Слово о Сафари Глава 6

своих, и для чужих:
    – Настоящее Сафари для тебя только начинается. Никого не слушай, только себя.
    Вадим полностью внял его совету. Уже на следующий день одетый в парадный командорский мундир он выступил в симеонском клубе перед битком набитым залом со своей тронной речью:
    – Не толпитесь сзади, проходите ближе, сегодня я ещё не кусаюсь. Завтра начну. На мне сейчас сафарийская униформа и я думаю её носить постоянно, чтобы это было ежедневным напоминаем, кто я такой и кого именно вы себе выбрали. Мой план действий очень простой: коль скоро я за всё отвечаю, то и всё на острове должно быть мне подконтрольно. Принцип обычного заводского единоначалия. Рыбзавод, зверосовхоз, Сафари и коммунально-бытовая сфера – всё это четыре цеха одного нашего общего завода. Вы видели, что мы сделали в Сафари? Вам нравится? Должно нравиться, иначе вы бы меня не выбрали. Шестидневную рабочую неделю никто навязывать не будет, но пятилетних детей оставлять на улице будет не страшно, это я гарантирую.
    Такова была его инаугурационная речь. Бурных оваций не последовало, но и недовольного ропота тоже. Кривились лишь рыбзаводской и совхозный директора. Расстроена была и Катерина:
    – Мы, что же, будем подчиняться Симеону?
    – Да не Симеону, а Вадиму Севрюгину, что совсем другое, – успокаивал её барчук.
    Сидевший тут же Воронец довольно усмехался – его ученик обещал превзойти учителя.
    Это были действительно незабываемые дни – первые месяцы севрюгинского правления. Новая метла мела, невзирая на должности и устоявшиеся традиции. Сразу же возникли сельсоветские планёрки по вторникам, обязательные для всего поселкового начальства, включая и галерное. Оба главных директора попробовали пару раз не явиться и были наказаны. Первому в доме отключили свет, второго на два дня лишили телефонной связи. Больше они фортелей не выкидывали.
    Генеральному пересмотру подверглось всё поселковое хозяйство. Особый спрос был с нерационального времяпрепровождения, со всех бесчисленных бухгалтеров, плановиков, товароведов, кадровиков, инженеров по технике безопасности, табельщиц, кассирш. Никого не сокращали и не увольняли, а просто распускали по домам. Сделал за два часа человек работу – иди гуляй, не мозоль глаза. А рядом бродят наши сафарийские челноки, уговаривают съездить с ними за компанию в Польшу, Китай или Турцию.
    – Я бы с удовольствием, да начальство не отпустит.
    – Кто? Севрюгин не отпустит? Да он ещё приплатит, чтобы вы поехали.
    Сначала очень робко, затем смелее и смелее сибаритствующие клерки тронулись в путь. Предсказание о том, что спустя какое-то время их должности всё равно ликвидируют, не сбылось – все деньги, какие можно вытрясти с государства, должны быть вытрясены, считал Вадим и так же, как в Сафари, всячески поощрял коллективную оборону острова от проверок районного начальства.
    – Я не гомосексуалист, и где именно сидят задницы моих бухгалтеров меня не интересует, лишь бы они делали свою работу, – был его классический ответ, заставлявший краснеть и отступаться любого ревизора.
    Более жестко он поступил с симеонскими сторожами и объездчиками оленьего хозяйства. Их передали в ведение моего легионерского подразделения. И недели не прошло, как славные старички побежали прочь от легионерских нагрузок.
    Привычными стали обходы Севрюгиным не только производственных и торговых точек, но и домов симеонцев в сопровождении секретарши, которая записывала все пожелания и требования, как народа, так и мэра. Особо доставалось от него неряхам и грязнулям:
– Нехорошо, конечно, делать женщинам публично такие замечания, но вы, Мария Андреевна, сами виноваты. И если следующий раз встретите меня в таком халате или с таким беспорядком, то будете участвовать в конкурсе на главную грязнулю Симеона.
За ту же провинность магазин или мастерскую он тут же закрывал на переучёт, а неопрятного мясника или сапожника менял на сафарийского штрейкбрехера. Все кошмарные симеонские заборы, состоящие из ржавой жести, кривых палок и кусков фанеры велено было переделать в нормальный штакетник. Вот вам в кредит столбы и ровные доски – меняйте. Кто зазевался и не выполнил, к тому через месяц подъезжал бульдозер и сносил их заборный китч к едрене-фене.
Для выпивох он завёл в посёлке самостийный вытрезвитель и уже никто не мог позволить себе роскошь соснуть где-нибудь на травке, потому что немедленно подъезжала «карета легионерской помощи» загружала в кузов и везла отсыпаться на голый топчан в бывшей кладовой сельсовета.
    Как ни странно, симеонцы сносили все его строгости чуть ли не с одобрением, боясь по сути лишь одного: чтобы их не заставили слишком много работать. Пусть пашут сафарийцы, шабашники, переселенцы, подёнщики из Лазурного, но только не они сами. Произошёл некий негласный уговор: мы вам покорность и послушание, а вы нам за это богатую, красивую, развлекательную жизнь.
    У Вадима хватило ума понять такую их позицию и не пытаться её в одночасье переломить. В то же время было совершенно очевидно, что если в течение полугода от мезальянса с Сафари не будет зримой отдачи, разочарованный народ переиграет свои выборы по-другому, благо примеров крикливых забастовок кругом уже было предостаточно. Быстро же обогатить мог только летний туристский сезон.
Были срочно созданы ремонтные бригады, которые, не дожидаясь тепла, занялись широкомасштабным мелким камуфляжем посёлка: полугнилые оконные рамы меняли на новые стеклопакеты, каждый обшарпанный вход превращали в сверкающе-парадный, к унылым магазинным стенам пристраивали киоски, стеклянные витрины, скамеечные ниши, фигурной плиткой выкладывали центральные улицы, цветами засаживали каждый свободный закуток. Все заведения Симеона обрели завлекательные названия, символику и красочные вывески. С материка завезли и укоренили две тысячи саженцев деревьев и кустов. Сафарийского еженедельника «Нарцисса» показалось Вадиму недостаточно, и он выбил во Владивостоке фонды на симеонскую многотиражку. Весь посёлок оперативно телефонизировался и подключался к кабельному галерному телеканалу. На учёт поставили всех симеонцев, которые могли взять себе квартирантов, причём дотошно проверялись условия проживания и присваивались категории комфортности с соответствующим тарифом.
Почти всё это делалось в долг – денег в сельсовете не было никаких. Но проверяющие ни к чему придраться не могли: слово спонсор уже стало привычным, следовательно, если можно помогать детдому и больнице, то почему нельзя помогать отдельно взятому сельсовету? Кто были эти спонсоры? Ну конечно, богатенькие галерники, вернее, Сафари-Банк, откуда они брали кредиты на своё спонсорство. На вечно хмурых лицах симеонцев появились довольные улыбки – вот он, результат их мудрого политического выбора.
    Заметное недовольство зато проявили переселенцы, попавшие под двойной полицейский гнёт. Вадим добился учреждения на Симеоне должности персонального участкового, и этот участковый стал нашим безотказным орудием – по первому требованию оформлял протокол и отправлял любого дебошира охладиться в КПЗ Лазурного. После галерных перин, телевизоров и сытной кормёжки провести ночь на деревянных нарах при десяти градусах тепла – удовольствие ниже среднего, и все штрафники разом делались ласковыми и пушистыми, и сами писали заявление отбывать срок только на гауптвахте Галеры.
    Изменения коснулись и моих легионеров. Их юрисдикция как-то незаметно распространилась на весь остров и помимо функций стражей порядка они стали выполнять обязанности пожарных, скорой помощи и дворников. Зароптали было на отсутствие настоящего дела, и мне не оставалось ничего другого, как это дело для них придумать. Время от времени я взялся нанимать бичей с материка, которые должны были что-нибудь разбить или украсть и потом спасаться бегством. Удивительно, но на большом лесистом острове нашлось не так уж много мест, куда можно было скрыться. Зато для всего Симеона эти «загоны» быстро превратились в любимое развлечение: поглазеть-потревожиться, как тридцать легионеров в четверть часа перекрывают в посёлке все ходы-выходы, обкладывают вычисленную территорию и начинают её методично прочесывать. Никто, кроме меня, не знал подставное это лицо или нет, поэтому всё происходило на полном серьёзе: поимка, сафарийский суд и отработка наказания на выкорчёвке пней. Гонорар мой сексот получал, уже покинув остров.
    Кстати о наказаниях, суд над Севрюгиным так и не состоялся. Дело общими усилиями всех сторон тихо закрыли за отсутствием состава преступления. Поди осуди такого прыткого, который сам заводит у себя милицию, газету и добровольную тюрьму.
Ещё не был открыт купальный сезон, как на остров по нашим персональным приглашениям пожаловали первые туристы-завсегдатаи опробовать новый крытый бассейн, сафари-парк и частный постой у симеонцев. Мы так им и говорили:
– Ну хоть несколько дней поживите не в Сафари, а в Симеоне. Нам важно, чтобы там тоже приучались к нужному сервису.
Параллельно с косметическим преображением посёлка шла и его масштабная достройка. Нещадно сносились купленные ранее Сафари халупы, на их месте разбивались скверы, возводились таунхаусы, детские и спортивные площадки. Выделены были участки под конкурное поле, теннисные корты, мотодром. Капитальному ремонту подверглись клуб и заводская столовая. В должный порядок приводились куцый симеонский базарчик и расхристанное поселковое кладбище.
К последнему нас подтолкнули первые сафарийские похороны. Умер Гуськов, наш якутский дед, сафариец номер пять. Вечером заснул, а утром не проснулся, деликатно никого не обременив больничными заботами о себе. Похороны ему были устроены на высшем мафиозном уровне. Не только в Сафари, а и в Симеоне приостановлена на день всякая работа, отменена дискотека, закрыто казино, всем предписано отменить командировки и прощаться с покойником при полном параде, играл духовой оркестр, стоял почётный караул, говорились торжественные речи. Ничего подобного на острове никогда не видывали. И по рядам присутствующих пошёл шепоток, что хоронят не просто кухонного истопника, а хранителя криминального якутского общака. Косвенно подтверждало это прибытие по срочной телеграмме из Якутска дочери и зятя Гуськова с двумя взрослыми сыновьями, которые выглядели явными кооператорами.
    Пришло время проявить себя в полном блеске нашей патриархально-наследственной системе. Пять тысяч рублей за гостевую каюту и ещё полторы тысячи с банковского счёта Гуськова мы дочери готовы были выплатить, а вот шесть именных некогда тысячных акций – только при условии предъявления родовой фамилии и проживания в Сафари. На последнем аукционе стоимость каждой из них перевалила за пятнадцать тысяч рублей, а дивиденты были выплачены в размере двадцати трёх процентов. У зятя, когда он узнал об этом, алчно заблестели глаза.
    Старший сын с матерью вернулись домой в Якутск, сам зять устроился на работу в Симеоне, а младший сын вселился в дедову каюту и оформился на работу в Галеру. Менять фамилию в паспорте его не