работоспособностью организовать свой собственный родовой клан.
– А нельзя ли то же самое, но более миниатюрное?
– Можно. Но тогда твой единственный сын вместо полудюжины внуков родит тебе единственную внучку, она выйдет замуж, сменит фамилию, и время влажной губкой сотрёт навсегда твой персональный род с доски человеческой памяти.
– Но ведь миллиарды людей именно так жили, живут и будут жить?
– Правильно, поэтому и есть смысл создать какой-то другой уклад жизни.
Таково было идейно-социальное направление, якобы указанное Отцом Павлом. Указано вполне пассивно, как некая игра ума за чашкой кофе. Однако личный апологет Евтюх пришёл к весьма неожиданным выводам. Его энергичное подзуживание в Галере и поселке послужило возникновению на Симеоне сафарийских фундаменталистов. Это были молодые дачники и стажёры-дублеры, те, кто уверенно впитал в себя нашу науку хозяйничать и теперь непрочь были оттереть «стариков» чуть в сторону. Под руководством Евтюха, они настойчиво потребовали претворения теории сафаризма в практику.
Если в Воронцовских рассуждениях говорилось об инвентаризации квартир лишь в качестве остроумного примера, то для евтюховской команды это послужило сигналом к конкретному действию. Для наглядности начали с самих себя. В самом буквальном смысле стали каждый составлял опись личного имущества, а потом целой бригадой ходили и реквизировали всё, что в опись не вошло. За какой-то месяц таким образом в посёлке было распотрошено домов пять.
В симеонской многотиражке появилась анонимная статья, называвшая это раскулачивание спасением планеты от нарастающей экологической катастрофы. Мол, потребность владеть многим, но хорошо управляемым, автоматически отсечёт любую нерациональную роскошь и размах. Даже для стоголового рода не нужно сто особняков и сто «Бентли». Всё неизбежно начнёт приобретать оптимальные человеческие размеры.
Вместо опровержения Отец Павел на очередной встрече с Евтюхов невзначай заметил, что речь у него шла лишь о галерных гербовых кланах, уже приобретших навыки сафарийского собственничества и ни о ком другом. Остальные как были стажерами-однодворцами, так должны ими оставаться и впредь. Показательные погромы квартир тотчас прекратились, но все и в посёлке, и в Сафари стали усиленно выяснять относительно перспективы своей вовлечённости в чужую семью: что сие значит? Придется ли менять свою фамилию на фамилию патрона? Неожиданно выгодным оказался Воронцовский неофициальный статус – мы с Вадимом и Аполлонычем очень легко сумели открутиться:
– Мало ли что может нечиновный человек сказать в частной кулуарной беседе.
– Но он же у вас самый главный авторитет, – возражали нам.
– Его дело говорить, а наше дело вводить или не вводить это в практику.
Между тем идея слияния семей, отскочив от благополучной части публики, нашла своих приверженцев среди самых неимущих переселенцев. Прошёл слух, что оплата трудочасов в сводных семьях будет по разряду патрона.
Целых четыре семьи изъявили своё согласие на эксперимент. Думали, все шевальерцы, так теперь называли гербовых сафарийцев (куда вошли уже вице-командоры и многие бригадиры), за них немедленно передерутся между собой. Не тут-то было, желающих принять их под свой патронаж долго не находилось. Наконец вызвался Адольф, вернувшийся уже из ссылки, а вторым экспериментатором зграя выдвинула меня, мол, у тебя с легионерами они не забалуются. У нас с Адольфом мозги едва не расплавились, когда мы вырабатывали подробный договор-обязательство, который сливающиеся семьи скрепили подписями всех своих домочадцев, включая даже восьмилетних малышей, и два первых клановских корабля были спущены на воду.
Семейство Федосовых, что досталось мне, состояло из сорокалетнего бывшего школьного завхоза, его жены – деревенской почтальонши и десятиклассника-сына. Их казённый совхозный дом на материке после тайфуна как раз более-менее сохранился, но разорённым оказалось всё вокруг, поэтому они, запаниковав, сами сорвались с места и, опрометчиво подписав какие-то бумаги, уже мало могли рассчитывать на казённую помощь. С одной стороны, их было жалко, с другой, как порядочных раздолбаев, – нет. Работали они старательно и много, но распоряжались результатами своего труда на редкость бестолково. Вместо того чтобы сосредоточить все устремления на покупке нового дома или квартиры, тратили заработанное на шмотьё и дорогие сервизы.
Получив сафарийские удостоверения на фамилию Федосовых-Кузьминых, они пришли ко мне в служебный кабинет, сели в рядок на диван и, сложив на коленях руки, стали ждать, какие кисельные реки я перед ними разолью.
Мой личный кусок сафарийского пирога в тот момент состоял из четырехкомнатной галерной квартиры, горного шале, оранжерейного пятака, фермы на 60 овцематок, пяти складских боксов, седельной и шляпной мастерских, пивбара, магазинчика спорттоваров с прилегающей квартирой в таунхаусе, тренажёрного зала с сауной, двух летних домиков, номера-люкса в «Скале», кирпичного дома в Лазурном, двух лошадей с кабриолетом, подержанной «Мазды» и семиметровой каютной яхты. Дополнительную нагрузку составляли две собаки, кошка, жена, три дочери, тёща с незамужней племянницей, вольер с молодым тигром, дублёрная молодая семья, помогающая на ферме и в оранжерее, командорство на семьдесят человеческих душ и моя собственная работа в качестве главного полицмейстера и спортивного босса.
А тут ещё эти Федосовы-Кузьмины! Чему, спрашивается, мне было учить людей, доведённых обстоятельствами до продажи собственной фамилии?
– Самое простое и идеальное – это поселить вас в моей хате в Лазурном, – сказал я им. – Устроитесь там на какую вам хочется работу.
– Нам бы хотелось здесь, на острове, – несмело возразил Федосов-старший.
– А нельзя ли вот в этот ваш магазин с квартирой? – предложила его жена.
– Можно, но вы не продержитесь в нем и неделю и в пивбаре тоже. Там нужен особый стиль, который новому человеку очень сложно освоить.
– А сын, его можно будет из поселковой школы перевести в ваше ПТУ? – вопрошала жена. – Он хочет быть дизайнером.
– Если у него нет творческих данных, то это будет только искалеченная судьба.
После чего я стал им предлагать разную работу, вернее, разные пакеты работ, потому что у нас по-прежнему рядом с узкой специализацией продолжала существовать многопрофильность использования рабочей силы. Даже командоры обязаны были ежегодно отработать по пару сотен часов на том или ином производственном участке. Якобы личным примером демонстрируя свою скромность и демократизм, но на самом деле готовя себя в штрейкбрехеры, чтобы в случае забастовки низов, иметь возможность самим обеспечить элементарную жизнедеятельность Братства.
Попутно я растолковал Федосовым как важно им теперь никогда не огрызаться, соблюдать со всеми должную дистанцию и не иметь кислой физиономии. А самое главное: не переживать от холодной отчуждённости ветеранов-галерников. Пройдёт полтора-два года, прежде чем вы почувствуете, что вас приняли в общую компанию. Поэтому пока у них выход один: искать и находить удовольствие в той работе, которой будут заниматься, и постараться подобрать себе какое-нибудь полезное хобби. Составили расписание их работ в галерных цехах на первую неделю и, чтобы они не выглядели слишком удручёнными, я всем троим вручил по подарку: отцу – охотничий арбалет, матери – кухонный комбайн, сыну – японский двухкассетник.
Аналогичным образом, только без подарков, действовал с доставшейся ему семьей и Адольф, лишь, по собственному признанию, слегка перегнув с устрашениями. Как бы там ни было, наши сводные однофамильцы стали без опозданий являться на работу и трудились там весьма усердно.
По условиям договора они должны были получать зарплату по шестому и седьмому разряду, как Адольф и я. Но первое же начисление этой зарплаты вызвало в Галере невиданный доселе протест. К командорской вялотекущей шизофрении никто претензий не имел, а вот против ловкачей, торгующих столь нагло своей фамилией, возмутились и стар, и млад. Особенно досталось детям, которых ровесники в школе и училище подвергли настоящим гонениям. Не помог даже спешный отказ от эксперимента и аннулирование договоров-обязательств. Федосовых и визави Адольфа общественное негодование просто выплеснуло за пределы Симеона, так что нам с Адольфом пришлось в разгар зимы переселять их даже не в Лазурный, а подальше в Находку и Порт Восточный и выплачивать приличную компенсацию за нанесённый моральный ущерб.
Самое поразительное, что незадача и с фундаменталистами, и со сводными семьями не только не уронила авторитет Отца Павла в глазах островитян, а ещё больше его укрепила. В открытую говорилось о том, что вот если бы он сам это делал, тогда бы у него всё получилось, нашёл бы в последний момент какой-либо выход, который бы всех устроил.
Народ теперь сам настаивал на окончательной редакции нашего разрядного уложения, чтобы и командоры сами не смели впредь его нарушать. После многих дискуссий решили увеличить стаж между разрядами. Для перехода во второй разряд отныне требовалась 1 тысяча трудочасов, в третий – 3 тысячи, в шестой – 15 тысяч. Снимать в качестве наказания то или иное количество часов было запрещено, но для большей гибкости всей системы утверждены премии по 500 и 1000 наградных трудочасов. Верхнего предела разрядам положено не было. Просто установлено, что по достижению самыми усердными ветеранами командорского разряда, сами командоры автоматически будут переходить на разряд выше.
Чтобы поднять значение гербовых патронов, мы воспользовались очередным набегом налоговой инспекции и для финансовой конспирации всех рядовых сафарийцев распределили между всеми патронами, превратив их ещё и в кассиров. Отныне любой проситель (включая симеонцев и переселенцев) должен был с заявлением обращаться не к командорам, а непосредственно к своему гербовому боссу. Получалось, что ты просишь не у общины, а у конкретного частного лица, хотя все знали, что деньги на эту филантропию выделяются из бюджета Фермерского Братства.
Соединение герба с открытым для просителей кошельком сразу же принесло результат, которого Сафари добивалось несколько лет: ко всем гербовым патронам симеонцы стали относиться с крайним почтением. Никакой натужности не наблюдалось и у «принцев крови», все они носили свою гербовую ношу уже на редкость легко и непринужденно. Незыблемое правило действовать только согласованно было даже приятно своей заговорщицкой игрой. Любой патрон отныне представлял собой целое административное подразделение, и подобно тому, как ватага подростков сразу тушуется при появлении милиционера в форме, точно так же утихомиривались кавказцы на симеонском рынке, стоило в поле их зрения появиться носителю патронского значка, потому что знали, что этот человек не только может, но и обязан выгнать любого с острова за непотребное поведение.
В стране между тем с каждым днем нарастал всё больший бардак с инфляцией, забастовками, национальными разборками,
