ВРЕД И ПОЛЬЗА ХОЛОДНОГО ВОЗДУХА

                          
        (история тридцать вторая из серии «Воспоминания из будущего»)

                                                          1

    Командир N-ской части полковник Соллогуб Александр Никитич стоял возле окна своего кабинета и смотрел на территорию части. В приоткрытую форточку безжалостно тянуло позднеосенней влажно-ветреной свежестью с нотками первого ядрёного осеннего морозца, по ночам сковывавшего тонкой инкрустированной диковинными узорами коркой льда лужи, остро пахло пожухлой листвой, лежащей кое-где на газонах разбросанными чьими-то письмами и сложенной в небольшие кучи. Сизый едкий дымок вился из вершин этих миниатюрных вулканических композиций. Этот дым проникал повсюду. От него першило в горле. Хотелось катастрофически громко и беспардонно чихать и, вместе с тем необыкновенно оживлялась память, в голове полковника Соллогуба всплывали красочные картины детства, когда они во дворе всей детворой сгребали в кучи опавшие листья росших тополей и вязов, затем под присмотром взрослых поджигали, и они чадили жёлтым дымом день-другой напролёт. Именно те радостные чувства пришедшей осени на смену лету, когда немного подрастают не одни друзья, что преобладали тогда и сейчас занимали его проснувшимися эмоциями. В какой неописуемый восторг приводило зрелище чадящего конуса листьев, в голове возникали трудно описываемые ассоциации и дым, вившийся в такое же осенне-радостно-бездушное небо, если он попадал в глаза, текли слёзы, напоминала эта живописная картина жертвенные костры, на которых в давние-предавние времена приносили жертву забытым богам. Справедливости ради стоит заметить, эти все жертвенно-ассоциативные сравнения появились намного позже, когда до дыр зачитывались книги приключений героев, древнего мира и языческих культов.
 
                                                          2

    Утреннее построение личного состава проводил сегодня замполит Ехидцев Виктор Валерьяныч. Соллогуб не раз ловил себя на мысли, что замполит, недавно переведённый в его часть, с лихвой оправдывает свою фамилию. В разговоре с ним всегда закрадывалось острое ощущение, что этот высоченный мужчина, ростом под два метра, широкими плечами и развитой атлетической мускулатурой не только габаритами давил на психику. Его приторно-сладкие задушевные речи оставляли кисло-горькое послевкусие и, всегда приходилось задумываться, а не сболтнул ли часом чего лишнего этому весельчаку и балагуру.
    Не одни рядовые и сержанты, также прапорщики и офицеры, нет-нет, да осекались при вкрадчиво-доверительной беседе наедине с ним, и большим усилием воли заставляли контролировать произносимое и обдумывать каждое о слово и фразу, прежде чем произнести её.
    Прожжённая армейской службой бестия, подполковник Ехидцев, как опытный кадровый офицер не в первом поколении, знал об этих уловках и ловко расставлял словесные сети и капканы так, что как ни старались-остерегались опрашиваемые держать ухо востро, любую беседу воспринимали допросом, Ехидцев каждого в итоге выводил из мутной воды предохранения в чистые ключи откровенных признаний.
    Соллогуб как-то поинтересовался, мол, Валерьяныч, ты и на мне будешь экспериментировать и проверять свои стройные догадки, замолит, ответил бесхитростно: если прикажут, буду. Соллогуб растерянно поинтересовался: кто прикажет, Витя? – от этого откровения он опешил. Ехидцев хитро улыбнулся и произнёс: ты же в курсе, Саша, нам приказы отдаёт Родина и коммунистическая партия.

                                                          3

    Курить хотелось до жути, но Соллогуб держался, хотя папиросы лежали на столе – протяни руку. Он сжал губы и вспомнил первую попытку пристраститься к курению и навсегда с ним оставшуюся, помнил день, когда вместе с другом Генкой уединились в парке в глухом углу и с трясущимися руками сначала размяли слегка папиросную гильзу и втянули носом ранее неведомый, манивший своим загадочным ароматом табак. Спички никак не хотели зажигаться, и только после пятой попытки спичка вспыхнула ровным огоньком и от яркого языка пламени Генка сделал первую затяжку. Что с ним случилось! Он закашлялся, захрипел, слёзы потекли по щекам, его тошнило и в итоге вырвало. Саша Соллогуб оказался более стоек к заразе: он набрал в рот маленькую порцию дыма, сказал «ишак», дым вошёл в лёгкие. Соблазнитель, подбивший на курение, Генка больше к табаку не прикоснулся, а вот Саша Соллогуб втянулся и стал заядлым курильщиком.
    Полковник Соллогуб любил наблюдать за подчинёнными. Кто как себя поведёт в нестандартной ситуации. Кто проявит смекалку, смелость, кто ловко спрячется за спину товарища. На горизонте службы Соллогубу маячила заслуженная пенсия и нужен был сменщик. В свете новых веяний, этого ещё год назад невозможно было представить, назначали командира приказом сверху из министерства, решили проявить пластичность к подходу ротации кадров и командирам предложили самим искать замену. Ведь из каждого телевизора и радио только и твердилось на все лады про перестройку и гласность, и проявление воли народа.
    Ехидцева полковник Соллогуб в расчёт не принимал. Замполит мыслил категориями порядком выше и мечтал служить в штабе на непыльной должности, амбиции у него, по его же словам были, и он хотел воплотить их в жизнь. А вот к офицерам, особенно к молодому пополнению, недавно пришедшему на смену ушедшим на пенсию и переведённым в другие части, присмотреться стоило. Время не ждало. Как говорили солдаты в узком солдатском кругу: Дембель неизбежен, как крах империализма. И Соллогуб ждал своего офицерского дембеля.
    Виктор Валерьянович расхаживал перед строем и зычным, поставленным голосом, в далёкой молодости после военного училища посещал курсы актёрского мастерства, где приобрёл некие способности управления голосом, начальственно журил, распекал, укорял, винил в нерадивости солдат. Хвалил редко, но, по его меткому выражению, метко. Сегодня он превзошёл себя. Знал, бестия, Соллогуб внутренним чутьём почувствовал, что его силуэт в окне зафиксировал острым глазом Валерьяныч, и старался так, что едва не выпрыгивал из отполированных до блеска офицерских сапог.
    После раздачи горьких пилюль замполит по заведённому правилу раздал сладкие плюшки: балагуря и смеясь, по-отечески хвалил то одного солдата за что-то, то другого за прилежно выполненную работу, то вынес благодарность от собственного лица, это выше всех наград, целому взводу солдат, выявивших добровольное желание принять участие в ремонте здания казармы и солдатского клуба. Чтобы плюшки для отличившихся казались толще и слаще мёда, он пообещал подумать о внеочередных отпусках для особо отличившихся и добавил, как бы шутя, с серьёзным лицом, что обещать не обязательно жениться. После этого замечания в рядах среди солдат послышался робкий ропот и Ехидцев едко заметил, что Родина призвала их для защиты рубежей отечества, а не разъезжать по отпускам.
    После своей эпохальной речи, замполит предоставил слово высказаться командирам рот и взводов.
    Закончил утреннее построение подполковник Ехидцев неожиданно для всех пространным высказыванием, оно заставило весь личный состав части подумать, в их число причислил себя и Соллогуб, он ловил каждую интонацию и фразеологический поворот, что же хотел донести до слушателей, какую неопровержимую истину или вселенского масштаба философское откровение:
    - Я часто задумываюсь над тем, что мы делаем. Что говорим. (Ехидцев намеренно между фразами делал небольшие ферматы.) Как относимся к окружающим. Задаю себе вопросы. Ответа не нахожу. Ночи напролёт думаю над этим. Днём служба отодвигает в сторону эти насущные и тревожные, злободневные мысли. Справедливое желание докопаться до истины. Найти зерно не даёт покоя.
    В нешуточной задумчивости Ехидцев прошёлся перед строем из конца в конец и остановился посередине. Стал так, чтобы его хорошо было видно со всех ракурсов и отчётливо слышно. Этому способствовали акустические особенности расположения плаца посреди выстроенных по периметру зданий штаба, казармы, клуба и спортзала.
    - И однажды пришёл с такому выводу, это не окончательное убеждение. Но трепетной насущности и остроты не теряет. Итак, товарищи офицеры и прапорщики, сержанты и солдаты…
    Слова произнёс замполит таким тоном, что шеренги стали ровнее, животы втянулись, груди выдались вперёд, дыхание замерло.
    Замполит кивнул и продолжил:
    - Мы очень много говорим и очень мало слушаем. Это наша беда. Это наша болезнь. Мы не хотим слушать посторонних и давим желание прислушаться к себе. Мы в упор не видим очевидное. Проходим мимо. Игнорируем и травмируем в итоге себя и окружающих своей слепотой и эгоизмом. Мы слепы. Мы глухи. И с этим нельзя ничего поделать. Решительно! Невозможно исправить вложенное в нас природой, как на ходу заменить автомобильное колесо. Мы такие же, как и все. Исключительные личности, может показаться, выпадают из списка, но это не верно. Мы… (Замполит обвёл строй тяжёлым, задумчивым взглядом.) Мы, как все. И нам присущи все духовные слабости и телесные пристрастия, так искренне любимы всеми, как и мы, белковыми существами, кто дышит двуокисью кислорода…
   
                                                          4

    С сохранённым на лице выражением мировой скорби и вселенской задумчивости Ехидцев зашёл в кабинет командира части и уселся в одно из кресел, стоящих по сторонам низкого столика ручной работы.
    - Что ты там за бздуру нёс? – Соллогуб плеснул в стакан «Боржоми» и предложил замполиту.
    - Можно сейчас без этих твоих полонизмов?
    - Бздура и есть бздура.
    Замполит вяло махнул рукой.
    - Это не бздура, - отпив глоток, произнёс Ехидцев.
    - Ерунда! – отрубил Соллогуб и рубанул воздух рукой. – Если я говорю, значит так и есть – чепуха! – по-свойски, он отпил глоток воды из горлышка. – Ты мне ответь, что за хрень философскую нёс на плацу? Это так на тебя Зинка-буфетчица действует, Витя?
    - Ты и про Зину знаешь, Саша? – ровным голосом поинтересовался Ехидцев.
    Соллогуб чуть не поперхнулся газами.
    - Тоже мне тайна полишинеля!
    Ехидцев сел в кресле прямо.
    - Мы, вроде, старались соблюдать конспирацию. Как же так, Саша?
    - Хоть контрацепцию соблюдай, - Соллогуб уселся за стол, слабо скрипнуло кресло. – Если у Зинки рот не на замке, и она всеми подробностями с подружками делится, а они все жёны офицеров, то делай выводы. Не забывай, где живём.
    Чему-то своему Ехидцев улыбнулся. Пошевелил плечами. Покрутил головой.
    - Да шут с ней, Зинкой. Я вчера тебе рапорт капитана Коляды принёс. Читал?
    - Ознакомился.
    - Что предпримем по его поводу?
    - Коляды или рапорта?
    - Нового нашего офицера, выпускника военного училища с красным дипломом Василия Фёдоровича Рогачёва.
    - Что с ним не так?
    - Ты рапорт читал? – удивился Ехидцев.
    - Повторяю: ознакомился.
    - В суть вник?
    - Более-менее.
    - Это ты серьёзно? Или так шутишь с юмором?
    - Не кипи, снесёт макушку, - посоветовал Соллогуб. – Чем тебе этот… Как его…
    - Рогачёв Василий.
    - Что там с ним не так, с Василием? Чем тебе не угодил