суворов. Но как же он не подходил к своему героическому имени: маленький, плюгавенький, сидел сгорбившись, как старичок, матерные слова на парте вырезал да «сопли жевал»…
Первого сентября после торжественной линейки отправлялись решать примеры. Которыми загружала учеников серая, скучная, старая дева Татьяна Дмитриевна.
Обиженный судьбой преподаватель не в состоянии увлеченно преподавать. Математику не любили и про учительницу говорили, когда она шла на урок: «Танька мчится, Танька скачет…».
Азы математики Вероника освоила только из необходимости учиться на «четыре и пять». Она имела гуманитарные наклонности, а именно - к литературе, музыке, живописи. Искусство развивает душу, а что развивает алгебра? Зачем простому человеку знать – как извлекать квадратные корни? Тем более что они давно извлечены и записаны в таблицу. Никто же не ходит по улицам с книжкой таблиц. А вот с книжкой стихов ходят.
Пожалуй, один предмет она ждала с нетерпением – астрономию. Но и тут разочаровалась. Астрономия была бы интересна, если бы ее преподавал человек с фантазией, немножко «не от мира сего», похожий на сказочного звездочета. А не старая дева Фаина Аркадьевна – какая-то нескладная, не по-русски смуглая, с усами над верхней губой, не состоявшаяся ни в личной жизни, ни в профессии. Через несколько лет ее разжаловали из учителей в воспитатели продленки. Она умерла в пятьдесят один год – одинокая, несчастная.
Впрочем, почти все учителя были несчастные - и те, кто замужем, и те, кто нет. Их семейные обстоятельства ученики знали досконально, потому что поселок – та же деревня или коммуналка, где семьи живут отдельно, но все равно вместе.
Первая Вероникина учительница Анисья Абрамовна. Ростом чуть выше своих первоклассников, полненькая, беззлобная. Ругалась в одном случае - если кто-то забыл дома тетрадь, обзывала «кукушки беспамятные». Муж ее Петька тоже был добрый, только пьяница. Таковым и попал под автобус со смертельным исходом. Сын Вовка не работал, пил, сидел на шее у матери. Дочь Женька вышла за Серегу Колесникова - алкаша, зато на лицо приятного.
Химичка Мария Александровна имела длинную русую косу, укладывала ее на затылке вкруг. Добрая до такой степени, что надо было очень постараться, чтобы получить у нее двойку. Пять лет она называла Ольгу Михалчеву Наташей, по имени старшей сестры, которая училась на два года раньше. Называла по рассеянности - ее бил муж, даже во время беременности. Она приходила на работу с синяком под глазом и жутко стеснялась. Позже сошла с ума и шаталась по поселку с растрепанной косой.
У географички Галины Кирилловны был хороший муж, но неудачные сыновья, оба спились и так и не женились несмотря, что в поселке невест как собак нерезаных.
Математичка Татьяна Дмитриевна долго не выходила замуж, потом сошлась со вдовцом Лебедевым, но совместной жизни не получилось. Он застрелился, а она повесилась.
От физрука, непьющего и некурящего Владимира Петровича ушла жена с двумя детьми - редчайший случай, и пошли разговоры, что у него не все в порядке по мужской части. Петровича подобрала заведующая почтой Любка, родила ребенка и восстановила его мужское достоинство.
Учитель пения Иван Петрович по прозвищу «баян», весельчак и здоровяк, после шестого урока бегал по коридорам, собирал людей на хор. Никому не хотелось петь на пустой желудок, и хор редко собирался полностью. Позже Иван Петрович умер от укуса пчелы, и все удивлялись – как одной маленькой пчелке удалось уложить в гроб здоровенного мужика.
«Школьные годы чудесные!» - пелось в популярной песне.
Может, где-то они и были чудесные, но не в Иваньково. Каждое утро тянулись ученики из дома в школу и мечтали, чтобы она сгорела. Мечтали все без исключения: и отличники, и хорошисты, и двоечники, и очень возможно сами учителя.
В те годы не произошло ничего, достойного вспомнить. Перелистать и забыть. Вероникин класс десять лет просидел вместе, но дружным не стал. Окончили и разлетелись. Если встречались случайно в магазине или в автобусе, здоровались и все.
Через двадцать пять лет встретились три одноклассницы: Вероника, Олька Михалчева и Танька Кронштадская. Вероника приехала из Гааги проведать сына. Танька приехала из Киева проведать мать. Олька никуда не уезжала.
Посидели, выпили. Рассказали о своем житье-бытье. Олька замуж так и не вышла, детей не имела, зато имела внучку – дочку племянника, сына сестры Наташи. Сын разбился на мотоцикле, жена его занялась устройством личной жизни. Девочку воспитывали две бабушки – родная и двоюродная. Она была единственным светом в их окошке.
Танька вышла замуж в Киев и там прижилась. Сменила свою боевую фамилию на типично украинскую Неручко, родила двух девочек, научилась готовить суп с галушками, говорить на «мове». Работала в детском саду. Дома ухаживала за лежачей свекровью. Ухаживала на совесть – свекровь дожила до 92 лет. А Танька сетовала, что вот за чужой матерью смотрит, а своя как сирота.
Вероника рассказывала немного и неохотно. Она пребывала в неуверенном состоянии. Хоть и переехала за границу, но наполовину - сына еще не перевезла, паспорт тамошний не получила. С мужем отношения не ладились из-за его привязанности к прошлой семье. Вероника ничего против его детей и прежних жен не имела, честно собиралась подружиться. А Симон со своей бывшей женой-марокканкой наглели. Думали про Веронику: язык не понимает, значит, неполноценная, паспорта голландского нет, нет и прав. Пусть смотрит и молчит в тряпочку, а то пинка получит и полетит обратно в иваньковское болото без права возврата в голландский рай…
В общем у каждого своя печаль. Надо выпить. Выпили под любимый тост "Пусть сдохнут те, кто нас не любит!", вспомнили ржачные моменты из молодости. Как Олька шла по дороге, зацепилась за травинку и упала с каким-то кинематографически комедийным эффектом: сначала мелко перебирала ногами, потом поехала носом вперед, взмахивая руками, как подбитый лебедь крылами, и наконец легла на живот, ухом к земле, будто слушала, не бегут ли за ней охотники. Как Танька обнималась в подъезде с Сережкой Новиковым, у нее громко лопнула пуговица на лифчике, получилось будто она пукнула. Как Вероника прыгала через бревно, зацепилась мягким местом и встала на голову с той стороны бревна, похожая на перевернутую статую…
Про школу ни слова. Черная дыра.
Вообще школа должна быть совсем другой. Более практически направленной. Да, человеку требуется умение решать задачи – но не отвлеченной тригонометрии, а каждодневного бытия. Требуется умение правильно, здорово, красиво существовать. Искусству жизни надо учить. Оно многообразно: искусство общения, разговора, дружбы, любви. Искусство обращения с деньгами, со стариками, с чужаками, с коллегами. Искусство проведения свободного времени, рождения и воспитания детей, доброго отношения к животным…
Высшая математика простому смертному зачем? Пусть ею высшие математики занимаются. Научили бы Сашку Суворова красоту понимать, направили бы в правильное русло его желание вырезать, глядишь не позволил бы он себе сидеть «сопли жевать», а стал бы плотником, создавал бы красивые дома, вырезал мебель собственноручно…
Красоте, радости, увлеченности было не место в стенах советского учебного заведения. Там примеры, диктанты, контрольные работы, оценки успеваемости.
В школу учащиеся шли, как на каторгу заключенные – еле передвигая ноги и с понурой головой.
Как на каторге тянулись юные годы Вероники: каждый день одно и то же и никакого просвета. Казалось, не будет им конца. В школе тоска, дома террор. После рождения сына мать «с катушек съехала». Нелюбовь превратила в ненависть. Но опять же типично для Близнецов – в двойственной манере: она хотела для дочери хорошего, но делала всё, чтобы у той ничего хорошего не получилось.
Когда ненавидишь человека, в нем раздражает буквально все. Матери не нравилось в Веронике все, и она не стеснялась высказывать. Некрасиво жует. Некрасиво ходит. Ноги – сардельки. Лицо, как у лошади. Нос в точности, как у отца, что означало – уродство. И так далее. Все не так, все плохо. Каково юному существу, девочке слышать про себя гадости, причем от самого близкого человека, которому веришь безоговорочно?
Вероника верила и страдала. От материнской ругани и злобы до искр из глаз. От напрасных обвинений, обзывательств. Недотепа, нахлебница, лентяйка-лоботряска, рохля… И Вероника верила, что рохля и размазня, ни на что не способная, что хуже ее нет человека в поселке. И даже сосед-алкаш Витька Авилов, от которого за километр несло сивухой, больше заслуживает человеческого
