Слово о Сафари Глава 6

Глава 6. МЭР СИМЕОНА

Как ни тянули мы с открытием ПТУ печатников, но в конце концов пришлось его сдавать госкомиссии. И к 1 сентября 1988 года Симеон уже принимал первых сто двадцать фабзайцев-первокурсников. И самые мрачные прогнозы по этому поводу немедленно стали сбываться. Быстро освоившись в новеньком общежитии, будущие печатники сразу же стали наводить свой порядок – на острове в три года случилось меньше подростковых драк, что произошли за те первых два осенних месяца.
    Какое-то время Сафари хранило нейтралитет, ведь происходящее нас напрямую не касалось. Но потом симеонские учителя и преподаватели училища сами явились в Галеру с просьбой: «Помогите».
    Наше внедрение в училище началось с показательного боя моих легионеров в его спортзале. Легионерские пары одна за другой выходили на площадку, и ошметки их дубинок и доспехов разлетались далеко вокруг. Зато стоило тому же легионеру потом появиться в училище, как самое отпетое хулиганье почтительно замолкало. Но это, если под надзором, а без надзора подростковое буйство продолжалось пуще прежнего.
    Пришлось тогда и моим парням поступить нечестно. Балаклаву с прорезями для глаз на лицо, дубинку наперевес – и вперёд. Когда они первый раз таким макаром ворвались в общежитие и молча выпороли на собственной койке училищного заводилу, шок был не только у учеников, но и у преподавателей. В дальнейшем свои налёты команда легионеров стала предварять жёлтыми и красными карточками. Получивший жёлтую карточку уведомлялся о последнем предупреждении, владелец красной должен был настраивать себя на неотвратимость порки. После чего не требовалось уже даже врываться в общежитие, достаточно было подстеречь провинившегося где-нибудь в укромном месте или вообще не подстерегать, потому что половина из них после получения красной карточки предпочитали собрать вещички и удрать на материк.
    Так или иначе, порядок в училище нам навести удалось. Хуже было с приобщением пэтэушников к нашим кружкам и студиям. Убеждённым двоечникам – а кто ещё поступает в ПТУ? – совершенно чуждо было само желание учиться чему-либо. Любое слово о литературе и искусстве падало в них, как в бездонный вакуум, компьютер и видик их тоже мало прельщали. Атмосфера ожесточённого неприятия была столь велика, что даже те из них, кто хотел заниматься в Галере, не могли этого делать, дабы не прослыть среди своих отступниками.
Как тут было не вспомнить Воронцовскую «теорию дворни» о существовании на свете людей, которых собственное развитие никак не интересует. Какое-то убогое жильё, халявская зарплата, как можно более частая выпивка и глупые суждения о том, чего они не понимают, – вот всё, что им надо от жизни. Принимать их за равных себе, считаться с их стадным мнением – всё равно что устраивать социологический опрос папуасам – ни к чему и незачем. В общем, дворня она и есть дворня, если её правильно не понукать, то она будет свою же жизнь и всё, что вокруг, опускать всё ниже и ниже.
Особенно резкий контраст возникал с галерной школой, где малочисленные классы, частые контрольные, компьютерное тестирование, выполнение домашних заданий тут же, в школьной библиотеке, дополнительные факультативы по кино, танцам и актёрскому мастерству создавали столь мелкоячеистую сеть, сквозь которую просто невозможно было проскочить, не освоив нужный объём знаний. Даже детские драки при существовании секций кикбоксинга и легионерского боя в нашей школе напрочь отсутствовали – к мирному сосуществованию в Сафари приучали с ясельного возраста.
И вот когда светлые умы Командорского совета бессильно бились над разрешением пэтэушной проблемы, Катерина-Корделия возьми и сказани:
– А чего тут долго думать? Берём наш десятый класс и переводим в училище.
– То есть как? – даже оторопел Севрюгин. – Ты хочешь сидеть с этими дебильными эмбрионами за одной партой?
– И даже жить в их общежитии, – добавила юная принцесса.
– Лихо! – уважительно присвистнул Адольф.
У Катерины, как выяснилось, был разработан целый план. Помимо своих одиннадцати галерных одноклассников она собиралась захватить с собой в училище 20 десятиклассников симеонской школы, а это была уже нешуточная сила, если учесть поддержку которую могли оказать их сводной «группе захвата» симеонские одиннадцатиклассники.
– Ну и скажи, зачем тебе это надо? – всё же не мог взять в толк Заремба.
– Я же не вмешиваюсь в ваши разборки с бичами, почему вы должны вмешиваться в мои разборки с фабзайцами?
– Ну да, и мы как в Израиле к одному поселенцу должны будем приставить по пять охранников-легионеров, – сделал вывод Севрюгин.
– Первых две недели, да. А потом мы разберёмся сами, – невозмутимо отвечала Катерина.
Оставалась, правда, надежда, что её авантюра не может быть выполнена чисто технически: в разгар учебного года перевести целый класс из общеобразовательной школы в ПТУ казалось невозможным, да и не все родители настолько безумны, чтобы согласиться на это. Но Катерина поступила просто:
– Учителя останутся при своём количестве учебных часов, только вместо школы будут приходить в наш класс в училище. Родители пускай успокоятся – при любом ЧП эксперимент прикрывается, и все возвращаются на исходные позиции. Ну, а ребятам я пообещала, что они в типографии училища будут зарабатывать больше своих родителей.
К крайнему удивлению взрослых галерников так всё и вышло. Не сопротивлялись даже училищные преподаватели. Отсев из училища был столь велик, что прибавление 32 новых учеников им было только на руку. Дебильные эмбрионы, как называл их Вадим, встретили неожиданное пополнение в некотором ступоре: задирать опасались, общаться не желали, что-либо перенимать считали для себя зазорным. Так и скользили на переменах мимо, находя себе удовольствие в скептическом наблюдении и словесных издевках над новичками издали.
Катерина не оставалась в долгу, приучая свой класс к ещё большему игнорированию фабзайцев. Преподаватели училища пребывали в изумлении:
– Пятнадцатилетние шпанята, а ведут себя, как дипломированные дипломаты.
Обе группировки существовали совершенно обособленно и, привыкнув, не находили в таком положении вещей ничего странного. Зато само противостояние делало их всех как-то серьёзней и взрослей. Понадобился целый год, чтобы в училище влились новые первокурсники, которые предпочли просто учиться и зарабатывать – и битва за училище была окончательно выиграна Катериной и ее классом.
С заработками юная командорша тоже не промахнулась. Конечно, полную зарплату из-за малого количества трудочасов никто из ребят не получал, но и половинный заработок в начавшейся инфляции был выше окладов их родителей.
Среди других событий разнообразивших нашу уже пятую симеонскую зимовку было введение Севрюгиным акционирования и новый конфликт с казиношниками.   
    Вадим ещё летом на День строителя выдал старожилам-сафарийцам двести тысячерублёвых именных акций, то, что они наработали сверх своего вступительного взноса, причём многие даже отказывались, предпочитая получить наличностью.
– Очень хорошо, – отвечал им доктор-казначей. – Пишите расписку, что передаете свои акции по номиналу командорам.
И вот под Новый год всем акционерам были розданы конверты с одиннадцатью процентами дивидентов на каждую акцию.
– Почему именно с одиннадцатью? – допытывался Заремба.
– Потому, что двухзначное число – больше впечатляет, – отвечал ему Севрюгин.
Это была именно та первая вещественная сафарийская отдача в живых деньгах, которую можно было ощутить в собственных руках и которой могли завидовать те, кому акций не досталось. 
– И что я могу эти акции в любой момент продать и за какую захочу цену? – смущаясь, спрашивал Шестижен.
Его вернувшийся из армии сын так и не смог прижиться в Сафари и хотел купить дом во Владивостоке, не влезая в наши стажёрские ряды.
– Можешь, но только среди фермеров, – разъяснял ему Вадим.
– Ну а как это сделать технически? Ходить по квартирам и предлагать? Так нехорошо будет, если я буду продавать не по номиналу.
– Хорошо, специально для тебя сделаем тайный аукцион, – согласился Севрюгин.
И сделал. У нас уже имелось полтора десятка компьютеров, объединенных в единую Галерную сеть. По ним и попытались провести свой первый закрытый аукцион. Но какие могут быть секреты среди нескольких десятков соседей – и аукцион с треском провалился, никто не желал подставляться под неприятные перешептывания. И тогда Севрюгин скомандовал мне:
– Давай бери по полтора номинала для своего энкавэдэшного ведомства. Потом найдём, куда их дальше сунуть.
И прецедент по движению акций был создан. Умница Вадим выбрал единственно верное решение. Во-первых, в самом деле, все догадывались о моих тайных закадровых операциях со взятками и многим другим, во-вторых, мне самому роль богатенького Буратино очень и очень нравилась. Когда кто-нибудь бросал пробный шар и пытался пошутить, что тайная казна Сафари давно превысила её официальные денежки, я с готовностью соглашался и говорил, что около миллиона долларов действительно позавчера отправлено мной в швейцарский банк. И знатоки, понимающие наш галерный юмор, тут же разъясняли не знатокам, что сто долларов это тоже является «около миллиона долларов». Ну а поделить все секретные доходы на четыре равных командорских части уже не составляло большого труда. Если кто-то считал, что таким образом мы вели себя весьма нечестно и неправильно, ну что ж, это его личное право так считать. Мы, зграйщики, не видели здесь для себя ничего предосудительного и зазорного. В конце концов всё Сафари это было наше ноу-хау и не наша вина, что никто не додумался до создания дедовщинской пирамиды раньше нас.
Новый конфликт с казиношниками разразился, можно сказать на ровном месте. Гостиница «Скала» была построена так, что нижний этаж ее выходил на пляж Тамбура, а на верхнем пятом этаже был пешеходный мостик связывающий ее с высоким берегом на сафарийской территории, по которому удобно было доставлять наши продукты.  Переехав в «Скалу», казиношники больше года существовали в полной автономии. Чётко платили за продукты, свет, воду, отопление, но к своей основной кормушке сафарийцев не подпускали. Сама гостиница стояла наполовину пустой, но доход, приносимый казино, бригадой ночных бабочек, рестораном и тренажёрным залом, с лихвой перекрывал все расходы. Максимум, что могли мои легионеры – это не пропускать на пригалерную территорию выпивших братков, никак не контролируя их барражирование по Тамбуру и посёлку.
    Иногда у нас, правда, заходили вялые разговоры, что пора как следует приструнить беспокойных соседей, но дальше разговоров дело не заходило – владивостокский криминал набирал силу и трудно было определить, какое решение примет бандитский суд в случае обострения отношений с нашей стороны. Вот если бы в «Скале» кого-нибудь пристрелили и прирезали, тогда бы справедливость была за нами. А как назло, за целый год там не случилось ни одного трупа, только пара десятков средних и тяжёлых телесных повреждений, цепляться к которым было совершенно неприлично.
    Помог случай. К моим