просрочен и валялся где-то в платяном шкафу под кучей белья.
– Я пойду спать к Ильиным! – театрально вскинула руку Белозёрская, указывая совсем в другую сторону, как большинство женщин, не ориентируясь в городском пространстве.
Ильины жили на Пречистенке, хотя и недалеко от центра, но были максимально уплотнены. К тому же у них был грудной ребёнок.
– У Ильных нет места! – веско сказал Булгаков, забирая чемодан и ставя его в шкаф.
Его поразило, что Белозёрская не испытала муки раскаяния, а была непримирима, как японский катана, который победоносно сверкал в момент удара. Я стану её сакральной жертвой, обречённо подумал он, ибо вернуться к Тасе не могу, а уйти реально некуда. Придётся признать свой крах, до конца дней быть мишенью для ядовитых шпилек и сделаться последним из последних подкаблучников; впрочем, и Тася воспользовалась бы моментом. И он почувствовал себя между Сциллой и Харибдой.
Однако все его горестные мысли перебил великолепный Тарновский:
– Как пояса концы – налево и направо расходятся сперва, чтоб вместе их связать, так мы с тобой: расстанемся – но, право, лишь для того, чтоб встретиться опять! Так! Миритесь, мои друзья, миритесь! И идём пить чай с коньяком.
– Прямо здесь и сейчас?! – вскипела напоследок Белозёрская, и её вздорный носик с раздвоенной косточкой на кончике стремительно вознесся в зенит.
Булгаков аж перекосило. Он совершенно не ожидал столько экспрессивности от Ракалии и наивно сделал огромную скидку на то, что это никогда больше не повторится при его жизни.
– Да! Прямо здесь и сейчас! – подтвердил всеопытный профессор. – И будь снисходительны друг к другу! Жизнь коротка! Увы!
– Ах, вашими устами, Евгений Никитович, только бы мёд пить! – непримиримо молвила Белозёрская, но вдруг смягчилась окончательно и бесповоротно. – Всё! Хватит кукситься! – схватила Булгакова за руку, – идём чай пить! – и потащила кухню.
Одного Белозёрская не заметила: Булгакова перекривило так, словно он проглотил каракатицу. Он вдруг понял, что она обычная, жёсткая баба, прагматичная до мозга костей, и что её просто мучает секс, которого у неё было слишком много и который он принял за безумную любовь, поплатившись за это свободой. А потом секс кончился, кстати, вместе с деньгами, и начались проблемы.
Булгаков сказал сам себе: «Обычная самка в эволюционном тупике».
Позже, всякий раз после очередной ссоры с Белозёрской Булгаков думал в огорчении: «Я не верю в будущее, будущего для меня нет! Я не знаю, почему. Мир в будущем мне не принадлежит, это иллюзия». И стал писать иллюзию, великую иллюзию под названием «Мастер и Маргарита», которой идеализировал себя, Ракалию и окружающий их мир.
Тася, вероятно, на страницах романа больше не появится, а жаль, мною она воспринималась как светлый человечек. Именно она со своей беззаветной любовью находилась рядом с писателем, поддерживала его в самый трудный период жизни, а когда он ощутил вкус славы, ему стало казаться, что она до него не доросла. А чем не доросла? Своей чистой душою?
Пусть разлюбил, такое бывает, но говоря (и кому!), что «она оказалась глупой и просроченной», предлагая ей жить втроём, поддавшись похотливым чувствам, он показал себя, мягко говоря, с непотребной стороны.
Тася рассталась с ним достойно, не унизив себя.
В описаниях биографии Булгакова не говорится, и это объяснимо, о его неблаговидных поступках, он представляется как талантливый писатель, испытавший много трудностей в жизни и препонов своему творчеству, а в вашем романе показаны «скелеты в шкафу».
Булгаков – человек далеко не идеальный, но при этом главная цель его жизни отражена в одной из фраз, взятой мною из письма к правительству: «…невозможность писать для меня равносильно погребению заживо…».
С одной стороны я вижу в романе гения, его душевные метания, а с другой – человека с червоточиной в душе. Боюсь потерять уважение к Булгакову как к человеку, читая дальше, при этом не оспариваю его талант. В этом и заключены мои противоречивые чувства.