Листая страницы жизни

Из жизни Герарда получился бы роман в традициях Вальтера Скотта: заморские путешествия, знойные красотки, коварство, любовь…

Из жизни Вероники получился бы роман в традициях Ивана Тургенева: событий немного, эмоций хоть отбавляй. В двух частях - «Россия» и «Голландия». Две страны, как две судьбы одного человека.

Первая часть в жанре драмы, которая едва не закончилась трагически. Несколько светлых страниц и множество скучных, одинаковых, тяжких, без которых вполне можно было бы обойтись. Но как говорится «из песни слов не выкинешь», из прожитой жизни не выкинешь ни дня.

Книга начинается с предисловия. Предисловие человека – семья. У Вероники она была благополучная снаружи и неуютная внутри.

Отец родился за десять лет до войны в деревне Фетисово, затерянной в дремучих калужских лесах. Деревня связи с внешним миром имела слабые, а в весеннее половодье и осеннее ненастье из-за непроходимости дороги становилась вообще недоступной. Существовала на само-обеспечении, в том числе рабочей силой. Где родился, там и сгодился – хочешь того или нет. Крестьяне не имели паспортов и не имели права покидать место рождения. Практически рабы. Трудились без выходных и праздников – не за деньги, а за трудодни и кой-какие продукты от колхоза по числу иждивенцев. Вырваться в большой мир, то есть в город, означало совершить почти такой же подвиг, какой совершил летчик Чкалов, перелетевший из России в Америку через Северный полюс.

У Вероникиного отца отец был председатель колхоза. Он выправил сыну документы и отправил учиться в Калугу, как необходимого в колхозе специалиста. Отец окончил сначала медицинское училище, потом педагогический институт. В деревню не вернулся. Познав свободы не захочешь возвращаться в рабство. Это все равно что Чкалову пересесть с парящего в небесах боевого самолета на кукурузник, орошающий поля.

Отец гордился тем, что был первым жителем Фетисова, получившим высшее образование. В Вероникиных воспоминаниях он остался, как закрытый, отстраненный человек, «себе на уме», по-тургеневски «бирюк». Внутреннее зло в нем сидело. Редко но метко мог иногда ранить, как ножом полоснуть. Три достоинства «не пил, не курил, матом не ругался» не помогли ему найти друзей в рабочем поселке Иваньково. Единственный приятель, инженер завода по фамилии Бовкун приходил раз в неделю играть в шахматы, другой раз отец ходил к нему. По ходу шахматной партии обсуждали политические новости строго в рамках «курса партии».

Когда Бовкун скоропостижно умер, отец замену ему не нашел. Да особо и не искал. Вечера проводил дома перед телевизором – хмурый, неулыбчивый, неразговорчивый. Трудно представить, что когда-то он был романтичным молодым человеком, который ездил в Москву на первый международный Фестиваль молодежи и студентов и познакомился там с девушкой из Чехословакии по имени Маргит. Ее фотография лежала в семейном альбоме. Красивая, темноволосая, с прической по моде пятидесятых – крутой локон надо лбом завернут назад, мягкие кудри обрамляют лицо, глаза глядят открыто и немножко вызывающе. Советские женщины так не смотрят. Вероника в первый раз увидела, подумала – зарубежная артистка.

Отец больше никогда не встречал Маргит, зато в жены выбрал девушку, на нее похожую. Будучи на девять лет старше жены, он поначалу пытался командовать, навязывать ей свой образ бытия. Но мать, по характеру полная его противоположность, быстро поняла: если его слушать, превратится в «бирючку», что не входило в ее планы. Она любила быть на виду, красиво одеваться, болтать с каждым встречным, излучать добродушие. Любила, чтобы ее любили чужие и слушались свои.

Сама же на любовь была скупа. Семью держала в ежовых рукавицах, в том числе мужа. Каждое воскресенье Вероника с братом просыпались от ругани на кухне – это мать воспитывала отца. Дети его не жалели. Отец жил среди своих как чужой. Инопланетянин. Ни разу в жизни не спросил у Вероники «как дела?», тем более не выказывал знаков любви. Видно, не испытывал. С детьми существовал параллельно – не пересекался, не разговаривал. Зарплату жене отдавал и считал долг перед семьей выполненным.

В отпуск ездили поначалу вместе, потом он один, в разные места Союза и заводил там романы. Вероника как-то обнаружила на даче фотографии отца в обнимку с чужими тетками. Подличал втихаря. А с Вероникой подличал в открытую. Потом, уже после смерти матери. Казалось бы – горе должно было их объединить. Но… не случилось.

Самые большие подлости ей сделал родной отец.

Не хочется вспоминать.

И мать не хочется вспоминать. Досталось Веронике от нее… Есть выражение «Про мертвых или хорошо, или ничего». Выражение кто-то укоротил и исказил смысл. В полном виде оно звучит «Про мертвых или хорошо, или ничего, кроме правды». Правда в следующем.

Мать, рожденная в конце мая, на сто процентов соответствовала своему знаку Близнецы. Две противоположные натуры в ней уживались. Одна - злая, вечно недовольная, строгая, придирчивая. Мать много ругала Веронику, ни за что. Просто ради разрядки. Ради подзарядки. Что картошку ей не догадалась сварить или тарелки вовремя не помыла. Ругала истерично, будто Вероника совершила страшное преступление и достойна расстрела или сжигания на костре. Мать расстреливала ее словами, испепеляла глазами.

Но бывали у нее моменты, когда желание поговорить «по душам» возникало. Видно, ее мятущаяся натура просила покоя и тишины. Душевного разговора. Самое сокровенное абы кому не доверишь, а дочери можно. Она молчаливая, как рыба, все выслушает и дальше не передаст.

Бывало, сидит мать на кухне - наелась, напилась, размякла, успокоилась. Глаза обычно колючие, смотрят мягко, почти ласково. Была бы она всегда такая…

Рассказывает. Складно, будто повесть пишет.

Про детство – без отца, без матери, с бабушкой и дедушкой, в бревенчатом доме с туалетом в курятнике. Про школу и Сашку Терехова, как он выражал свою любовь, обращал на себя ее внимание. Дергал за косы, обливал чернилами. А однажды распял ее у стены, как Христа, стукнул левую руку и разбил часики, дешевые, но дорогие, потому что ни у кого в классе часов еще не было.

Они собирались пожениться, но помешал учитель химии, будущий отец Вероники. Он подождал, пока мать вырастет, и предложил выйти замуж. Он был с положением и уважением, а Сашка – кто? Оболтус без перспективы. Бабушка сказала: выходи за учителя, он образованный, в земле не копается, хорошую зарплату получает. Мать и вышла. А Сашка потом окончил мореходку, стал капитаном, ходил за моря. Получал бешеные деньги.

Один раз, когда Вероника уже родилась, он приезжал, предлагал матери с ним уехать. Мать представила: бросить работу, оторвать дочь от отца, уехать куда-то далеко… Страшно. Слишком крутой поворот, а что за ним – неизвестно. Она была шустрой на своей территории, со своими людьми, а в чужих краях… Здесь она всех приструнила и поставила по стойке «смирно», а там могут ее поставить. Капитан собой командовать не даст. Придется ей подчиняться. А подчиняться не так сладко, как подчинять.

Отказалась.

Сашка потом заместителем начальника порта работал – то ли одесского, то ли херсонского, жил у моря. А мать так в иваньковском болоте и пробултыхалась.

Иногда на нее «стих» находил, она рассказывала истории, которые случались в практике учителя начальных классов. Рассказывала увлекательно, в лицах, передразнивая учителей, уборщиц, учеников и директора школы Николая Николаевича, которого за глаза все звали «шеф». У нее был талант комедианта. Смеялись вдвоем во все горло, гоготали. За те моменты Вероника ее прощала и терпела. И любила. А мать ее не любила. Даже в раннем детстве.

Несмотря на это, детство Вероники до девяти лет – когда родился брат, протекало безмятежно и полнилось открытиями, которые совершает каждый маленький человек перед тем, как стать взрослым, забывшим удивляться.

Детство пишется не словами, но картинками.

Веронике года три-четыре. Она не ела сыр. Как-то мать порезала продолговатыми кусочками и сказала «Это машинки. Заезжают в рот. Вот так!». Вероника верила, открывала рот и съедала «машинку».

В детском саду она часто болела и перестала ходить. Мать брала ее с собой в школу, сажала за парту рядом с кем-нибудь из учеников и начинала урок. Вероника не сводила с матери глаз. Какая она умная, красиво одетая, как хорошо рассказывает, а дети слушают и делают то, что она говорит. Тихое счастье накрывало: это ее мама. И гордость за себя – сидит в школе, среди старших учеников, как большая, хоть и маленькая.

Один мальчик показал ей книжку сказок, совершенно замечательную – с картинками, которые объемно встают, когда переворачиваешь страницу. Листая, Вероника забыла про все на свете. Первое потрясение детства -  держать в руках волшебство.

Поездка в Ялту, кукла Поля на ночном столике в гостинице «Звездочка», нарядная толпа на бульваре. Девочки в розовых, белых, голубых капроновых платьицах с пышными юбками. Мальчики на самоходных машинках, крутят педали, выворачивают руль. Веронике хотелось и в платьице пройтись, и в машине покататься. Но не довелось. Не беда. Зато она с папой и мамой. Ее берут «на ручки» по первому требованию.

Отца в своем детстве Вероника не запомнила, он присутствовал на заднем плане. На переднем мать.

Маникюр на ее руках – нежно-розовый, блестящий, пахнущий крепко и не знакомо. Красота. Если бы мать каждый день делала маникюр, Вероника каждый день нюхала бы ее руки.

В прихожей стояли черные туфли-лодочки: нос уголком, каблуки похожи на рюмки: верхняя чашечка плавно перетекает в ножку – тонкую, как гвоздик. Фантастически прекрасные туфли. Приковывали взгляд, будто обладали магнетической силой. Вероника надевала их, когда никого не было дома. Ходила, волоча по полу, стуча гвоздиками. Мечтала, чтобы ноги побыстрее выросли, и туфли стали впору.

Тогда станут впору и наряды. У матери их полный шкаф. В советские времена красивую одежду в магазинах не продавали. Мать любила хорошо одеваться и шила у знакомой портнихи. Одно платье Веронике запомнилось: розовое, с красным бантом на груди, концы его тянутся до подола. Платье расклешенное, укороченное, открывающее ноги. Ноги у матери потрясающие. Отец однажды сделал фото: юбка чуть ниже колен, под ней крепкие, скульптурно вылепленные икры и ступни в туфлях-лодочках. Шедевр.

Как-то Вероника копалась в старых вещах и откопала черную шляпку с вуалью. Мать носила ее чуть на лоб и набок - Вероника видела на фотографии. Милое, улыбчивое лицо. Мать в молодости была красавица. И Вероника будет красавица. Будет носить шляпку с вуалью, платье с бантом и туфли-лодочки.

В пять лет Вероника хотела походить на мать.

Она хотела мать – не издалека, а ближе, ощутимее. Один раз попросила рассказать на ночь сказку. Мать легла на кровать спиной к Веронике, проговорила нечто по-быстрому и ушла. Не поцеловала, не обняла, не