Слово о Сафари Глава 6

новая страна, и вот они – мы, её самые своевременные и передовые граждане.
    Этот сезон вообще мог быть самым удачным в истории Сафарийского Братства, если бы в самом конце лета на юг Приморья не обрушился недельным не стихающим ливнем тайфун Джулия. Были затоплены десятки посёлков, снесены мосты, размыта часть асфальтовых дорог. На уничтоженные поля, сады и огороды уже никто и внимания не обращал, хотя бы спасти людей и скот.
    Даже в равнинном Симеоне вода подточила десятки фундаментов, покосив деревянные стены и покрыв трещинами часть кирпичных. Сафари же заплатило лишь затоплением Зубовской фермы на материке и частью неубранного с открытых пятаков урожая. Всю массу воды на себя приняла водоканальная система, переработав её в рекордное количество киловатт. Причём ущерб, нанесённый Сафари, оказался столь ничтожен, что нам даже было неловко перед другими пострадавшими за эту свою невредимость. Более того, когда подвоз продуктов на Симеон временно прервался, всё двухтысячное население острова (плюс туристы) две недели благополучно питалось за счёт галерных запасов.
    Едва ливень стих, как на Симеон стали прибывать сотни людей, потерявших кров. Их размещали во всех свободных помещениях: в общежитиях, школе, клубе, училище, сельсовете. Заполнены были все летние сафарийские городки, «Скала», гостевые каюты и служебные кабинеты в Галере.
    Поначалу мы восприняли происходящее с некоторой гордостью: смотрите, как мы можем быть всем полезны в трудную минуту. Но прошёл месяц, второй, а беженцы всё продолжали у нас оставаться и каждый день хотели есть, смотреть телевизор, получать чистое белье и деньги на карманные расходы.
    Достигнутый уровень жизни впервые обернулся боком – от нас просто не хотели уезжать. На предложение поработать трясли своими трудовыми книжками и удостоверениями: дайте работу по специальности – тогда будем. Наиболее совестливые, правда, пытались за что-то взяться. Но делать так, чтобы за ними не надо было переделывать, у них никак не получалось. Да и роль несчастных и обездоленных слишком пришлась им по душе, чтобы лишать себя привилегии беспрестанно стонать и жаловаться.
    Так мы оказались один на один с тремя сотнями (только на территории Сафари) обозлённых людей, желающих больше требовать себе, чем отдавать. Семечки, мат-перемат, пьяные физиономии, неопрятные дети и женщины – о таких вещах мы давно уже позабыли. Целый бунт возник и по поводу нашей школы. Не хотим учить детей вашей музыке и архитектуре, учите, как везде учат! И вещь для Галеры совершенно неслыханная – дети переселенцев начали грубить взрослым сафарийцам!
    И закусив удила, вся Галера дружно приступила к воспитательной работе. Опустив на лица матерчатые забрала, легионеры, как тени, бродили по галереям и коридорам и резиновыми дубинками без предупреждения лупили по плечам и спинам курящих подростков, матерящихся мужиков, ссорящихся баб, вырабатывая нужный условный рефлекс под названием «Веди себя достойно».
    Через неделю битва за тишину и покой была выиграна, но её сменила пора мелких пакостей: намеренной порчи галерного имущества, похабных надписей, мусора и даже экскрементов в коридорах.
    По поручению Севрюгина я обратился к Отцу Павлу с хрестоматийным:
– Что делать?
Он ответил столь же лаконично:
– Работный дом.
Пришлось даже заглянуть в собрание Диккенса, чтобы уточнить, что это такое. Затем в спешном порядке четыре подземных склада были переоборудованы в швейные и слесарные мастерские с выносными парашами и умывальниками. И вот во время одного вечернего киносеанса все галерники потихоньку покинули зал, вместо них явились легионеры в масках и повели захваченных переселенцев в подготовленные мастерские и закрыли там, предварительно отделив женщин от мужчин.
    Сведенья о содеянном просочились в Лазурный уже на следующее утро. Наводить у нас порядок силами в пять человек отделение милиции Лазурного не решилось. Поэтому вместе с подмогой они прибыли на остров ещё через ночь, но застали всех узников освобождёнными, а мастерские – превращенными в прежние склады.
    Выходил анекдот: десятки жалоб и подробных свидетельств, а ухватиться не за что – все легионеры лишь недоуменно пожимали плечами:
– Знать ничего не знаем.
    – Кто здесь главный?
    А кто главный? Шестнадцатилетняя Катерина? Или Зоя Львовна, что разносит письменные распоряжения без подписи начальникам цехов и бригадирам? Вадим предусмотрительно услал в командировки меня и дежурного коменданта, Аполлоныч был ещё в Москве, а Павел с Жанной в зимней хижине «Горного Робинзона». Бравые менты столкнулись с такой ситуацией впервые и не знали, как поступить.
    По телевизору продолжали греметь яркие депутатские разоблачения, в многочисленных устных и письменных стычках с местными чиновниками Сафари не один раз доказывало своё превосходство, то, что говорили обиженные, казалось слишком безрассудным со стороны расчётливых галерников и могло означать какой-то особый политический розыгрыш-провокацию, тем более что, как всегда, были задействованы две наших видеокамеры, которые скрупулезно снимали всё происходящее на пленку. Поэтому, заполнив первые протоколы, сводный милицейский наряд предпочёл мирно ретироваться на материк.
    Переселенцы торжествовали:
    – Теперь вызовут вас к себе в отделение и вытрясут всю правду.
    Чтобы правды было больше, им тут же устроили «Работный дом-2». На этот раз сорок переселенцев отсидели под замком три ночи. Мой человек в Большекаменском райотделе милиции распространил упорный слух о намеренно разыгранном спектакле, кадры из которого войдут в некий будущий телефильм. Делать себя объектом киносатиры никому не хотелось, и дело снова спихнули на участковых Лазурного. Те приезжали, подробно всё протоколировали, громогласно пугали нас тюремными сроками за издевательства над людьми и, выпив по три кружки лучшего нашего пива (за деньги, разумеется), уезжали преисполненные чувством честно выполненного долга.
    Но на «Работном доме-5» мы попались. Прокурорско-милицейский десант был послан к нам не из Большого Камня, а из краевого центра. Среди ночи пограничный катер пристал к причалу рыбзавода и оттуда добрых два десятка молодцов совершили быстрый марш-бросок. Сафари оказалось застигнутым врасплох. Крутилась уже милицейская видеокамера, фиксируя выходящих из мастерских арестованных переселенцев. С собой прокурорская экспедиция увезла троих легионеров, пытавшихся помешать ей проникнуть в Галеру, и Вадима Севрюгина.
    Произошло это уже в предновогодние дни, обеспечив нам весьма унылый Новый год. Даже Воронцовский арест наверняка подействовал бы на общее настроение меньше: сам заварил кашу, сам и расхлёбывай её. Вадим же был для всех вроде наркома продовольствия Цурюпы, упавшего в голодный обморок, – о его честности в денежных делах по всему Симеону ходили легенды. Зная его самолюбие, мы опасались, что на сотый вопрос об одном и том же, он не выдержит и возьмёт всю вину за переселенцев на себя.
Примчался, всё забросив, из Москвы Аполлоныч. Даже Отец Павел и тот покинул свою горную хижину, чтобы как-то помочь выправить ситуацию.
– Остаётся только самый сумасшедший выход, – определил он, – доказать, что ещё более преступные приказы отдаются в Сафари и без главного казначея.
– Ну да, угоним рейсовый самолёт с требованием освободить нашего доктора, или устроим жертвоприношение из числа самых ретивых переселенцев, – по-своему среагировал барчук. – Надо Москву подключать. Мой мастер недавно про милицию кино снимал, у него там хорошие связи.
– А что наши братки говорят? – обратился ко мне Воронец.
– Что поднялась слишком большая шумиха, – отвечал я. – Никакое воздействие сейчас не поможет.
В самом деле Симеон в тот момент наводнила добрая дюжина краевых журналистов, слава богу, хоть московские отсутствовали, посчитав наш инцидент слишком мелким на фоне отделения Прибалтики и развернувшейся стрельбы на Кавказе.
– Расскажите, как всё это было? С чего всё началось? Вы, правда, хотели бездомных людей превратить в своих рабов? – приставали они ко всем и каждому.
– Что им отвечать? – обращались ко мне и Чухнову галерники.
– Да пускай отвечают, что угодно, – говорил Отец Павел. – Чем больше будет версий, тем больше к ним будет недоверия.
Так оно, в общем, и вышло. Зато журналисты своей дотошностью порядком достали поселковцев и вызвали обратную реакцию. В самый наш беспомощный момент мы вдруг узнали, что на Симеоне собирают подписи по досрочному выбору председателя сельсовета с тем, чтобы выбрать в мэры посёлка Севрюгина, этакий симеонский вариант «синдрома гонимого Ельцина».
Каких только бочек мы не катили на островных аборигенов, в каких только грехах не уличали, а вот грянул гром, и пьяный жлобский мужик пригодился. Тут самое главное было не спугнуть их порыв, не проявить излишнюю радость. Срочно собранный Бригадирский совет так и решил: выдерживаем паузу и втихаря подзуживаем симеонцев:
– Не сходите с ума, самим же потом хуже будет.
    – Раз отговаривают, значит, нечисто, значит, Севрюгин хотел за народ, а эти зажравшиеся прощелыги его, самого справедливого, специально подставили, – было общее мнение островитян.
    Зграя тем временем спасала доктора-казначея по-своему. Письменной атаке с десятками подписей подверглись все краевые газеты, телевидение и радио. Пятнадцать галерников срочно выехали во Владивосток, оседлали там квартирные телефоны и по двенадцать часов обзванивали всех подряд: райкомы, исполкомы, творческие союзы, директоров заводов, ректоров институтов, генералов и адмиралов, рассказывая о ситуации и призывая только к одному – помочь выпустить задержанных на Симеон, никуда им оттуда не деться, на судебное заседание прибудут своевременно. И до тех пор били в одну точку, пока главный прокурор края наконец не взвыл:
– Нате вам вашего казначея, только отвяжитесь, – и подмахнул подписку о домашнем аресте Севрюгина и троих легионеров.
    На семнадцатый день состоялось возвращение Вадима сотоварищи на Симеонов остров, которое, по своему размаху и ликованию переплюнуло все прежние сафарийские юбилеи. Его даже не отпустили домой в Галеру, заранее приготовив райкомовский номер в доме приезжих, где доктор-казначей должен был дожидаться итога островных выборов. Его соперником являлся прежний председатель сельсовета. Голоса распределились так: за прежнего мэра – 21 процентов голосов, за Севрюгина – 76.
    Великое ожидание опустилось на остров: что будет дальше? Не столько даже в сторону краевых властей, сколько в сторону Галеры. Положение Севрюгина действительно выглядело двусмысленным. Козырять своим сафаризмом или переходить играть за симеонскую команду? И в том и в другом случае половина островитян посмотрела бы на него косо. Зачесали затылки и галерники из тех, кто поумней. Тут десятки проблем каждый день с ПТУ и переселенцами, что же будет с посёлком на две тысячи жителей? Не проглотим ли мы кусок, который не сможем переварить?
    Отец Павел, протягивая новоявленному мэру поздравительную пятерню, сказал внятно и для