Рабов в рай не пускают

таскать обгоревшие и залитые водой мешки с деньгами в стоящий возле дома броневик Тигр. Таскали мы их с небольшими перерывами целый день. Дали сигарет, но никто не кормил и только поздно вечером нам дали по банке тушенки.

Спали мы в квартирах неразрушенного соседнего дома, благо там сохранились кровати и диваны. Перед тем как лечь спать я обошел все квартиры, но ничего ценного не нашел — мрак и запустения. Следы мародёров, которые вытащили всё ценное. Вырвали даже унитазы. Не знаю почему, но российские мародеры почему-то обожают унитазы, хотя пользоваться ими не умеют...поклоняются они им что ли? А может едят с них?

От российских дикарей, которые никогда в своей жизни не видели унитаза, а гадили в дырку или на лопату, чего угодно можно ожидать. Секта поклонников унитазов, во главе с недоимператором Путиным, который полез в Украину для того, чтобы защитить русских, а вместо этого уничтожил десятки тысяч русскоязычных украинцев. Он хотел демилитаризировать Украину — в итоге украинская армия стала самой сильной в Европе. Хотел денацифицировать Украину, а в итоге его недоимперия, стала самой нацистской и фашистской страной в мире — токсичный колосс на глиняных ногах, сборище убийц и мародёров без чести и совести. Путин хотел сделать свою недоимперию страной с процветающей экономикой, а сделал из неё мировую бензоколонку, которую ненавидит и презирает весь цивилизованный мир.

После веденых санкций недоимперия стремительно рушится и только вопрос времени, когда она окончательно рухнет. В это время от неё надо быть подальше, чтобы не завалило обломками. Лучше в Америке или в Европе...но там без денег делать нечего. Неудивительно, что Ильин со своей гоп компанией грабит людей и банки, пытаясь обеспечить себе будущее. Я знал некоторых комбатов и атаманов которые в начале свято верили в народные республики и пытались создать видимость государственности, но потом банально скатились в грабежи мародёрство. Когда на земле валяются ценности или в машине семья местного олигарха вывозит свои «честно» заработанные ценности, то устоять, чтобы их не взять, может только святой. Но где вы видели святого с автоматом? Автомат уже даёт право на беззаконие, а все остальное: закон, республики, равенство и братство — это камуфляж, дымовая завеса в тени которой и делаются корыстные дела.

Диван я себе нашел. Был он грязный с продавленными пружинами, но мне до этого было мало дела. Я уснул, как только моя голова коснулась грязной подушки. Спал я крепко и без кошмарных сновидений, видимо сказалась дневная усталость и перенесенный стресс. Не каждую ночь, тебе на голову сбрасывают бомбы с ракетами. Это надо же вложить такой потенциал, создать ракету, только лишь для того, чтобы убить никчемного человечка, который и так обречен на смерть. Ну, не безумие ли это?

Но выспаться мне не дали. Проснулся я от выстрелов и криков. Спал я одетый и обутый потому вскочить с дивана и выбежать на улицу, где уже строился наш отряд, не составило мне особо большого труда. На войне все нормальные человеческие правила и законы не действуют, на ней выживает более ловкий, смышлёный и сильный. А спать одетым и обутым это и есть одна из уловок помогающая выжить. Люди в панике выбегают под обстрелом на улицу, в чем мать родила. А бегать голым под пулями и осколками — это самоубийство.

Вражеский снайпер ради хохмы может не сразу выстрелить в голову, а для начала отстрелить яйца и только потом уже выстрелить в голову. Садистов на войне всегда хватало и хватает. Особенно таким черным юмором славятся снайперши, которые своим кровавым ремеслом зарабатывают деньги. Подстрелит таким образом человека и ждёт когда к нему на помощь сбегутся люди и потом убивает всех подряд. Но и с ними не церемонятся — в плен не берут или кончают сразу на месте или позабавившись, сбрасывают с крыши. На войне, как на войне. Кровавые деньги никому даром не даются.

Как я не спешил, я все же опоздал. Весь отряд уже построился и комиссар Ильин с командиром отряда неторопливо прогуливались перед строем, что-то обсуждая между собой. Я встал в последнюю шеренгу и осмотрелся. Ранее утро. Серело. Утренняя прохлада, проникая сквозь дыры в одежде, вытягивала из тела последнее тепло. Поплотнее закутавшись в рванный свитер, я прикрыл глаза и стал дремать.

— Внимание, товарищи партизаны, — прогоняя мою дрёму раздался пропитой голос командира отряда бывшего советского офицера Макарова, — слушать всем меня внимательно. Сейчас мы выдвигаемся к реке Изи, там за мостом в лесополосе мы подождём колонну с эвакуированными, которая пройдет по зеленному коридору. Они не заплатили нам за прохождение по нашей территории, видимо решили, что мы шутим. Поэтому — всё что они везут — это наша законная добыча. Прошу, товарищи партизаны, обращать особое внимание на лиц еврейской и восточной национальности, на детские игрушки и провизию. Некоторые женщины имеют нахальство прятать бриллианты во влагалище, не стесняйтесь осматривать и те места, но без фанатизма. Никакого изнасилования. Все машины и упитанных людей — женщин и детей заберём с собой в лагерь. Мужчин в расход. Их место на войне. Нечего тем трусам отсиживаться за бабьими юбками. Всем всё понятно? Тогда по машинам. Вольно. Разойдись.

Строй рассыпался и все побежали к стоящим невдалеке военным грузовикам, на которых было написано «ДЕТИ». Я влез в кузов. Оружия мне не дали. Значит придётся самому добывать автомат в бою. Лучше пистолет, он не так заметен. Вот только кто же мне его добровольно отдаст? Машина рванула с места и я всю дорогу, подпрыгивая на ухабах, размышлял над тем, где и как разжиться оружием.

Машина остановилась и я, так ничего и не придумав, выпрыгнул из кузова на землю. Мы были в негустой лесопасадке, которые обычно растут по краям полей. Невдалеке проходила дорога, была видна и река с мостом. Колонны пока видно не было. Машины уехали, а мы рассредоточились по посадке.

Закурив я задумался. Говорят, что нет ничего хуже чем ждать и догонять. Категорически с этим не согласен, я сейчас готов был всю войну здесь прождать. Тихо, даже не слышно птиц, то ли они все улетели, то ли их всех перебили. Смутные времена — на оккупированных территориях едят всё подряд и, как я понял со слов политрука Ильина, даже человечину. Как в старые, «добрые» советские времена, когда во время голодомора ели людей. Мясом в открытую, конечное дело не торговали, а вот пирожки с мясом продавали.

Особенно это коснулось блокадного Ленинграда, зашли в квартиру — вещички на толкучку, а полумёртвых хозяевов на фарш. Там после войны без суда и следствия втихую расстреляли несколько сот сошедших с ума от голода каннибалов. Хотя были на оккупированной территории и партизанские отряды не брезговавшие есть человечинку. Вышел к ним окруженец — в котёл его. Кто там его сиромаху искать будет. Кому война, а кому мать родна. Война всё списывает.

Вдалеке послышался шум моторов, приближалась колонна, которую мы ждали. Первой в голове колонны ехала пожарная машина.
— Огонь, — громко скомандовал партизанский командир Макаров и прицелившись выстрелил из гранатомёта.
Пожарная машина получив в бок заряд, тут же вспыхнула и задымила чёрным дымом. А перед едущим за ней автобусом взорвали заранее установленную на дороге мину. По инерции, теряя колёса, автобус скатился в кювет и перевернувшись загорелся. Из разбитых окон начали вылезать окровавленные люди, молящие о помощи и пощаде. Едущие сзади некоторые легковые машины попытались по обочине объехать затор и вырваться из засады, но наши пулемётчики расстреляли их в упор. Кто-то в колонне стал стрелять, но за пять минут робкое сопротивление было подавлено.

— Всем внимание! — поднеся мегафон ко рту крикнул Макаров. — Слушать всем меня внимательно. Меня зовут Макаров, я командир партизанского отряда. Сопротивление бесполезно. Всем выйти из машин, построиться на обочине и сдать все свои деньги и ценные вещи на нужды восставшего пролетариата. В случае неповиновения — расстрел на месте. В случае, если кто-то вздумает что-то утаить — расстрел на месте. Вопросы есть? Вопросов нет. Выполнять. Время пошло.
— Товарищи партизаны, — обратился он к нам, — за дело. У нас мало времени.

Партизанам не надо было дважды повторять. Видимо для них — расстреливать и грабить колонны было привычным делом. Они начали быстро собирать вещи. Мне попалась на глаза группа перепуганных подростков в которой, аппетитными, вполне сформировавшимися женскими формами, выделялась одна вульгарно размалеванная девица. Не долго думая я схватил её за волосы и потащил в сторону.
— Пустите, меня, дядечка, мне больно, — начала она проситься.
— Ты кто такая? — поинтересовался я.
— Меня зовут Вика, я студентка педучилища. Отпустите меня, а я за это вам покажу парня, сына главы городской администрации, за которого вы можете получить солидный выкуп...
— Показывай, тварь, и не вздумай юлить.
— А вы меня, дядечка, тогда отпустите?
— Если кажешь правду, Вика, отпущу, но потом, после получения выкупа. Зачем ему знать кто его сдал. Усекла?
— Усекла. Договорились, — обрадовалась она. — Смотрите, дядечка, во-о-о-он тот ботан в очках и грязных джинсах и есть сынок мэра, — показывая пальцем на худощавого паренька лет пятнадцати, сказала она.
— Окей, Вика. Сиди здесь под кустом и никуда не уходи. Если кто будет спрашивать ты Сявкин трофей. Хотя, если хочешь, чтобы тебя пустили на хоровод, а потом в жопу вставили гранату, можешь попробовать сбежать.
— Я вас, Сявка, здесь буду ждать...- как мне показалась искренне пообещала она.
Паренька я вывел из толпы и отведя к Макарову объяснил кто он и что за него можно получить. Тот довольно хмыкнув, приказал своим ординарцам-телохранителям связать пленника и отвезти в машину, за это он мне разрешил оставить у себя мою пленницу.

После этого я вернулся к партизанам. Они разделив толпу отвели в сторону леса немногих мужчин — и там их всех расстреляли. Потом собрав ценности и погрузив людей и труппы в машины, партизанский отряд тронулся в путь. На дороге остались только горевшие пожарная машина и автобус. Все остальные машины мы забрали с собой. Мне достался старенький Форд с чьими-то пожитками, и студенточка Вика — всё это по праву я уже считал своими трофеями, честно добытыми в бою.

О судьбе их хозяев я старался не думать. В новой, современной истории, которая сейчас пишется кровью — нет места для жалости и сантиментов. И законы старые здесь уже не работают. Только понятия и право сильного. Это если хочешь выжить, а не уподобившись Дон Кихоту, пропасть не за понюх табака. Не приведи Господь вам жить во времена перемен, так кажется говорили восточные мудрецы. Не мы выбираем страну и время, а они выбирают нас. Вот и приходиться, сцепив зубы и пачкая руки кровью, жить по чужим неписанным правилам и понятиям.

Приехали мы не туда от куда выехали утром, а совсем в другое место. Это было пятиэтажное здание какого-то завода окруженное высоким забором, с колючей проволокой. Стояло оно в лесу на берегу какой-то небольшой речки. На крыше виднелись зенитные пулемёты. Серьёзная охрана. Интересно что можно было так охранять в лесу?

Открылись